Совсем недавно, исторически давно, несколько лет тому назад, в прошлом веке, литературная полемика расцветала и процветала - полемизировали не столько личности, сколько направления. Думаю, многие помнят (а кто не помнит или не знает по недостатку лет, пусть почитает журналы конца 80-х) схватки боевые. Схватки между "западниками" и "славянофилами", "либералами" и "патриотами" - см. громоздкий "Либеральный лохотрон" - "День литературы" (наезды Бондаренко на "либералов" продолжаются, но отвечать ему уже никто не хочет. Караул устал). Не схватки - война, гражданская война в литературе на уничтожение противника. Победителей в этой войне не получилось - каждая партия осталась при своем: "Знамя" при "Знамени", "Наш современник" при "Нашем современнике". Во что превратились "Литературная газета" или "Юность" - о том сейчас речь не ведем, это неплохая тема отдельной работы. (Или - деепричастного оборота, кому как нравится.)

Сочетание Распутина с Ваксбергом? Да пожалуйста - только если любой из них говорит о существенном, а не завидует Жванецкому, как Распутин в "ЛГ".

Отплевывались долго - на том темпераментная борьба и закончилась. Стало жалко здоровья и бумаги. Потому что никому ничего объяснить нельзя. Переубедить, говорят, можно (ли?) только одним: бесспорным литературным качеством. А что это такое? У каждого - свое о качестве понятие. Для кого-то и Шилов художник, и Церетели свежий талант - см. В.Чайковскую в "ЛГ". А изменения качества - ни в одном, ни в другом стане бойцы признавать не хотели. И как ни призывают меня осознать и охватить моим бедным разумом величие Личутина, чудо его языка (с "серебряным копытцем", по выражению шустрого Льва Данилкина), или Сегеня, все во мне, ступавшей в эпигонский продукт и того, и другого, сопротивляется. Уж пусть, думаю я, их читает Данилкин.

Период полемики и противостояния совпал с неосознанной потерей. СССР закрылся - и с его закрытием (и открытием России) страна-обломок претерпела процесс неизбежной и обвальной провинциализации. Из столичных городов остались Москва и Питер - ушли Киев, Таллинн, Рига, Тбилиси, Ереван, Вильнюс, а с ними и другие центры. Тарту, например, Каунас. Научная, интеллектуальная жизнь и жизнь искусства в этих городах была особенной, и взаимообмен между русскими центрами и центрами "другими" шел постоянно. Произошла утрата "другого". Вроде бы - почти с той же, как у нас, судьбой, с тем же давлением общего государства, но наложенной на иную ментальность и культуру. Сейчас, после того как мы остались с Чебоксарами и Уфой, Самарой и Рязанью (ничего дурного не хочу сказать ни об одном из перечисленных городов, но их культурная и литературная инфраструктуры с теми, что существовали, скажем, в Тбилиси, несравнимы) особый тонус межстоличных дискуссий надо признать утраченным - и вообще невосстановимым. Для русской литературы принудительная мультикультурность была полезной и плодотворной. Перекачивались идеи. Влияла на состояние русской словесности - в том числе - и форма. Эстонский "маленький роман", безусловно, повлиял, например, на прозу Ю.Трифонова (я имею в виду Энна Ветемаа). Исторический - тоже (Яан Кросс). Литовская психологическая проза. Латвийский короткий рассказ. Верлибры. Эссеистика - non fiction. Грузинский роман: Отар Чиладзе, Чабуа Амирэджиби. Я уж не говорю о грузинской поэзии. Об азиатской экзотике. Расширение культурного сознания - вот что происходило с теми, кто обладал прирожденным или благоприобретенным даром впитывать и преображать (а не только неизбежно цитируемое - от Арсения Тарковского: "ах, восточные переводы, как болит от вас голова").

