Русский Журнал
/ Круг чтения / www.russ.ru/krug/20021110_sotn.html |
Брюссельское кружево поэта Медведева Кирилл Медведев. "Все плохо" / Предисловие Д.Воденникова - М.: Клуб "Проект ОГИ", 2000. - 88 с. - ISBN 5-94282-061-9 Татьяна Сотникова Дата публикации: 10 Ноября 2002 Никаких открытий чудных я от современных поэтов не ожидаю. Не потому, что в снобизме своем уверена, будто Пушкин (или, к примеру, Тредиаковский, или Цветаева) все уже написали, а просто потому, что мне давно хорошего поэта почитать не удается, хотя я прилежно пытаюсь. (Нет, вру - за исключением Веры Павловой; но она вот именно что единственное исключение.) Если попросят объяснить, что мне так уж не нравится в современных поэтах, я не объясню. Версификация - на высоте, не придерешься; пишут повиртуознее Бродского. Горячие слова о Родине - сколько угодно. Очень умно про религию (называется духовная поэзия, будто бы если не про религию, то поэзия бездуховная) - много; как правило, поэмы или очень длинные стихи. Нечто иронически-продвинуто-актуальное - тоже в наличии. В общем, есть все, что положено, но при этом прекрасно понимаешь: если бы ты всего этого "что положено" не прочитал, то ничего для тебя в этом мире не изменилось бы. Видимо, я так прекрасно это понимала, что даже не сразу заметила: стихи Кирилла Медведева ошеломляют. Сначала посмеялась над вдохновляющим названием его книги - "Все плохо" (М.: ОГИ. 2002), потом отметила, что он открывает сборник стихотворением о Чарльзе Буковски, которого замечательно, между прочим, перевел, потом... Потом наконец сообразила: что-то тут... не такое; эти стихи действуют каким-то очень непростым способом. Может быть, мне застило глаза то, что Медведев пишет верлибры, которые у девяноста процентов авторов являются вовсе не "яростным прямым высказыванием", как утверждает в предисловии к "Все плохо" Д.Воденников, а показателем либо поэтической беспомощности, либо псевдомногозначительности, прикрывающей пустоту. Медведев явно использует верлибры с другой целью. (Я говорю о цели внешней, читателем ощущаемой, поскольку со стороны объяснять внутреннюю потребность поэта в том или ином виде стиха не совсем, мне кажется, правильно.) Сначала ты видишь, что верлибр позволяет ему пересказывать какие-нибудь очень простые ситуации. "Когда-то мы / с моим приятелем ваней / очень любили гулять / по одному району москвы; / это район, который расположен / за театром советской армии". Ну, и так далее: описывается район, не имевший "никаких примет актуальности", описываются "очень приземленные места, которые были как бы насквозь проникнуты бытом". И вдруг - именно вдруг, потому что никакого перехода уловить невозможно, - оказывается, что автор с явно не случайной сбивчивостью уже говорит о том, что и словами-то назвать почти невозможно: и когда ты попадаешь И тут ты наконец догадываешься, что поэт вообще-то обманывал тебя спокойствием своих интонаций и мнимой прозаичностью своих стихов, и что весь этот верлиброво-сюжетный покров необходим ему только для того, чтобы в нужный - но совершенно неожиданный - момент этот покров разорвать. Самое прекрасное в стихах Медведева - именно места разрывов ясного и печального покрова обыденной жизни и прорывов в... Может быть, в то, что Мандельштам называл - воздух, проколы, прогулы, то главное, на чем держится узор брюссельского кружева. Медведев говорит об этом: "какой-то очень таинственный / всплеск / произошел, / и причем / абсолютно случайный всплеск, / странный проблеск, / после которого я подумал / что в общем-то / все не так уж и плохо". Ну, пусть это называется странным проблеском. Так вот, идет человек по Рождественскому бульвару и видит между домами какую-то пустоту, которой здесь совсем недавно не было, и вспоминает, как два дня назад монахи вырубали рядом с монастырем деревья. И, глядя на эту "завораживающую брешь на месте деревьев", он думает: и я сразу же почувствовал Я не знаю, что об этом сказать. У меня просто опускаются руки, потому что поэт сказал это так, чтобы уже невозможно было сказать иначе. Он достиг своей цели, и у меня опускаются руки, и меня охватывает восторг, потому что происходит поэтическое чудо, а я его просто читаю в книжке. Поразительно, но автор предисловия сообщил читателям, что Медведев "сумел дернуть самый болезненный нерв новой эпохи, а именно - гендерный". Хоть стреляйте, не вижу я ни в сборнике в целом, ни в лучших его строчках, вроде вышепроцитированных, никакого гендерного нерва. Или, может, вот здесь написано про гендер - в еще одном разрыве и прорыве? самые важные подробности Или гендерным проблемам посвящено стихотворение "Существуют примеры логики которая мне совершенно непостижима"? (Процитировать его невозможно, поскольку для этого его необходимо просто переписать полностью.) У Медведева есть стихи про любовь - про те ее мгновения, когда чувства предельно обострены. после того, как Но это опять же не про проблему гендера, по-моему. Да и вообще, способность поэта на прямое чувство - это не то, что обозначается словом "проблема". У Медведева есть стихи-наблюдения, причем очень психологически точные. О том, например, как люди, у которых есть в душе какой-то жуткий надрыв, ненавидят себя за интеллигентскую мягкотелость и изо всех сил стараются вытравить ее из себя, примыкая, например, к левым радикалам. Или такое еще есть у него наблюдение: человеческая толпа, когда она боится и угрожает, - урчит. У него есть сбивчивый ритм и часто бывает так, что вот нет знаков препинания, а потом они вдруг появляются, и совсем непонятно, почему их не было, и зачем вдруг они возникли. Но ни психологическая точность, которую так ценят поклонники всяческого реализма, ни актуальная нервность не делают Медведева таким, как все, потому что не позволяют забыть главное - эти его странные всплески, эти прорывы покрова, этот воздух брюссельских кружев. В чем, по-моему, совершенно прав Воденников, - это в том, что он назвал книгу поэтическим бестселлером, автор которого "за стремительно короткий срок умудрился сделать то, что другие высиживали, выстаивали и выслуживали годами". Автору, наверное, равно нелегко жить среди очень благополучных и очень неблагополучных обыденных людей, в мире четких житейских целей и убогой житейской же бесцельности. Ну да ведь поэту и вообще жить нелегко. |