Утопия - разновидность дидактического искусства, искусства перевоспитания. Поначалу автор утопии предлагает вниманию читателей как будто заведомый вымысел в привычной для них форме романа, приключенческой истории, "фантастического рассказа". И... мы беспечно вверяемся дидакту проповедника, думая, что нас развлекают, а нас вовлекают. Тактика заключается в том, чтобы читатель привыкал к непривычному образу мыслей постепенно, видя в нем "просто литературу". Но... с запозданием читатель открывает для себя, что занимательная история помещена в поучительную раму... Эта неожиданная отсылка от эстетического удовольствия к этической практике ("учебник жизни") призвана обескуражить адресата и привести его в состояние, близкое к покаянному приятию новой веры.

(Г.С.Морсон, американский исследователь литературных утопий)

Владимир Ильич говаривал, что интеллигенция никакой не мозг нации, а г..., и, кажется, ни с одним высказыванием вождя мы, сами принадлежащие к этому слою, не соглашаемся так охотно. Однако в экспрессивном ленинском сравнении допущена неточность. Интеллигенция, мыслящая страта, - все же не конечный продукт социального распада, а начальное звено в его цепочке. То, что сегодня "по кайфу" интеллектуальному сообществу, завтра потечет по жилам всего социального организма, вместе с болезнетворным началом, если таковое входит в состав осторожно дозированных развлечений умников. Поэтому гуманитарные интеллигентские прихоти аналитику следует распознавать загодя, чтобы потом не быть застигнутым - "как снег на голову!" - их широко реализуемыми последствиями.

Сейчас интеллигент любит, чтобы его, как дитя, поучали и научали в процессе игры. Чтобы игра была юморная, с "фенечками", "приколами" - короче, с забавными аллюзиями, дающими пищу, так сказать, "кроссвордирующему" уму. И чтобы из этого приятного соуса как бы сам собой выступал идейный message - вроде внеклассного задания для мысли. Если юношу столетней давности легко представить себе с энтузиастическим усилием осваивающим, предположим, какой-нибудь "Пол и характер", то нынешнего его ровесника - безо всяких усилий проглатывающим поучительную эпопею Михаила Успенского о сказочном богатыре Жихаре.

Я и сама не прочь почитать такое. Но сокрушительный успех одного из долгоиграющих проектов заставил задуматься. Речь пойдет о цикле романов, выпускаемых авантажным петербургским издательством "Азбука" под общим названием "Плохих людей нет" и под единым субтитулом "Евразийская симфония". С 2000 года их, этих романов, вышло уже пять штук, и ожидается, конечно, продолжение, поскольку на Ярмарке интеллектуальной книги в Москве они, говорят, расходились, как горячие пирожки. К сведению непосвященных перечислю их все: "Дело жадного варвара", "Дело незалежных дервишей", "Дело о полку Игореве", "Дело лис-оборотней", "Дело победившей обезьяны" ("дела" в заглавиях потому, что это истории детективные - вспомним об интеллигенте-ludens). Авторство сочинители-мистификаторы приписывают "великому еврокитайскому гуманисту Хольму ван Зайчику", в прошлом советскому резиденту в Китае и борцу против Чан-кайши в рядах Мао, а на покое в китайской глубинке - мудрейшему и ученнейшему мыслителю-творцу, создавшему альтернативный мир великой империи Ордуси. Кто придумал самого ван Зайчика, пока официально не объявлено, но есть основания предполагать, что это петербургский фантаст Вяч. Рыбаков (взявший на себя и публицистическую защиту-продвижение общего детища) и петербургский же синолог И.Алимов. Такой масштабной, и вообще - значимой, утопии я не припомню со времени "Туманности Андромеды" Ивана Ефремова, которой зачитывались в годы моей юности - и которая, на мой взгляд, задержала крушение коммунистической идеологии, по крайней мере в умах интеллигентной молодежи, упоенно повторявшей девиз звездолетчиков грядущего "Бойся энтропии черной!" - вместо того чтобы бояться красной энтропии здесь и теперь. Но если Ефремов перенес идеальное коммунистическое общество в даль веков, то авторы "Симфонии" приурочили свой сообразный (коренное понятие ордусян!) социум к нашим дням - на базе популярной нынче "альтернативной истории". Задача версии в том, чтобы, по возможности захлопнув окно в Европу, прорубить его в Азию.

