Русский Журнал / Круг чтения /
www.russ.ru/krug/20020723_bav.html

Десять лет спустя
Катахреза #19: длинный список "Букера"

Дмитрий Бавильский

Дата публикации:  24 Июля 2002

ациональный бестселлер" всем совершенно голову заморочил: не встречая теперь в очередном списке ставших просто родными имен Денежкиной или Славниковой, подозреваешь гносеологическую гнусность. Как без них-то?! Между тем, "Национальный бестселлер" всего-то два розыгрыша провел, зато сколько шуму, сколько пыли... В век не забудешь.

Кроме всего прочего, всего за парочку сезонов "Национальный бестселлер" обнаружил свою внутреннюю тенденцию: кажется, он и придуман был только для того, чтобы протащить на главный приз неуемного главного редактора газеты "Завтра".

Тенденции, оказывается, страшнее пистолета. С одной стороны, пиару они вызывают столько, что информационных поводов не оберешься, но с другой... Отныне и во веки веков "Национальный бестселлер" связан с именем господина Проханова. Память - штука странная, короткая, у людей в головах все распределено, как в "Оскаре" - по номинациям. Фрукт - яблоко, поэт - Пушкин, "Национальный бестселлер" - Проханов, Россия √ Родина, и смерть неизбежна.

Это я к тому, что Букер, с более благородной и дальновидной задачей поддержки современного русского романа, никакой такой тенденции не обнаружил. Присуждается он теперь вот уже второе десятилетие, а воз и ныне там. Разнокалиберные жюри каждый раз вырабатывают "сюжет усреднения" (если воспользоваться формулой нынешнего председателя жюри), отмечая текст, глядящий во все стороны - жюри, литературной общественности, но никак не читательской надобы.

Некоторые считают, что размытость результатов Букера связана с проблемами в процедурных вопросах, однако за прошедшее десятилетие структура его присуждения отработана достаточно хорошо. Другие говорят, что Букер пал жертвой собственной респектабельности. Но откуда ей тут взяться, если премия за десятилетие своего существования сменила вот уже третьего хозяина?!

Между тем, Букер действительно остается главным нашим литературным видом спорта. Вряд ли главная в этом заслуга принадлежит самой премии. Просто традиционно в России роман считается главным жанром, существующим как бы отдельно от всего остального литературного пространства. Жанр - роман, курица не птица, повести да рассказы тоже ныне обрели своих святых покровителей, Казакова и Белкина.

Проблема Букера в том, что никто из людей, входящих в жюри, не знает, как же должен выглядеть современный русский роман. Никто установок сверху не спускает, а взгляды на предмет у всех разные. И тут следует то ли ориентироваться на западные образцы, где в почете сюжетная занимательность и культурная вменяемость, то ли очередной раз изобретать велосипед особого пути. Поддерживать "жанр" или стилистические поиски? Авторов раскрученных или начинающих?

"Национальный бестселлер" вскрыл серьезную методологическую проблему премиального процесса: соревнуются здесь не тексты, но тенденции. И ладно бы завязанные на художественных достоинствах или эстетических исканиях, но нет, при ближайшем рассмотрении премиальная возня выглядит совершенно по-другому. Здесь правит бал литературный быт, весьма далекий от собственно литературной необходимости.

Я уже писал однажды, что невозможно победить в Букере, если ты не живешь в столицах. Выдвиженцы разных партий решают свои внутренние проблемы, связанные с крупными издательствами, критики выдвигают и продвигают не собственные представления о прекрасном, но лоббируют коммерческие интересы близлежащих издательских контор. Дальше - тишина.

Читая длинный список Букера, отмечаешь досадные непопадания или нелепые выдвижения (однажды кто-то выдвинул сборник поэм Евгения Рейна), автоматически подводишь итог уходящего года. Раз на раз не приходится. Помнится, прошлый список был весьма вялым, неинтересным, интрига заранее (если не "Кысь", то что?!), до срока, обнажила переходный характер минувшего сезона.

Нынешний, нужно отдать должное редакторам-составителям, выглядит более разнообразно и взвешенно. Хотя непопадание сюда одного из самых сильных и интересных текстов, вышедших в начале года - романа Андрея Левкина "Голем, русская версия" (издательство "Олма") говорит о многом: не все благополучно в нашем королевстве, если такие книги пролетают мимо.

Возможно, можно погрешить на состав жюри, в этом году подобранного сплошь из "традиционалистов", утверждающих в своей писательской деятельности "непреходящие ценности" русской словесности - ответственность перед народом, поиск духовных сокровищ, исторический оптимизм и тэ дэ и тэ пэ.

