Начало √ здесь.

Насколько существен страх для состояния общества сегодня? Постоянное ли это экзистенциальное переживание мира? Или порождение нынешних масс-медиа? Страх прежде и страх теперь - есть ли между ними отличия? На эти вопросы РЖ продолжают отвечать писатели, историки, журналисты, филологи.

---

Наталья Горбаневская, поэтесса, член редколлегии "Русской мысли" (Париж):

Трудно говорить за все общество - да и какое общество? то, в котором я обитаю здесь, во Франции? ваше российское? всемирное "сообщество"? Легче за себя, о себе, тем более что страх - в принципе индивидуальное чувство, даже когда моментами становится массовым, стадным. Все равно, даже в несущейся перепуганной толпе каждый человек ощущает свой страх отдельно, можно даже сказать: со своим страхом становится еще более одиноким.

С какого-то, довольно давнего уже времени я, можно сказать, ничего не боюсь. Ни смерти - в каких бы обстоятельствах она ни пришла, ни старости - уже наступившей. Но что значит "не боюсь"? Помню, в 60-е мои подруги обо мне говорили: "Наташа у нас никого не боится - ни даже КГБ, только мамы боится". Это "бояться мамы" - нечто вроде библейского "страха Божия": боишься огорчить, боишься что-то не так сделать, а она (и Он) узнает. И это, по-моему, единственный допустимый "страх". Что же до страха обычного, то Христос говорит: "Не бойтесь". Это надо бы вставить первой в какой-то дополнительный список заповедей.

Но страх - это за себя. Есть другая вещь: ужас. Ужаса нет (или теоретически не должно быть) в ожидании своей смерти. От ужаса не можешь избавиться, когда умирает другой, просто умирает - мучительной смертью или пусть даже "мирной, безболезненной, непостыдной" - или погибает в крушении, разбойничьем нападении, теракте. Не думаю, что это чувство ужаса за другого (ближнего или дальнего) - дурное чувство и что масс-медиа, сообщающие нам о том, что происходит, виновны в распространении страха в обществе. Если человек предпочитает ничего об этом (о действительности) не знать, он найдет другие причины, чтобы не быть безмятежным. Если, узнавая, принимается лишь страшиться за самого себя, Бог ему судия.

Олег Павлов, писатель:

Общество создается страхом - а люди - это глина, из которой страх вылепливает свое подобие. Страх там, где сила, которая заставила себе подчиниться. Я бы даже так сказал: cила на стороне тех, кто внушает людям страх. Преступный мир не так уж силен - это маргинальное сообщество, меньшинство. Но, скажем, заказное убийство внушает, конечно же, больший страх, чем суд над киллером. Поэтому сегодня наше общество подчиняется этому меньшинству - а вся страна живет по законам, за неисполнение которых казнят в подъездах или калечат бейсбольными битами. Но когда вдруг показывают по телевидению картину казни террористов, по сути таких же преступников, посягнувших на человеческие жизни, и все видят их жалкие неприкаянные трупы - это освобождает общество от страха перед ними, потому что и торжествует ужас, только уже другой, возмездия. Страх в обществе, по-моему, это еще какое-то снятие с себя личной ответственности за происходящие... В прошлом боялись власть, ничего не знали и прочее - теперь же все само лезет в глаза - и нищета, и бедствия, люди же боятся не власти, а собственной страны, жизни в ней... Язвы общественные вскрывать при этом принялась сама же наша власть. Вот начались одно время официозные показы детской проституции, голода, нищеты на фоне назиданий государственного масштаба, что дети это по-прежнему "наше будущее"... Но кто же виноват, что его у миллионов детей, живущих так, отняли? Нет этого вопроса, как раз он-то и не возникает. Приучают общество к мысли, что жизнь плохая и злая, а вот она, власть, хорошая и добрая. Такой показ общественных язв не порождает уже никакого социального протеста. Не прячут, а выпячивают - а это неожиданно и внушает обществу страх, так что оно ничего уже не хочет знать!