Для этой цели подошла фигура святого благоверного князя Александра Невского, и впрямь одержавшего победу над католическим воинством, и именно в тех краях, где можно было бы основать стольный град на Неве лет за пятьсот до вычитаемого из российской истории Петра Первого. Итак: Александрия Невская - вместо Петербурга, побратимство князя с Сартаком и всею Ордой вместо западноевропейского ученичества Петра Алексеевича, не гибельная вестернизация, а благотворный культурный шок от столкновения с великим дальневосточным соседом, Поднебесной, взявшей земли к западу под свою имперскую эгиду (сколь далеко простираются эти владения, не берусь сказать, вполне ручаясь за Украину и воды Финского залива, но примечая и где-то мелькнувшее упоминание об Иерусалимском улусе). Вместо варваризации нашей земли на европейский лад - ее цивилизованная китаизация, вместо петровских ассамблей - китайские церемонии, вместо Декларации прав человека, Кодекса Наполеона или Александровой эпохи великих реформ - мудрейшие уложения конфуцианства (надо помнить, что пишется это людьми, искренно влюбленными в Китай, в его этические традиции, его фольклор - и даже в Китай коммунистический, который, "как известно", справился с перестройкой гораздо лучше СССР - РФ). Вот так все обернулось к вящему благу мультиконфессиональных и мультикультурных масс, населяющих немереные евразийские просторы.

И в самом деле, что тут плохого? Если же добавить, что перед нами весьма приятное чтение, где нет никакого типично утопического занудства, где неприхотливая, но на совесть заведенная детективная пружинка раскручивается двумя исключительно симпатичными сыскарями - православным законником Богданом и буддистом-оперативником Багатуром, где мировоззренческие и просветительские пассажи деликатно оттеснены в предисловия-послесловия-примечания-приложения, образуя неназойливую полушутливую раму, - то придраться и вовсе не к чему. (Впрочем, чтобы обеспечить наличие хоть какого детективного сюжета в "сообразном" обществе, где "плохих людей нет", авторам приходится локализовать мотивы преступления либо в евро-американском "варварском" мире, либо в сфере ложных, то есть антиордусских, идей, которые овладевают людьми с персональными невротическими травмами. Другими словами, "человеконарушения" коренятся во враждебном забугорье или в психических девиациях. Вам это ничего не напоминает?)

Посмотрим же, что нам все-таки впаривают в этой приятной упаковке.

Авторы, конечно, адресуются не к тем евразийцам, которые представлены у нас именами Дугина и присных с их тяжеловесной серьезностью и идеологической ригидностью. "Зайчикам" важно переориентировать так называемую передовую интеллигенцию, привыкшую ценить личную независимость, свободную мысль и человечность. И тут они действуют очень тонко, используя новейшие фобии и пристрастия.

Постараюсь обойтись схематическим перечислением этих приемов.

Подключение фобий. Антиамериканизм - который не лишен оснований и от которого трудно отделаться до конца, даже после 11 сентября. И вот, в первом же романе, позарившийся на драгоценную ордусскую реликвию "жадный варвар" Хаммер Цорес отсылает к общеизвестным именам американских миллиардеров, чье присутствие на российской сцене было и остается раздражителем. Украинофобия, непроходящая обида на самостийность и натужную антирусскость еще вчера своих и родных земель, а заодно и страх перед радикальным исламом: то и другое помогает канализировать следующий роман - "Дело незалежных дервишей", где хохлы-"отделенцы", представленные в комически-зловещем свете, превратились в подобие ваххабитов. Нарастающее отвращение к социальному неравенству: в Ордуси не взимают штрафов, которые тяжелы только бедным, а богатым - что слону дробина; наказывают же не слишком болезненной поркой гибкими прутняками, перед коими все задницы равны (чтобы понять, что телесные наказания унижают личное достоинство и что освобождение от них было привилегией, постепенно распространявшейся на всех граждан, надо обладать староевропейской ментальностью, которая утрачена не только окитаенными авторами, но и современной их аудиторией, - поэтому такой эгалитарный правеж многим понравился, знаю по отзывам). Антикатоличество. На площади Александрии Невской стоит Медный Всадник - памятник св. кн. Александру, чей конь попирает копытом гадюку с физиономией и в тиаре римского первосвященника! Тоже найдется сектор ублаготворенных. Усталость от фанатично навязываемой идеологии прав и свобод в ее нынешнем выхолощенном виде. Когда я внимала пародийным речам и следила за жалкими блужданиями "выдающегося французского философа и правозащитника Глюксмана Кова-Леви", сердце мое прыгало от удовольствия: проглотила-таки наживку... Пугало русского национализма (для тех, у кого нет аллергии на предыдущее). Программные претензии на преимущества русских как государствообразующего этноса ("Дело о полку Игореве") вложены в уста некоего мерзкого Козюлькина, и это должно завербовать еще одну фокус-группу. (А попробуй согласиться хоть с чем-нибудь из козюлькинских доводов - сразу попадешь в черносотенцы.)

