Русский Журнал / Круг чтения /
www.russ.ru/krug/20020606_bav.html

Лунная походка Пола Остера
Катахреза #13: Пол Остер "Храм Луны". Роман. "Торнтон и Сагден". 2002. Перевод М. Николаевой

Дмитрий Бавильский

Дата публикации:  6 Июня 2002

1.

Кроме романов, Пол Остер еще и фильмы снимает. В самом известном из них - "Дым" - последние десять минут продавец сигар рассказывает писателю, которому нужно сдать в журнал рождественский текст, историю, которая приключилась с ним пару лет назад.

Писатель и продавец сидят в кафе, сцена идет на крупных планах, мимика рассказчика, выражение его глаз (нужно ли говорить, что Харви Кейтель играет, как всегда, великолепно) передают тончайшие психологические нюансы: движение души от гнева до умиления, от сердитости к торжеству справедливости.

Потом, уже на финальных титрах, предварительно рассказанная история как бы экранизируется - и нам показывают, как все было на самом деле. Хотя, возможно, это - всего лишь фантазии писателя, севшего сочинять рождественский текст. Но что это - не так уж важно. Важнее, что реальное проживание событий оказывается служебным, вспомогательным. Именно поэтому саму историю показывают после того, как ее уже рассказали, мы про нее знаем, поэтому ее от нас заслоняют титры.

В "Храме Луны" сказано: "Мир проникает в нас через глаза, но мы не можем его воспринимать, пока не выразим, увиденное словами. Я начал постигать, насколько велико расстояние от глаз до губ, которые облекают впечатления в слова, понимать, сколь долог путь от зрительного образа до точного его описания. Физически, конечно, расстояние составляло всего каких-нибудь два-три дюйма, но если учесть, сколько потерь и искажений встречается на пути, то путешествие получается не меньше, чем с Земли на Луну".

Один из важнейших образов "Храма Луны" - пейзаж американского художника Блейклока "Лунный свет", который Пол Остер описывает более чем подробно, на нескольких страницах. Есть такой недавно ставший вновь актуальным жанр - экфрасис, предполагающий словесное описание художественных объектов.

В "Храме Луны" он выполняет ту же самую функцию, что в фильме "Дым": повторный показ уже рассказанной истории.

2.

"Храм Луны" - история человека, ставшего писателем. Хотя на самом деле это не самая важная тема книги. То есть - вообще не существенная. Важнее совпадения персонажей и пересечения их с другими людьми, взаимные влияния и становление характера главного героя.

О том, что "Храм Луны" имеет самое непосредственное отношение к писательским делам, Остер проговаривается всего один раз, и то вскользь, случайно, мимоходом - "скорее всего, мысль написать эту книгу впервые пришла ко мне именно тогда, после той нашей встречи четыре года назад"... Тем не менее, оговорка оказывается важной, помогая установить тождественность между рассказчиком и автором книги, который оказывается не персонажем, но автором.

Существенное это отличие важно для понимания сути "Храма Луны", но не для хода рассказа, который переполнен разными обстоятельствами существования молодого человека конца 60-х годов.

Ранняя гибель матери, дружба с дядей-кларнетистом, который завещал парню свою библиотеку (первое причащение к миру букв) и старый костюм. Неудачная учеба в университете, бомжевание и помощь друзей, которые спасли парня в самый отчаянный момент. Встреча со странным слепым стариком Эффингом, которому нужен компаньон, рассказывающий обо всем, что происходит вокруг, и записывающий за ним рассказы о давно минувшей жизни. Любовь к танцовщице-китаянке. Встреча со своим потерянным отцом. Смерть отца...

Все это происходит на фоне реальных событий - высадки американцев на Луне, войны во Вьетнаме, парижских волнений 1968 года. Хотя и это тоже не очень важно, куда существеннее умозрительный и вещный мир, кружащийся вокруг рассказчика плотным слоем символов и знаков.

3.

Эта черта прозы Пола Остера - одухотворение повседневности - кажется мне самой важной, магистральной. Нам не дано предугадать, из какого сора вырастет весь этот джаз - биографии и даже судьбы.

Вроде бы, человек рассказывает о пустяках, о мелочах, но между тем происходят трагедии, завязываются роковые узелки с далеко идущими последствиями, когда не определить, что же, в конечном счете, окажется судьбоносным.