В конце века было легализовано огромное наследство потаенной и эмигрантской русской литературы ХХ века, но мало кто успел (и не смогли - ферментов таких не было) его по-настоящему освоить. А то, о чем я говорила выше, - потерялось, растерялось, утратилось. Результат - провинциализация русской словесности, допущенной к европейской культуре и общемировой, которую она тоже не может пока усваивать по-настоящему: не хватает элементарных знаний, в том числе языковых. (Я имею в виду провинциализацию прежде всего столичного литмира. В самой же провинции, напротив, растут и кустятся замечательные, вполне столичные по уровню - "У-Фактория", например, - проекты.)

Эта провинциализация уныло выразилась в домотканости постмодернизма отечественной выделки. Там, где Умберто Эко нужна была мировая культура в ее сложной многосоставности, нам хватило пионерского детства. В самом изысканном случае - привлекались Тургенев, Достоевский. В редчайших случаях адаптировался Лесков - ну это уже изыск.

А что потом?

Потом - начался путь каждого в одиночку. Наступило время не направлений (их сменили, хотя и не заменили, тусовки), а время личных, индивидуальных проектов (и усилий). Возросла конкуренция - между персонажами, членами даже одной группы. Из концептуалистов, например, выделились совершенно отдельные судьбы и биографии. Критики работают - продолжают работать - чаще всего по-старому, поэтому они днем с огнем ищут -измы, а -измы кончились. Нет никакого реализма. Или постинтеллектуализма - как бы себя в этом ни уверяли в остальном, кроме тяги к -измам, совсем противоположные Павел Басинский или Лев Пирогов. Ну, Пирогов просто играется - в песочные пирожки, своими формочками, а Басинский серьезен...

У кого успешные писательские стратегии?

У того, кто выбрал - придумал - изобрел и разрабатывает свой индивидуальный писательский проект.

Когда я говорю об успехе, я имею в виду успех общей литературной референтной группы. Поддержанный читателем - как у Б.Акунина, не поддержанный - как у М. Шишкина... Не имеет значения. У него тоже - успех, только иначе реализуемый.

То, что представляется успешным сегодня (и отчего происходит существенный материальный доход - для автора и для издателя, здесь они союзники-успешники), в развитии протяженного времени таковым не является. Это - успех проекта одноразового пользования (вот почему, скажем, успех акунинских детективов так быстро пытаются развить на ТВ и в кино). На самом деле, самыми успешными и приносящими все возрастающий массово-кассовый успех имеют вещи, часто не имеющие никакой поддержки (или очень слабую) в момент рождения, появления этой вещи на свет. А потом - потом это уже многомиллионная, миллиардная в денежном исчислении история тиражирования Кафки, Ван-Гога, Пастернака и т.д.

Индивидуальный проект - всегда индивидуальный риск. На ответственности самого автора. Раньше, когда речь шла о направлениях, неуспех одного из участников компенсировался успехом другого, а репутационный доход и литературный капитал принадлежали всему направлению. Сейчас - не так.

Литературная ситуация сегодня как никогда осколочна и персонифицирована. Поэтому никак нельзя говорить о смерти литературы, о ее сумерках, закате или рассвете. Все эти стадии проходят сейчас - одновременно. Кто-то рождается, кто-то умирает в литературе, рядом с литературой. Что-то у нее сейчас, именно сейчас, отпадает, отмирает, разлагается. Смердит. И на этом навозе (или рядом с ним) вырастает гиацинт. Или нарцисс. Стена нарциссов. Вдруг. Никто предсказать не мог, что на грани XXI века начнет бурно всходить поколение двадцати- с небольшим -летних. Которым не нужны никакие придуманные для них (за них?) стратегии. И которые - вот дела-то! - печатаются и в "толстяках".

Что-то вдруг актуализируется - из, казалось бы, погибшего давно и навсегда. (Просто в литературе окончательная смерть бывает у того, кто в литературе и не был. Так, пустили на минуточку по недоразумению.) Живое, живым, о живом: есть и будет. Неживое, неживым, о неживом: тоже есть и будет всегда.