Учет интеллектуальных мод и интеллигентских норм. Тут-то и видно, что адресаты "Симфонии" - не какие-нибудь там зюгановцы, прохановцы, дугинцы либо лимоновцы! Перечислю кое-что, не заботясь о логическом порядке. Подчеркнутое отсутствие антисемитизма (при изъятии, конечно, иудео-христианского представления о священной истории Израиля как оси истории мировой). Отказ от смертной казни. Приятие сексуальной свободы, включая перверсии (при очень-очень мягкой гомофобии √ адресуемой, видимо, менее раскрепощенным читателям). Отношение к моногамии как к архаическому семейному институту (приверженность которому приписывается почему-то исключительно католикам). Юмористическое попрание Москвы - патриархального "княжьего городка" ("Питерские идут!"). Эстетизированное возвращение моды на советское: тесть Богдана - "воин-интернационалист". Неприкосновенность мумии Ленина в мавзолее (мнение, которое снобская интеллигенция стала противопоставлять лицемерным воплям "демшизы": "похоронить по-христиански!"). Признание неподлинности "Слова о полку Игореве" - каковое заключение считается у яйцеголовых хорошим тоном. Эротика и сквернословие в гомеопатических дозах, ровно в таких, чтобы передовой интеллигент ощутил вкус знакомых приправ. Культ пива, наконец.

Лингвистическая составляющая чрезвычайно важна в любой утопии; как только вас научат говорить и думать на языке предлагаемого сообщества, вы уже стали его сочленом, даже если вам что-то в нем не по вкусу. Недаром борцы с утопическими проектами уделяют этой теме принципиальное внимание, - в чем, как помним, особо преуспел Оруэлл с его новоязом и уткоречью.

В "Евразийской симфонии" эта сторона дела разработана отменно и, так сказать, многофункционально. Под радужной пленкой юмора прячется серьезная задача. Повествовательный антураж насыщен китаизмами, иногда шутливыми, иногда познавательными. Так шаг за шагом внедряется в сознание экзотическая для нас система государственных должностей, ритуалов, блюд, напитков, поверий. В сущности, авторы как стилисты воспроизводят навыворот дело Петра, чья эпоха насытила русскую речь варваризмами с другой стороны света (впоследствии ассимилированными), а вместе с ними - и новым складом ума. Нельзя не предположить, что здесь - надежды на тот же конечный результат. При этом нас забавляют - в духе наоборотного Лескова - ложными этимологиями и невсамделишной "ханьской" фонетикой ("Лигоусский проспект", "великий поэт Пу-си-цин" и пр.), чтобы ложка рот не драла.

Затем - искоренение слов иностранного происхождения, занесенных западными ветрами ("повозка" вместо "автомобиля", "разбор" вместо "анализа"). Иногда - операция удачная (я бы сама рада заменить "СМИ" - "средствами всеобщего оповещения"), иногда - не достигающая цели (вместо "фоторобота" - "членосборный портрет", но от чужеродного "портрета" так и не избавились). Однако вот что примечательно: устраняются не только латинизмы, галлицизмы и англицизмы, но и все, что связывает русскую лексику с Элладой - общеевропейской культурной колыбелью, имеющей через Византию особое к нам отношение (не "археологи", а "древнекопатели", не "зоологи", а "зверознатцы", не "оркестр", а "сладкозвучный отряд"...). Эти исторические следы должны быть так же немилосердно стерты, как и следы вестернизации.

Искореняются не только слова, но и опорные понятия отвергаемой цивилизации. В соответствующих ведомствах Ордуси действуют не правоохранители, а человекоохранители, ибо "право" - понятие, не вписанное в традиционный китайский менталитет, и вообще: пора охранять людей, а не абстрактный правопорядок (это, ручаюсь, многим понравилось). "Господин" (слово из мира "частнорабской свободы") заменено на почтительное "преждерожденный", а большевицкое "товарищ" и фашистское "соратник" - на "единочаятеля", равно - хотя и недалеко - удаленного от первого и второго. Слова эти непременно будут усвоены, как и вышеупомянутое "сообразно", которое так и тянет вставить в собственную речь.

Но важней всего, вероятно, подчистки на карте базовых именований. Здесь старое деяние большевиков повторено так прилежно, что я уверена: не сознательный это умысел, рукой авторов водила сама метафизическая логика Утопии ("до основанья..."). Петербург - Петроград - Ленинград - Александрия Невская - этот город положительно не дает покоя переназывателям. Первица, вторница, средница и т.д. - точно так же большевики, вводя пятидневку, боролись с христианской седмицей-неделей, венчаемой воскресеньем. Впрочем, даже они не решились переименовать Москву (здесь: Мосыке) и мать русских городов Киев (здесь: Асланiв - основанный, видимо, не Кием, а неким правоверным Асланом). Но главное - название самой империи, в котором от России, Руси остался хвостик, или, если это приятней, нижняя конечность. Еще восемьдесят, еще десять лет назад многие и многие готовы были отдать жизнь за возвращение родине ее подлинного имени вместо четырехбуквенной аббревиатуры... Теперь Ордусь с главной имперской столицей в Ханбалыке, насколько мне известно, никого не заколыхала. Как и Храм Света Будды на месте Исаакиевского собора...

Окончание следует┘