В этой непредсказуемости, помноженной на точный писательский расчет и хищный взгляд "простого столяра", - главное очарование методы Остера. Поэтому проза его, похожая на танец, ускользает от определений.

"Мне нравились ее танцы, но в то же время я их не понимал. Танец вообще был для меня чем-то абсолютно недоступным, его невозможно было описать словами, и мне оставалось просто молча сидеть и предаваться созерцанию дивных, совершенных движений".

"Храм Луны" выстроен плотно, сжато. Особых событий здесь не происходит - ни убийств тебе, ни погонь, ни криминальных или мистических загадок. Тем не менее, ты пристально (оторваться невозможно) следишь за процессом складывания чужой жизни.

В театре подобная методика называется "петелька - крючочек": каждый абзац, каждая реплика цепляет, предполагая ответ и возвращение. Цепочка причин и следствий выстраивается безупречно, Остер движется (абзац - концепт, абзац - микрособытие) от одного точного наблюдения к другому, столь ловко сформулированных, что все они находят отклик в эмоциональном или практическом опыте читателя. Здесь все время, безостановочно, происходит некое становление - характера, будничного дня, творческого темперамента.

Хотя, с другой стороны, никакого сюжетного напряжения проза Остера не выносит: его тексты невозможно вычислить или предугадать, движутся они не линейно, но как-то биологически, вырастая из внутренней надобности текста.

Я называю подобный прием, призванный выразить неуловимое вещество жизни, стратегией разомкнутой в бесконечность скобки. Дело не в открытости финала или однозначности фабульной морали ("вот как бывает"), но в пристальном внимании к мелочам, каждая из которых может оказаться тем самым выстрелившим ружьем.

Паренек из "Храма Луны" вырабатывает этот способ существования во время прогулок со своим слепым наставником. Тот же постоянно требует подробного отчета о реальности. Сначала у его провожатого ничего не получается, старик негодует: "Черт возьми, в конце концов, - кричал он, - у тебя же есть глаза! Я не вижу ни фига, а ты тут несешь околесицу: "обычный фонарный столб" или "самые заурядные крышки колодцев". Нет и двух одинаковых вещей, болван, это и ослу понятно. Я хочу представить на что мы смотрим, будь оно проклято, хочу, чтобы ты описал мне все как живое..."

Но постепенно приходит понимание того, что старику Эффингу надо: "Скоро я понял, что никогда не имел привычки вглядываться в то, что никогда не видел, и поэтому теперь, когда у меня попросили это делать, у меня ничего не получалось. До того я всегда был склонен к обобщению, к тому, чтобы видеть во всем скорее сходство, чем различия. Теперь же меня толкнули в мир особенных примет и заставляли стремиться выражать их словами, мгновенно собирать воспринимаемые факты..."

Художник - это тот, кто видит, кто отмечает различия. Правда, делает он это не по чьему-то наущению, но из-за нутряной склонности, однако прежде такая потребность должна быть кем-то сформулирована и сформирована.

"Я не учитывал изменчивость предметов и явлений, то, что они способны меняться при различной степени освещенности и угле падения света. А как меняется их внешний вид из-за того, что происходит вокруг: идет ли мимо человек, налетел ли внезапный порыв ветра, упал ли луч света с необычной стороны. Все находится в постоянном движении, и даже два кирпича-близнеца в стене никогда не видятся одинаково, если к ним присмотреться".

Просто Пруст какой-то! Однако впечатления не накидываются здесь как бог на душу пошлет, Остер выстраивает сложное полифоническое произведение, прошитое незаметными ниточками лейтмотивов, которые закольцовывает текст, делают его таким кружащим, шелестящим...

Прогулки со стариком, заменяющие учебу в литинституте... А отсюда уже недалеко от определения собственной поэтики:

"Потребовались недели, прежде чем я научился упрощать предложения, отделять главное от несущественного. Я открыл для себя, что чем больше поля для воображения оставляю, описывая тот или иной предмет, тем лучше получается, и это позволяет Эффингу самому строить образ на основе нескольких намеков, ощущать себя движущимся к тому предмету, который я описываю".

Чем не обоснование основ метареалистической школы?!

4.

