Русский Журнал / Круг чтения /
www.russ.ru/krug/20020410_gub.html

"Промежуток"
Владимир Губайловский

Дата публикации:  11 Апреля 2002

В последнее время в различных изданиях я несколько раз встречал упоминания знаменитой, классической (какой еще эпитет я забыл?) статьи Юрия Тынянова "Промежуток" (1924 г.). То ли потому, что литературная ситуация сходна с той, которую анализировал Тынянов, то ли тыняновский подход к анализу этой ситуации удобен и универсален.

Эта статья, на первый взгляд, только десяток черновых рецензий, не претендующих на особую глубину и доказательность, написанных под живым впечатлением от недавнего чтения. Но в ней Тынянов успевает сказать очень много. Конечно, Тынянов блестящий критик, глубокий и точный. Но главное - о ком он пишет. Вот те поэты, которым посвящен "Промежуток" (перечисляются в порядке рецензий; рядом с фамилией указан год рождения и возраст на момент публикации "Промежутка"):

Есенин 1895 (29)

Ходасевич 1886 (38)

Ахматова 1889 (35)

Сельвинский 1899 (25)

Маяковский 1893 (31)

Пастернак 1890 (34)

Мандельштам 1891 (33)

Тихонов 1896 (28)

Асеев 1889 (35)

Хлебников 1885 - 1922 (37)

Все практически имена в этом списке - настоящие поэты, гордость русской литературы XX века. Но есть фамилии безусловные, а есть и весьма сомнительные. Например, для меня это Сельвинский. Мне кажется, Тынянов включил его в свой десяток по причинам, от поэзии весьма далеким. Своей работой Сельвинский как бы замечательно подтверждал тыняновский тезис о том, что литература прирастает малыми жанрами ("Литературная эволюция", "Литературный факт"). Сельвинский отталкивался от уголовного жаргона, цыганского романса. "Это настолько плохая традиция, что в ней есть много живого" ("Промежуток"). Оценки, выставленные Тыняновым Есенину и Ходасевичу, очень низкие. Один - поэт голой эмоции, другой - насквозь литературен, а значит - вторичен. Но и в том, и в другом случае рецензия содержит точную оговорку, как бы переворачивающую высказанное мнение. Безоговорочно Тынянов принимает Хлебникова (единственного уже умершего в этот момент поэта из тех, о ком он пишет) и Мандельштама - "поэт великий". Пастернака Тынянов тоже высоко оценивает - ему посвящен "Промежуток" - но здесь между критиком и поэтом отсутствует дистанция, с которой можно было бы говорить столь высокие слова: между ними все более-менее по-домашнему.

Промежуток между необыкновенным подъемом и чем? Если между подъемом и другим подъемом, то это нормальная более-менее краткая передышка. А если между подъемом и спадом? Тогда этот промежуток следовало бы назвать вершиной.

Дмитрий Быков пишет:

"Нынче у нас тыняновский "Промежуток", нечто вроде паузы 1924 - 1930 гг., когда молчали все лучшие поэты эпохи, а Маяковский писал черте что". Так ли это у нас и так ли это было 1924 году?

Тынянов писал не о том, что все молчат. Да и странно было бы говорить такие слова в 1924 году. ("1 января 1924 года" - одно из самых знаменитых стихотворений Мандельштама, действительно через год замолчавшего.) Тынянов пишет об исчерпании поэтической инерции. Промежуток - это время, когда никто не понимает, как надо писать. И в этом есть определенное сходство с сегодняшней литературной ситуацией. "Поэзия сегодня должна быть короткой, жесткой, точной, кровоточащей, очень живой - но если бы я сам знал, как надо сегодня писать, то продолжал бы писать стихи, а не романы". (Дмитрий Быков). Поэзия, которую описал Быков, нужна не только сегодня, она всегда актуальна. Так что вряд ли ее можно принять как характеристику именно сегодняшнего дня.

Тынянов говорит о неопределенности и ожидании перед штурмом. Все, что было, это - мощная подготовка. К чему? Тынянов предчувствует небывалый эпический стиль и большое будущее Тихонова. А у Тихонова-то все в прошлом: и "Орда", и "Брага" - и ничего по-настоящему соразмерного с этими двумя сборниками уже не будет. Будет он председателем, но не Земного шара, а "Союза писателей СССР". Тоже неплохо, особенно с точки зрения бытовых удобств, но поэзия здесь уже не при чем. Ни Асеев, ни Сельвинский тоже не поднимутся до уровня своих первых удач. Маяковский уже весь написан. Лучший Пастернак, вплоть до "Высокой болезни", - написан (даже "Детство Люверс"). Хлебников - умер. До смерти Есенина - от силы года два. Самая характерная Ахматова уже есть. Есть и "Тяжелая лира" Ходасевича. Мандельштам есть весь, кроме последнего, другого - тридцатых годов. Если бы все эти поэты бросили писать в 1924 году, я думаю, никаких кардинальных перемен в русской поэзии не случилось бы. Многое осталось бы непрописанным, многое выглядело бы наброском, но все уже было заявлено.

Михаил Айзенберг в статье "Вакация поэта" (изящно перелицованная пастернаковская цитата, было: "вакансия поэта", стало: "вакация" - каникулы, отдых, промежуток) пишет о проведенном Вячеславом Курицыным опросе, в котором 110 критикам и поэтам предлагалось назвать десять лучших поэтов сегодняшнего дня: "...смотреть на результаты довольно интересно. Нужно только переставить акценты и задать какие-то дополнительные вопросы. Например, откуда взялась эта цифра - 10? Может быть, из знаменитой статьи Юрия Тынянова "Промежуток", где тоже названы десять поэтов-современников? Это увлекательный обзор новой поэзии по состоянию на 1924 год, перечень авторов вполне представителен, но не вполне - на сегодняшний взгляд - объясним. Есть Сельвинский, Тихонов, Асеев, нет Кузмина, Клюева, Цветаевой, не говоря уже о Белом или Сологубе".

