Начало - здесь.

IV

Оптимальной для писателя кажется стратегия независимого подъема до предельной высоты, потом спуск к точке минимакса - здесь он получит максимальный для себя круг читателей, а потом снова подъем вверх, связанный с неизбежными потерями читателей, издателей и, как следствие, - денег и признания.

После "Лолиты" Набоков написал "Аду" - роман об инцесте. Ее мало кто прочел, хотя на обложке стояло: автор "Лолиты". "Ада" - это издевательство совершенно незавуалированное над средним читателем "Лолиты". Но кроме того Набоков издал английский перевод "Дара" - "The Gift" - и кто-то его прочел, - и это была настоящая победа. Набоков заставил себя читать. Всего, а не только "Лолиту". Набоков был слишком сильным и гордым человеком, чтобы, получив после "Лолиты" материальную независимость, еще в чем-то потрафить читателю или издателю. Но это был Набоков.

В точке минимакса, в точке предельного успеха начинают работать другие правила, которые писателя подминают под себя и заставляют его следовать не его внутренней логике, не требованиям своего дара, а стратегии литературного проекта - стратегии рынка. Выдержит он? Напишет "Бледный огонь"? Или опустится до реальной порнографии? Хорошо бы, если бы выдержал.

V

Было бы совершенной неправдой сказать, что писатель или поэт не хотят ни славы, ни денег. Другое дело, чем они согласны пожертвовать ради них. Было бы неправдой сказать, что издатель заинтересован только в тиражировании низкопробной порнографии. Другое дело, чем он согласен пожертвовать ради настоящей книги. А никто ничем жертвовать не хочет.

В идеальном случае литературный проект - это трогательный компромисс писателя и издателя, в котором писатель идет на некоторые уступки, но не издателю, не конъюнктуре рынка, а себе самому - если у него есть выбор (и только в этом случае!), он выбирает "низкий" или "ходовой" жанр или тему. А издатель, отказываясь от немедленной прибыли, согласен подождать, пока публика дозреет до текста, и помогает публике это сделать - путем умного и ненавязчивого промоушена. Надо ли говорить, что так бывает очень редко. Да и бывает ли вообще?

В нормальном случае главной фигурой литературного проекта очень скоро становится издатель. То, что ему интересен литературный проект, понятно - это продажа товара, который может принести серьезные прибыли. Но чтобы ценность создаваемых текстов не упала до нуля, издатель должен держать себя в ежовых рукавицах и ни при каких обстоятельствах не направлять писателя. Очень трудно убедить того, кто платит, в том, что он только платит, но музыку заказывает не он. И смириться с этим очень трудно, а смиряться нужно, если действительно есть желание серьезно заработать, не прямо сегодня, а в стратегической перспективе. Будет ли издатель столь сдержан? Дай-то Бог.

Литературный проект очень нужен любому писателю, потому что он быстро и целенаправленно расширяет круг его читателей. Литературный проект очень опасен для любого писателя, потому что, расширяя круг его читателей, стремительно понижает уровень этого круга, ставит писателя в зависимость уже не от размытой конъюнктуры, а от конкретных покупателей, готовых заплатить за новую книгу реальные деньги. Если этих покупателей 200 (обычный тираж поэтического сборника сегодня), их легко игнорировать как покупателей. (Как читателей их никак не проигнорируешь, поскольку половина - это твои знакомые.) Если этих покупателей 1000000, их игнорировать очень трудно. Нельзя. Но писатель создает ценность только в том случае, если он ориентируется на внутренний императив, а не на что-то внешнее.

Задача художника, его цель, если это цель подлинная, не вербализируется напрямую. Она нерациональна. Он не может ее назвать до того, как вещь написана, поэтому он ориентируется по интуиции, по ощущению. И это внутреннее целеполагание не может служить основой проекта. Но только в этом случае есть шанс, что будет создана действительная ценность.

VI

Повторим азы. Любой товар имеет, по крайней мере, две стоимости. Первая стоимость - это стоимость потребительская. Когда это понятие Маркс использовал в описании товара в первой главе "Капитала", казалось, что ничего яснее понятия потребительской стоимости и быть не может. Это то, ради чего покупают товар, то, что составляет его полезность. У сахара - его потребительской стоимостью является "сладость". В виде белого кристаллического порошка мы покупаем тот или другой объем сладости.