Итак, перед нами - портрет художника в юности. Американских писателей среднего поколения отличает особенно серьезное отношение к "творческой лаборатории", проблемам художественного творчества. Лишенная активного социального пафоса, американская литература много и продуктивно занимается самоописаниями. Вот и недавно изданная книжка Пола Теру "Моя другая жизнь" - приблизительно о том же самом.

Творческие рефлексии, стирающие границы между искусством и реальностью, оказываются универсальной метафорой не только внутренних процессов, происходящих в одной отдельно взятой душе, но и поводом поразмышлять о том, что же происходит с современным человеком, оторвавшимся от корней и эйдосов.

Граница между реальностью и нашим представлением о ней оказывается размытой. Артефакты смело вторгаются в повседневность, диктуют нам законы нашего нешуточного существования. Неслучайно поэтому рассказчик из "Храма Луны" долго сопротивляется агрессии умозрительного, предпочитая свободу простых, незакавыченных жестов:

"Порою я записывал свои наблюдения в блокнот, но большей частью меня не тянуло писать: я не хотел отвлекаться от окружающего мира. Я считал, что всю свою предыдущую жизнь прожил среди слов, а если в моем настоящем и можно отыскать для меня какой-то смысл, то только пытаясь прожить это настоящее как можно полнее, отстраняясь от всего, кроме происходящего со мной сегодня и сейчас, кроме того, что соприкасается со мной, что осязаемо и ощутимо..."

Вот и выходит, что самое важное - не описание отношений с предметами и людьми, но сами эти отношения, неуловимые паутинки интенций, связей, колебаний, опутывающих мир кровеносными системами смыслов.

Тем более что и описать-то их, кажется, невозможно. Можно только попытаться построить систему, внутри которой возникают тени и токи, напоминающие нам о невидимом, но подлинном и важном.

5.

Как же работает эта система? А вот пример.

Закономерности в "Храме Луны" прослеживаются, только если начинаешь пристально вглядываться в этот текст. Оказывается, что рассказчик проживает несколько сюжетно-жизненных циклов, рифмующихся друг с другом. В первом из них он родственно связан с дядей Виком, на память о котором остается костюм и коробки с книгами, заменяющие ему мебель.

Каждая из прочитанных книг сдается потом в букинистический магазин, костюм расползается после дождя на похоронах. Дружба с дядей оказывается важной после того, как мама повествователя гибнет под колесами автобуса. Все это происходит в период внутриутробного развития творческих (писательских) способностей автора.

Затем, во второй части, у дяди Вика неожиданно обнаруживается двойник - взбалмошный слепой старик Эффинг, потерявший многолетнего компаньона под колесами автомобиля. Уже для первой прогулки со своим новым соседом Эффинг выдает ему старое пальто, из которого автор тоже ведь обязан вырасти. Многочисленные книги окружают рассказчика в квартире слепца, тут они - повсюду, большинство из них необходимо "охватить", потому что Эффинг требует постоянного чтения вслух.

Так, исподволь, без особых акцентов, выстраивается целая цепочка бинарных оппозиций:

Дядя Вик       Эффинг

мама               предыдущий помощник

книги               книги

чтение           описание

костюм         пальто

музыка           живопись

Все они переживаются автором на разных этапах его жизни, разница между параллельными значениями в первый и во второй период составляет "прибавочную стоимость" незаметной эволюции, с ним происходящей, делающей автора автономной творческой единицей, которой он и становится в условной "третьей" части, где крайности сходятся и растворяются друг в друге.

Музыка, музыкальная деятельность, предельной абстрактностью звучания, помогала дяде Вику воспитать (изощрить) в племяннике не только органы чувств, но и интеллектуальную самостоятельность. Эффинг, чуть позже, на следующем этапе жизни автора, закрепил эту автономию, сделав ее, с помощью живописи и описания живописи через слово, творчески продуктивной.

Разница между отрочеством и юностью, двумя агрегатными состояниями, между разными видами искусств создают ощущение внутреннего течения текста, так и не вышедшего в книге на поверхность.

Будущая творческая свобода автора, "еще не родилась, она - и музыка, и слово"... Вот нас и приглашают в свидетели этого становления, хотя правила и особенности игры, подобно другой стороне Луны, остаются для нас сокрытыми.

"...И потому всего живого - ненарушаемая связь..."