Выбор Тынянова можно попытаться объяснить. Цветаева была еще в будущем. "Поэма Горы" и "Поэма Конца", так поразившие Пастернака, появились позднее и не в России. А Кузмин, Белый, Сологуб и даже Клюев остались в прошлом. Тынянов как раз писал о самых живых и динамично развивавшихся поэтах, о тех, от которых он сам очень многого еще ждал. Именно они по степени выброса энергии превосходили всех остальных в тот момент. Тынянов писал о поэтах, которых он не только ценил, но и каждого по-своему любил. "Промежуток" - это очень субъективный список. Как мне представляется, когда Вячеслав Курицын затеял свой опрос, он хотел получить такие именно списки, а не те, в которых спрошенные спешат присягнуть утвержденной иерархии.

Айзенберг замечает:

Если такое желание есть, можно предварительно заглянуть в тыняновскую статью и прикинуть, сколько еще авторов мы смогли бы добавить к десяти его фаворитам? Ну, еще десять. Предполагая необычайный разброс мнений - еще двадцать (это уже с Городецким и Пястом). А теперь я сообщаю о количестве авторов, которых некая экспертная группа (неважно, насколько компетентная) готова считать лучшими поэтами: чуть меньше двухсот пятидесяти.

В полном списке 276 человек. Но если мы отбросим те имена, которые упомянуты 1-3 раза (как и положено отбрасывать ошибку эксперимента), то останется 73 имени - вполне приемлемое количество.

Если бы "Промежутков" в 1924 году было 110, то, боюсь, количество упомянутых поэтов было бы еще больше.

Можно провести параллель между литературной ситуацией 1924 года и 2002, между "Промежутком" Тынянова как мгновенным снимком поэтического пространства - и опросом Курицына. Говорить даже о 73 поэтах невозможно, поэтому естественно сосредоточиться на первой десятке, которую составил коллективный Тынянов (Коллектив).

1 Гандлевский 1952 (50)

2 Кибиров 1955 (47)

3 Лосев 1937 (65)

4 Пригов 1940 (62)

5 Шварц 1948 (54)

6 Рубинштейн 1947 (55)

7 Павлова 1963 (39)

8 Воденников 1968 (34)

9 Фанайлова 1962 (40)

10 Шиш Брянский 1976(?) (26)(?)

Даже по самой верхней возрастной границе - Ходасевич (38 лет) - в тыняновский список могли попасть только два поэта. Поэзия с тех пор сильно постарела. Старших поэтов Тынянов не включил бы как принадлежащих прошлому - не актуальному литературному процессу, а классическому наследию. В списке должен быть один хулиганствующий подросток: у Тынянова - Сельвинский, у Коллектива - Шиш Брянский.

Тынянов подводит черту предварительного итога, и итог этот оказывается окончательным, насколько возможно что-то окончательное в продолжающемся процессе. Коллектив называет именно окончательный список. Названы те, кто должен был войти в этот список по званию. Не окажется ли этот окончательный список промежуточным?

Первым у Коллектива стоит Гандлевский. Если бы в 1924 был жив Блок, не думаю, что Тынянов включил бы его в свой список.

Но вот что интересно: этот утвержденный открытым и прямым голосованием список вызывает активное неприятие. Его следовало составить хотя бы для того, чтобы все мы увидели, какие же мы одинаковые. Главный вывод: иерархия есть. Она - реальность. А значит, нужно отодвинуть ее в сторону как стоящий на пороге шкаф.

Не думаю, что вдруг откуда не возьмись явится новый Глюк и мы все с открытыми ртами будем ему внимать и у него учиться. Не верю и в то, что Шиш Брянский - "единственный русский поэт ХХI века" - если, не дай Бог, это так, то с поэзией надо завязывать, и желательно побыстрее. (У меня нет претензий к его стихам - он автор действительно интересной книги, но критикам и ценителям нужно быть все-таки сдержаннее и корректнее в оценках.)

Если и есть сегодня ощущение "промежутка", то именно как "вакаций", отдыха перед подъемом. У Тынянова тоже было такое ощущение, и он ошибся. Но он ставил на будущее, а если ставить на настоящее? Я почему-то верю, что действительные достижения и победы уже все заявлены, но не все реализованы и не все оценены. Ситуация требует, может быть, не столько прямого творчества (впрочем, это прямое творчество еще никогда никого не спрашивало - требуется оно или нет), сколько известной переоценки ценностей. Может быть, просто какое-то количество текстов не опубликовано или не прочитано как следует.

Авторы "Личного дела" (а их в первой шестерке - четверо): Гандлевский, Кибиров, Пригов, Рубинштейн - вдосталь оплакали родной совок и досыта над ним наиздевались. Достаточно, вроде бы. Что дальше?

Курицын пишет: "...первые шестеро кажутся мне сегодня менее актуальными для русской поэзии, нежели господа с нумеров 7-10..."

Вероятно, он прав. И дело не в том, нравятся они мне или кому-то другому или не нравятся, а в том, что "господа с нумеров 7-10", кажется, способны разрушить и кардинально переломить свой же собственный образ - а именно при таких разломах и выделяется жизненно-важная энергия горения. Тогда есть где погреться. И жизнь продолжается.