Совершенно пустыми и мертвыми мне представляются последние тексты стилистически одаренного изумительными мимикрийными способностями, как Максим Галкин, В.Сорокина. Все последние, а также предпоследние тексты изо всех сил раскручивающего самого себя (очень старается - см. хотя бы "Огонек") Вик. Ерофеева наводят уныние. Впустую громыхают последние вещи Н.Садур. Странны мне рассуждения В.Аксенова о гибели романа ("Московские новости"). Какая гибель! Оттого, что у Аксенова соткался плохой, неудачный роман "Кесарево свечение" и его отвергло издательство "Рэндом Хауз", которое издало "Новый сладостный стиль"?

Долго ли мы свою собственные проблемы будем выдавать за смерть самой литературы? Значит, если у N импотенция, так никто и не...?!

А другие "живые" классики? Пересыпающие слова из одной книжки в другую? Чего сказать-то хотел - зачем издавал? Не ведаем. Но: есть рынок, и пока будут покупать, до тех пор будут и издавать эту интеллектуальную литературу, которую на самом деле сочинил Пушкин, а не Битов.

И потом: ведь и у певцов пропадает голос. И они уходят со сцены - в консерваторию, преподавать. Зачем петь?! Ходи! Но они все поют...

Кстати, заметила: никто из поколения до 50 лет ни о какой смерти литературы (или отдельных ее жанров) не говорит. Потому что есть такая вещь, как биологическая жизнь таланта. Она не у всех одинакова - как и протяженность жизни вообще.

Но ведь у нас в отечестве как получается?

Десять лет (с лишком) твердили по газетам, что толстые журналы умерли. Чего добивались? Чтобы потребитель газет затвердил наизусть (ночью разбуди), что журналы умерли. Так чего ж их искать, подписываться? Нету их - ведь в газете написано, сам читал.

В общем, свобода есть свобода, и она - нагая - нас встретила у входа в литературу: каждый за последнее десятилетие издал, что хотел. Что написал. И тем самым - утверждаю, что многократно увеличил поток графомании, что и привело - в том числе - к понижению статуса литератора в обществе. Кто там? - Почтальон Печкин. - Что принес? - Новую книжку стихов. - Пшел вон!

И еще - о повторении пройденного. Правда, может быть, те, кто повторяют, на самом деле ничего не проходили? Память девичья, короткая...

Первое. Вот, скажем, конкурсы - два подряд - объявлены на лучшие произведения а) о состоявшихся людях, то есть - о положительном герое нашего времени (давай позитив!); б) о новых, энергичных, меняющих жизнь к лучшему... Не буду о самих конкурсах/премиях: хочу отметить тенденцию, которая здесь проявилась и обнаружилась, - как бы новый "соцреализм", то есть соцзаказ на позитив изображения жизни. Молодые - они зеленые, они без этого "соцреализма" выросли. А я помню - помню позднебрежневские дискуссии о герое в чаковской "Литгазете". У меня прививка есть - у других либо ее действие закончилось, либо им шприц в задницу еще не кололи.

Второе. Поразительный в своем антиисторическом беспамятстве восторг либералов от контакта с агрессивной, упоенно-тоталитарной, ультранационалистической словесностью А.Проханова с его "Господином Гексогеном". На самом деле - этот литературный вроде бы сюжет восторга перед убивающей и разлагающей силой диагностирует полную потерю иммунитета перед торжествующим злом. Дело не в Проханове, дело даже не в прохановских текстах с античеловеческой начинкой, хоть от 70-х возьми и прочти эту прозу (а я ее читала и писала о ней несколько раз на протяжении 80-х). Дело - в самих либералах. Неожиданный для многих, для меня - увы - ожидаемый и прогнозируемый финал: у Вл.Сорокина и А.Проханова (от обоих - восторг известной публики) - больше общего, чем казалось. Оба строят свою поэтику даже не на хаосе - на распаде. А радикально-правому крылу либерализма - только дай потусоваться для оживления на фоне некрофилии Проханова или патологоанатомии Сорокина. Это - торжественный акт совокупления анальных субкультур в лоне распада соцреализма - уже без кавычек. А привкус Хакамады? Привкус Хакамады - для легитимности присутствия прохановых в общелитературном вареве. Иначе как-то пресно и скучно нашим либералам. Им хочется взбадривающей экстремалки, повышающей присутствие адреналина в крови. А вы думали - литературы?