Чтобы "полюбить", обычно нужно время. Любовь с первого взгляда - редкость. Опыт "по перекрестному опылению ботаники и филологии" Ольги Кушлиной - предмет моей мгновенной восхищенной любви. Книжечка кажется небольшой, но пространство ее повествования (а это повествование) не ограничивается своим текстом, продолжается во все стороны. Книжечка - многосюжетная и сложножанровая... Стиховедческое исследование, ботаническое руководство, литературные портреты, исторические и социологические миниэссе...

"Женский роман", как иронически однажды определяет автор. Уютный мир комнатных растений - занавесочки, горшки на подоконнике, выглядывает круглое, румяное лицо хозяйки - чуть немецкий и очень-очень женский. Женский пол в "романе" становится и единственным. Персонажи, знатоки цветов (Сологуб) или любители запахов (Кузмин, даже Куприн), присваивают себе "женское качество". А не различающий растений Блок беспол.

Но традиционным потребительницам "женских романов" нелегко будет освоить такое обилие параллелей и ассоциаций. "Сложноцветные - двудольные растения с мелкими цветками, собранными в соцветие, похожее на одиночный цветок" (из словаря). В растительном мире (я не специалист) в большей степени, чем в животном, распространено притворство, защитное подобие, когда одно выдается за другое. Книжечка Кушлиной не о поэзии и растениеводстве и не о их парадоксальных пересечениях, а о том, что равно обоих питает: о всеобщем родстве и родственности, в контексте которых не кажется ни шуткой, ни капризом то, что Мирра Лохвицкая - Водяная Лилия, а Зинаида Гиппиус - кузина арума (растение такое). А я кто?

Знаменитое ахматовское "когда б вы знали, из какого сора..." и проч. - такая же неправда, как пушкинское "пока не требует поэта...". Стихи растут не "из сора", а из взгляда или из знания, которое в этом взгляде содержится. Оно "взгляду" как-то предшествует. В этом "взгляде" ("знании") что-то приобретает преимущественное значение, почему-то наполняется личным смыслом. Все дело оказывается в "специализации" поэта, художника, что для него "приобретает" и "наполняется", на что он "смотрит".

Это знание очень специальное и "технологическое". Проза Пруста вырастала не из обособленных "кинематографических" экспериментов с повествованием, а из способности различать предметы женского туалета или драгоценности. "Кинематографические" принципы повествования этим различением и делались возможны. Не зря зло отзывался о писателях, путающих породы деревьев, Набоков, и для него Аксаков, невежественно описавший бабочек, был не-писатель. Речь о тотальном критерии, позволяющем отличать хороших писателей от не-писателей, хорошие стихи от не-стихов. Критерий - в точности предшествующего стихам (или романам) знания. Это знание - производное от внимания (к чему-то), а это внимание - признак выбора: типа и объектов родства, семейной связи: с камнями, насекомыми, кроем платья или голубым фарфором.

Пушкинский упрек Батюшкову, перенесшему луговое растение в поле, сейчас же вводил необходимость оправдываться. И оправдывать - поэта. Когда Кушлина пишет о "невнимательном" (это термин) Блоке, для которого цветы на одно лицо, как половые в трактире, то это способ критики поэзии. Все остальные виды претензий к поэту - дело вкуса.

Невнимание - презрение и не вызывающее сочувствия одиночество. Становится понятным, почему меня не трогает Блок. (А задача аналитика все-таки что-то объяснять.) Те, кого Блок трогает, чувствуют в нем отношение к каким-то другим, столь же природным вещам. То, что поэзия (литература) кого-то трогает, возможно за счет ее собственной физической, конкретной, родовой затронутости (запах, цвет, звук). В наших душах живет стихийное ощущение тотемной связи.

"Невнимательный" к растениям Блок требует реабилитации. Его "ботанический" изъян - компенсации, возмещения. Изъян - физический; ущербность, недостаток органа чувств. Невнимательный в одном, он, возможно, внимателен в другом. Так Кушлина снисходительно, из чистой любви, поступила с "близоруким" (конкретизация невнимания) Анненским. Вместо неразличающего, "мутного" зрения - повышенно развито обоняние, ничем не худший путеводитель. Тут дело даже не в оправдании поэта, а в его спасении. Ему многое угрожает. Отчужденная, не признанная "за свою" природа мстит: отвлеченная "ночная фиалка" оказывается "в миру" болотным растением с не вполне пристойным греческим, непристойными народными названиями и "неприличной" формой корня.

Точка зрения "специального внимания" (к любимым родственникам мы внимательны) оказывается способом не только критики поэзии (это термин), но и внесения в нее иерархии - не капризной или машинальной (так принято), а целесообразной. Становится понятным, почему "садовник" Случевский, "вырастивший" и растения в брюсовских стихах, "занимает место" выше Брюсова, спутавшего тропики и субтропики. Брюсов прежде всего ошибся "в родине". Остальная путаница производная. Его родина не Ява или Китай, а рукотворные "матушкины тропики" (увлекалась пальмами - брюсовские "латании").

И становится оправданным, почему не первые, но им отведенные места в этой иерархии (в основу могут быть положены и камни, и расписные шали) занимают полузабытые Мария Моравская и Петр Потемкин, с их тотемами - кактусом и геранью. И почему Зинаида Гиппиус здесь - на одной из высших ступеней. Она воплотила свой, ею для себя созданный единственный цветок, "Gippius Limnoharis" (необыкновенный случай, когда поэт - собственный тотем). Не многим ей уступает Лохвицкая, которой посвящена одна из самых нежных глав. Победа женских персонажей в женском любовном "романе" естественна. Лохвицкая - единственная, кому в поэзии "удалось" соединить в себе "и розу, и лилию". Назвалась нимфеей, иначе - водяная роза или водяная лилия. И значит, все дело в уникальности выведенного, открытого сорта (родства).

Путеводитель Кушлиной - средство открытия, всегда неудовлетворительного и бесконечно не удовлетворяющего, но манящего, тайн поэтов. Вот Гиппиус угадывает свое сходства с "древней фамилией" - ароидеями, и пугается "увиденного в зеркале". Это подсмотренное изогнутое движение прочь - одно из главных в портрете. Художник традиционно волен выбирать движения модели. А вырастающее из наблюдения находчивое объяснение движения (уже не портрет - пейзаж) - скорее культурологическое, чем растениеведческое: "Болотные цветы, в отличие от растущих на берегу пруда... не знают своего отражения".

В "Страстоцвете" Ольги Кушлиной необыкновенно последовательно воплощен такой принцип исследования. Всегда специальному зрению писателя должна соответствовать и специальная читательская сосредоточенность. Любая абстрактная проблема содержания или формы искусственно и случайно организует хаос литературного материала. Работа лишняя: произведение без того организовано. Но превращения натуральной, предметной темы (тканей, перстней, воды) только и открывает, как организовано: произведение, литературное направление, литература эпохи... В сменяющихся типах организации повторяются/отражаются вне- и долитературные, природные связи, отношения, порождения.