Таков, например, председатель жюри - прозаик Владимир Маканин, "вам, из другого поколенья" несущий напряженные токи размышлений о судьбах страны и мира; такова поэтесса Татьяна Бек, строгий классик и правоверный логоцентрист. Романы другого члена жюри Андрея Волоса на этом фоне выглядят более живыми, свежими и современными, однако гипереализм его первого романа и производственный бэкграунд второго не оставляют никаких сомнений - Сорокину снова ничего не обломится, кроме привода в прокуратуру. О Александре Городницком, барде, придумавшем песню про Атлантов, и бывшем редакторе журнала "Урал" Валентине Лукьянине умолчим из политкорректных соображений.

Но ближе к телу списка. "Коммерческий" фронт здесь представляют Хольм ван Зайчик с "Делом победившей обезьяны" (СПб, "Азбука-классика") и Владимир Сорокин со "Льдом" ("Ad marginem"). Сюда же примыкает роман Дмитрия Липскерова "Родичи" (М., "Эксмо"), изящная попытка паразитирования на эстетике телевизионного сериала.

Зайчик же уже давно (как-то хором, типа, общее место) признан проектом не слишком удачным, "Лед" же, напротив, оказался одним из лучших творений писателя-концептуалиста. Тем не менее, даже в страшном сне нельзя увидеть их попадание в финальную шестерку.

Особенно после дурацкой и нелепой ситуации с обвинением Владимира Сорокина в порнографическом мышлении. Кстати, если силы зла восторжествуют и издательство "Ad marginem" будет наказано за распространение порнографической литературы, следующими можем оказаться все мы - хранители и читатели того же самого.

Именно поэтому Зайчик и Сорокин призваны в список, чтобы показать широту и непредвзятость нынешнего состава жюри. Потому что если бы там действительно захотели бы отметить хороший коммерческий роман, не смогли бы обойтись без книг Бориса Акунина.

С другой стороны списка громоздятся книги известных тружеников пера - Анатолия Азольского ("Диверсант. Назидательный роман для юношей и девушек", "Новый мир", 2002, # 3 - 4), Анатолия Курчаткина ("Амазонка", "Нева", 2002, # 1), Бориса Васильева ("Глухомань", М., "Вагриус") Леонида Зорина ("Кнут", "Знамя", 2001, # 9), Анатолия Кима ("Остров Ионы", "Новый мир", 2002, # 11-12) Александра Мелихова ("Любовь к отеческим гробам", "Новый мир", 2001, # 9 - 10). И др. (Феликс Светов, Анатолий Найман).

Некоторые из перечисленных (Азольский, Курчаткин) тоже по-своему пытаются думать о читателе, не забывая завет о том, что сюжетность, занимательность - вежливость литератора. Однако делают они это робко и неопределенно, размывая сюжетные конструкции демонстрацией писательских навыков и душевных богатств.

Бойтесь журналов, дары приносящих, - толстожурнальная проза уже давно структурировалась в особое, надмирное образование. Я не знаю, зачем и кому это нужно, - кто недрогнувшей рукой посылает к читателю замороченные тексты со сложными пируэтами на пустом месте. И если раньше публикация в литературном ежемесячнике выглядела гарантией качества, то теперь (о, времена, о, нравы) попадание в список премии произведений, обозначенных марками не издательств, но толстяков, выглядит как такая то-о-о-о-лстая подсказка. Не жюри, так читателю. Попробуйте, скажем, прочитать последний хит (на два номера публикацию растянули!) "Знамени" - роман Дмитрия Рагозина "Дочь гипнотизера" (2002, # 2 - 3) - и отвращение к актуальной словесности не покинет больше вас.

Куда более честными выглядят попытки безоглядного (пусть и не слишком удачного) эксперимента у Евгения Попова ("Мастер Хаос", "Октябрь", 2002, # 4) или у Леонида Гершовича ("Суббота навсегда", СПб.: "Чистый лист", "Ретро").

Евгений Попов остался верен себе - "Мастер Хаос" - обычное для него дробное повествование, состоящее из несвязанных новелл с вставками из периодики советского времени. Леонид Гершович, написавший одну из лучших приключенческих книжек конца прошлого века, интеллектуальный триллер "Обмененные головы", вдруг выдал "Субботу навсегда", неподъемный эпос, в котором попытался объять необъятное - едва ли не всю историю человечества.

Есть в букеровском списке и "талантливая молодежь", как без нее. Знатная тусовщица Анастасия Гостева представлена здесь "Притоном просветленных" (М., "Вагриус"), потоком сознания, где каша из понятий, без царя в голове, читается сложно, трудно, можно сказать, со скрипом, поэтому Маканину может и понравиться. Есть здесь и Вадим Месяц с навороченным "Лечением электричеством", романом из 84 фрагментов Востока и с 74 фрагментами Запада ("Урал", 2002, # 2 - 3). Месяц - интересный поэт, и это многое объясняет: мышление - фрагментарное, стиль - точеный, сюжет - местами увлекательный, временами - провисающий. "Школа уральского постмодернизма", опять же таки.