Вторая стоимость - это стоимость меновая, то есть мера того, за сколько денежных единиц мы сегодня можем приобрести несколько весовых единиц "сладости". (Есть еще и товарная стоимость - количество труда, вложенное в производство товара, но нас она пока интересовать не будет, можно только отметить, что для произведения искусства она неопределенно велика.)

Произведение искусства - это специфический вид товара, потребительская стоимость которого равна нулю. Произведение искусства принципиально бесполезно. Это не парадокс, а действительный факт, который вполне убедительно был обоснован уже Кантом в "Критике способности суждения". Если искусство становится хоть в чем-то полезным, оно искусством быть перестает. Этим-то произведение искусства и отличается от прочих товаров. С этой его особенностью и связаны проблемы - очень трудные - отношения художника и торговца, в одном лице или в разных. Искусство не имеет потребительской стоимости, но оно имеет стоимость меновую. А значит, может быть использовано, например, как способ накопления средств. То есть стать полезным, но не непосредственно, а только лишь опосредованно. Оно по определению исключено из утилитарного цикла, цикла воспроизводства "полезности":

...новый куплю топор, чтобы рубить дрова, чтобы разжечь плиту, чтобы варить еду, чтобы набраться сил, чтобы дрова рубить, чтобы дрова продать, чтобы купить топор...

В продаже произведений искусства есть что-то безусловно бессовестное, что-то от настоящего обмана. Мы продаем бесполезные вещи, ни на что не пригодные. Если наш покупатель собирается картиной закрывать дырку на обоях, то в этом нашей заслуги нет никакой, мы-то такой задачи перед собой не ставили.

VII

Илья Смирнов ("Политэкономия для муз", "Русский Журнал") пишет:

"Результат творческого труда, раз он продается и покупается за деньги, представляет собой товар.

Но товар специфический. И рынок, с ним связанный, очень непохож на рынок молочных продуктов или стиральных порошков. Главную особенность этого необычного рынка отметил пушкинский Книгопродавец ...

Позвольте просто вам сказать:
Не продается вдохновенье,
Но можно рукопись продать

(Разговор книгопродавца с поэтом)

Если ученый или художник продает "вдохновенье", он грешит не только против совести - он отступает от технологии. В результате получается не "творенье", а суррогат. Научная работа с выводами, заранее спущенными сверху, никому не нужна - включая, кстати, и заказчиков. Песня, написанная по принципу: "а что сейчас в моде?", не стоит магнитофонной пленки".

Про то, что вдохновенье не продается, спорить бессмысленно, потому, например, что продать его нельзя. Вдохновенье - иррациональная вещь. Примеры, которые приводит Смирнов, неудачны именно потому, что он сравнивает произведения искусства с вещами заведомо утилитарными - имеющими потребительскую стоимость. Научная работа с известными заранее результатами очень нужна заказчикам, правда, не для научных, а каких-то, вероятно, корыстных, - карьерных - целей, - потому за нее и платят. Песню, которая сегодня в моде, могут и будут слушать. "Мода - это всегда очень серьезно, это кристаллизация общественной актуальности" (Лидия Гинзбург).

Для Пушкина вопрос о том, продается ли вдохновение, не стоял. Стоял вопрос, продается ли рукопись. Не без некоторого колебания он отвечает: продается. Почему он колеблется? Почему это так опасно, упасть с высот поэзии под лавку конторщика? Пушкин боится за поэта, а не за творение. Он прекрасно знает, как человек слаб и насколько легко его перепрофилировать на поток - то есть на создание утилитарных вещей. Для героя гоголевского "Портрета" оказалось достаточно очень скромного по нашим временам промоушена - объявления в газете. У он перестал существовать как художник.

Писатель и издатель, реализуя литературный проект, входят в зону повышенной опасности, где писатель рискует талантом и судьбой, а издатель серьезными деньгами. И следует десять раз подумать, прежде чем затевать подобного рода проекты.

Участие больших денег в формировании картины литературного успеха - эту картину, конечно, искажает, и на вершине оказываются совершенно не заслуживающие этого тексты. И с этим тоже ничего не поделаешь, и приходится мириться.

И нельзя сказать: поэты! бегите этих проектов, как черт ладана, бегите куда-нибудь в широкошумные дубравы, беседуйте с Богом, а не с бухгалтером и юристом. Нужно быть готовым и к таким разговорам тоже. Можно только предупредить: будьте осторожны, будьте осторожны, берегите свой дар - он погибнет первым.