Я думаю, что энергия страха проявляет себя как социальная, но зарождается глубже - и здесь человек вступает в поле высших сил, которые борются за его душу, только не имея никакого реального обличия, не становясь своего рода фетишем. Телевидение, как и вообще индустрия визуальных развлечений, превращают реальность во что-то совершенно другое, освобожденное от боли, собственно, от страха, ведь самое ощутимое и нестерпимое, что его к тому же его порождает - это страдания, боль. Можно пережить чувство опасности, но это другое, что порой доставляет многим даже наслаждение. Если же обезболить страх, то не будет пути к подлинному бесстрашию, свободе и вере. Не будет самого важного для людей опыта, когда жизнь соскабливает с человека болью и страданиями душевную подлость, притворство, чтобы он отчистился. Люди - как рыбы в аквариумах телевизоров. Уничтожение реальности. Есть телевизионная картинка. Всякое событие становится сегодня этой картинкой. Это, по-моему, и главное отличие страха, что был прежде, от того, который царствует в нашем общество теперь: тогда ничто не спасало от боли, страданий - и было страшно, а теперь с экранов телевизоров пугают какой-то страшненькой реальностью, но еле-еле даже запугивая, хотя новостные сводки давно уж размашисты, как шаги апокалипсиса, и в них показывает свои лица только смерть.

Евгений Шкловский, критик, прозаик:

Ответить в двух абзацах о страхе вряд ли возможно, тем более что страх ветвится, множится, расслаивается на детские и взрослые, социальные и метафизические, это одна большая эмоция колет, как множество булавок, в самые неожиданные моменты и в самых неожиданных ситуациях, принимая разные формы и обличия. Как в "Фаусте" Гете (в пер. Б. Пастернака):

Навязчивые страхи! Ваша власть -
Проклятье человеческого рода.
Вы превратили в пытку и напасть
Привычный круг людского обихода.
Дай силу демонам, и их не сбыть...

Могу как бы от себя продолжить следующей строчкой оттуда же: "Не выношу их нравственного гнета..."

Страх - защитная реакция, помогающая выжить человеческому роду, прогнозируя определенные ситуации и способствуя поискам выхода из них. Но он не обязательно связан с инстинктом самосохранения, записанным в общечеловеческий генетический код. Глобализация страха, на которой нередко играют СМИ, имеет тенденцию его отмены как фундаментальной эмоции, перерождения его в безразличие: сегодня или завтра - какая разница?

Эпоха массовых катастроф и глобальных конфликтов (к ним относится и 11 сентября минувшего года), постоянно гремящих взрывов или выстрелов накладывает свою печать на мироощущение, но "идеология конца света" взята была на вооружение еще советской властью, стращавшей детишек ужасом мировой атомной катастрофы в результате военного конфликта двух крупнейших ядерных держав - СССР и США.

В нашей стране это чувство приобретает особый оттенок - фатальный: революция, голод, сталинские "зачистки", миллионы безвинных жертв, "малые войны", разгул криминала, невнятность будущего... К страху привыкаешь - и делаешься равнодушным к нему, живя только сегодняшним днем, в глубине души уповая на "явь и свет" и, увы, сомневаясь в этом.

Максим Соколов, журналист, политический публицист:

Доколе в мире есть зло и смерть, то есть до скончания веков, страх будет неизбежным и постоянным переживанием зла и смерти. Страху, безусловно, подвержены даже высшие животные, отнюдь не являющиеся аудиторией масс-медиа, что же говорить о человеке. Роль СМИ вряд ли стоит преувеличивать. Представим себе, что нет ни телевизора, ни радио, ни Интернета, а сведения о "Норд-Осте" или об 11 сентября мы, как в XIX веке, почерпываем раз в сутки из кратких телеграфных депеш. Вряд ли от этого наши страх, гнев, боль, ярость стали бы меньше - разве что у людей, вовсе не способных воспринимать текстовую информацию, а только аудиовизуальную (хотя таких людей становится все больше). 28-й бюллетень Наполеона, повествующий о гибели Великой Армии в русских снегах, будучи сухим текстом, сумел повергнуть в страх всю Францию.

Другое дело, что природа и конкретное содержание страха могут сильно меняться от эпохи к эпохе. Для времен переходных, подобных концу Средневековья, историками даже придуман термин "Великий Страх", означающий не привычный страх перед привычными невзгодами, но вспышку иррациональных фобий, которые терзают человека, живущего в распадающемся мире. Сегодня, когда мы присутствуем при конце Нового времени, Великий Страх является опять. Он тем более велик, что приходит к людям, которых все последнее десятилетие убаюкивали рассказами Тоффлера- Фукуямы про наступивший прекрасный новый мир, идеже несть ни печали, ни воздыхания, но права человека и политкорректность вечная. Нарастает гордость на сердце, как сало на свинье. Западный мир настолько успешно приучал себя к мысли, что зла и смерти больше нет (ну, или как бы нет, а если и есть, то только от глупости правительств и недостаточной пока активности неправительственных организаций), что напоминание об этих неизбежных спутниках поврежденного мироздания порождает Великую Истерику. "Когда будут говорить: мир и безопасность, тогда и настигнет их пагуба".