К ней, кстати, принадлежит и Валерий Исхаков, набирающий форму от романа к роману. После тянутого-перетянутого эпоса "Екатеринбург" Исхаков нашел свою нишу, попытавшись привить традиции летучего фантастического реализма к кондовым российским реалиям. В таком ключе выдержан и "Легкий привкус измены" ("Дружба народов", 2002, # 2 - 3), по мнению критики, лучший, на сегодняшний день, текст Валерия Исхакова. Который, как и Вадим Месяц, обречен - слишком далеко живут они от Москвы. Очень уж слишком.

К сожалению, нет никаких шансов и у молодого литератора Ильи Бражникова. Его "Кулинар Гуров", ныне изданный питерским издательством "Лимбус Пресс", попался мне несколько лет назад, в одном из первых розыгрышей сетевой премии "Улов". Премия эта присуждается дважды в год, но до сих пор "Кулинар Гуров" остается одним из самых больших открытий "Улова".

Действие "Кулинара Гурова" происходит в детском садике, таинственном и многомерном. Здесь обитают дети, наделенные взрослым сознанием, решающие серьезные метафизические проблемы наравне с играми в песочнице. Симпатичная и остроумная проза, действительно молодая и задорная, умная и занимательная. Впрочем, не без композиционных погрешностей.

Таковые можно найти и у Леонида Костюкова, чья "Великая страна" ("Дружба народов", 2001, # 11), дружно была заклеймена критикой как принципиальная удача. Приключения бывшего русского мужчины, ставшего в Америке женщиной и работающего на ФБР, высмеивает штампы наших представлений о себе и о других, имеет в нынешнем розыгрыше самые высокие шансы.

Пока непонятно, как сложится судьба нового романа Павла Крусанова "Бом-бом" (СПб.: "Амфора"). После головокружительного успеха "Укуса ангела" Крусанов написал еще одну красивую и метафизическую книжку, где судьба одного отдельно взятого рода символизирует мистическую судьбу России. Снова стилистические кружева подчеркивают иррациональность происходящего, снова символы и знаки кружат в сюжетной поземке, снова тайнопись и реалии, понятные только посвященным.

Снова возникает в букеровском списке и Олег Павлов, продолжающий в "Карагандинских девятинах, или Повести последних дней" ("Октябрь", 2001, # 8) исследование мрачных, теневых сторон человеческой (российской) жизни. Павлов - писатель серьезный, даже слишком, не пишет, сваи вбивает, поэтому вполне возможно, что и на этот раз (однажды так уже было) он доберется до финала, где его обойдут более легкие (не скажу - легкомысленные) произведения.

Особняком в букеровском списке стоит "Древний Человек в Городе" Александра Пятигорского ("Октябрь", 2001, # 11), продуктивный, и, главное, лишенный занудности, синтез бодрой беллетристики и философских исканий.

Но свою личную шестерку я бы открыл романом Игоря Зотова "День Деревянкина" (М., "Зебра"), добротной, немного старомодной, но изящной прозой.

Мне бы очень хотелось, чтобы в финал вышел "Страх" Олега Постнова (СПб.: "Амфора"), один из лучших романов последнего времени. Изысканный стиль и меланхолически развивающийся сюжет не напрягают, но втягивают читателя, подводя к необычной, в духе фаулзовского "Коллекционера" композиционной развязке. Постнова много критиковали за излишнюю филологичность, цитатность - все это пустое: литературная игра необходима автору, чтобы скрыть боль - настоящую, нешуточную.

Очень много шансов у романа Сергея Гандлевского <НРЗБ> ("Знамя", 2002, # 1), всенародно объявленного едва ли не шедевром. Действительно, история о поэтическом подполье 70-х, неожиданно прорывающаяся в наше время, имеет несколько самостоятельных, самоиграющих пластов. Филологический роман, но без келейного занудства, вполне вменяемая, сюжетная вещица с генетической памятью о набоковских конструкциях с зеркалами и двойниками. Современный русский роман вряд ли пойдет по пути, предложенному Гандлевским, слишком уж штучную вещь он сотворил, но, тем не менее, в отсутствие шансов у романов Сорокина и Левкина (никогда не прощу!), интеллигентное (несмотря на финальную сцену минета в подворотне) <НРЗБ> - один из самых приятных текстов списка.

Когда-то я рекомендовал читателям "РЖ" не пропустить роман Игоря Ефимова "Суд да дело. Лолита и Холден двадцать лет спустя" (СПб.: "Азбука-классика"). Это увлекательная, без особых претензий (но тем не менее с серьезной философско-этической подкладкой) книга о сложностях комфортной американской жизни. Не слишком удачливый клипмейкер мечется между судами и любовницами, а автор критикует общество потребления и упадок морали и нравственности. Но делает это так весело и остроумно, что роман, несмотря на значительный объем, читается на одном дыхании. Кажется, именно такой "беллетристики" для условного "среднего класса" нам сегодня в России и в Букере более всего и не хватает.

Именно поэтому "Суд да дело" Игоря Ефимова обречен.