Я наблюдал не все эпизоды ярмарки, но мой взгляд, кажется, каждый раз встречался с устремленным на меня. Не именно на меня; это был случайный взгляд, а я в его поле попадал. Просто взгляд вокруг, рассеянный, немного теряющийся, но рассматривающий, вероятно, старающийся что-то разобрать, различить (обычная функция взгляда). Сравните повторяющуюся тему всматривания в названиях эпизодов: "Пристальное чтение" (издательство "Лимбус-Пресс" представляет серию книг критики), "Новое лицо российской прозы" (издательство "Пальмира" и ее книжная серия; "издательство "Пальмира" предлагает посмотреть в новое лицо российской прозы (читай: жизни)" - то есть это двойное всматривание; из "Пресс-релиза"), "Об обозримой искренности в новой литературе: спектакль в политических декорациях" (издательские планы журнала "Новое литературное обозрение")... Эти пересекающиеся (и с моим в том числе) взгляды настойчивостью немного напоминают об отчаянии: отчаянные взгляды.

Среди эпизодов, на которых я побывал, - "Объявление лауреатов премии Андрея Белого". Сидящая рядом милая девушка, филолог и неплохой поэт, пробормотала: "Отчего это здесь кажется, что как будто находишься на вокзале". Я согласился. Сказано это было, когда "по радио" опять объявили об очередном ближайшем мероприятии и ощущение вокзала еще усилилось.

Темы взгляда и смеси для современного русского человека (и для русского издателя) неразрывны. Мучительная смесь и вызывает взгляд. Ирина Прохорова, главный редактор "Нового Литературного Обозрения" и его предприятий, в кулинарно-рекламной терминологии говорила о тяжелой смеси из политических взглядов, экономических стратегий и искусства, которое нам сегодня предлагают "в одном флаконе". "Обозримая (в смысле и ее ограниченности) искренность" "НЛО" призвана отделять: политику от литературы, коммерческое от художественного и все это от рекламы. Взгляд ищет эту доступную искренность. И упирается в ее пределы "Литературность литературы" - выдвинул сильную тавтологию Дмитрий Кузьмин, редактор серии "НЛО" "Поэзия русской диаспоры". Илья Калинин и Михаил Габович (журнал "Неприкосновенный запас") могли бы сказать о "политиковости политики" и "экономиковости экономики". Тавтологии и выражают стремление различать, но и предлагают новые удвоения.

На сменившей представление "НЛО" "премии Белого" переводчик Виктор Лапицкий объяснил, почему (неожиданность и для меня, почти восторженно писавшего о "Книге воды") предпочли Лимонова: присудить ему премию для жюри было нельзя; значило бы поддержать и его политические взгляды, и неминуемо издательство, выпустившее и книгу Лимонова, и Проханова. И поэтому премию и отдали Лимонову! Это, кажется, и есть отделение в действии: политических взглядов от художественного творчества, писателя от издательства... Все - в разные флаконы! - а вот и новый готовый слоган.

Но дело в том, что политизация литературы тут оказалась просто вывернутой. Лимонову дали премию, чтобы не оправдать политических ожиданий. Та же политика, только другая. Само присуждение "премии Андрея Белого", традиционно либерально-интеллигентской, в либерально-интеллигентской среде зародившейся и от либералов-интеллигентов исходящей, Лимонову, который не то что своей общественной "репутацией", а своей литературой, самими художественными принципами, даже способами рассказывания, обязан борьбе с интеллигентским либеральным стилем, есть пример смешения.

Новую книжную серию "Пальмиры" я бы лучше назвал "провинциальная литература". И ничего отрицательного в слове "провинциальный" нет; оно включает для литературы традиционно положительный (буквально: утвердительный) пафос. Кажется, мое название только конкретизирует - помещает в тот самый "отдельный флакон" - "пальмировское" понимание "нового лица" русской прозы. Об ориентации на провинцию, на поиск "новых авторов" там говорил зам. главного редактора издательства. В формуле "провинциальная литература" (политика, философия...) - специальная идеология. Ее составляющей является и искренность, особенная непосредственность как способ восприятия жизни и стиль описания. Отличие провинциального зрения - то самое всматривание: удивление, большие глаза, различение и запоминание отличий (провинциал на вокзале).

Представляя серию, зам. главного редактора вспоминал упрек: почему же вы интеллектуальная и чем же "non/fiction"? Ответ "Пальмиры": интеллектуальная - потому что настоящая литература заставляет думать, а "non/fiction" - значит неподдельная. Тут та же тема неразграничения, принятой, поддержанной неопределенности: разного и многого, выдаваемого за одно и то же.

Смешанность понятий начинается в самом представлении оппозиции определенность/неопределенность. Николай Шадрин, Светлана Борминская (авторы "Пальмиры") и Станислав Львовский, Маргарита Меклина (книжная серия "Soft Wave" - "НЛО") - не разные авторы, но противоположные, несовместимые, друг друга отрицающие "образы" литературности. Два ответа на вопрос, что такое литература. Два ее непохожих "лица". Это и есть разное, то есть различение. Но лишь когда так и заявляется. Я вообще за "партийность" в литературе.

Однако каждый раз разные "лица" литературы выдаются за ее единственное, то есть общее, лицо. Будет ли это некоторое очень ограниченное поле социально-исторической провинциальной стилистики, или же литература узкого столичного круга. Перед нами издательская синекдоха, ставшая общим местом. А синекдоха, как и всякий вид метафоры, осуществляет подмену, то есть обман.

Удивительно стремление к общему, общности у тех, кто старается внести разделения и разграничения. Будто "общность" - оправдание, обоснование и издательских, и писательских усилий, и чтобы писатель "имел право" на свою литературу, он должен доказать, что соответствует общему вкусу. Это соответствие писателя вкусу - примета (и утопическая) массовой литературы, но против нее-то и выступают издательства и их редакторы.

Редакторы и "НЛО", и "Пальмиры" оперируют одной и той же оппозицией: настоящая/ненастоящая (литература)... Возможны варианты: подлинная/мнимая, искренняя/нет, неподдельная/фиктивная ...

Сравните в "пресс-релизах": "устоявшийся канон "мэйнстрима", в котором использование шаблонного психологизма и стандартных сюжетных конструкций сочетается с провокативными эффектами разного уровня, не способен удовлетворить читательскую потребность в литературе, основанной на открытой системе взаимодействия между автором и читателем" ("НЛО"). "Пальмира" предлагает жизнь против мертвой литературы: жизнь языка, жизнь сюжета, жизнь интриги. Мы изучили потребности наших читателей... Люди устали от мрака" (ср.: "провокативные эффекты разного уровня" в манифесте "НЛО". - О.Д.). Все эти утверждения - одно и то же. То с большей наукообразностью, то с наивностью и экспрессивностью. Парадокс: два издательства, предлагающие разные образы литературы, говорят о них одно и то же.

Искренность тяготеет к элементарности: "я люблю", "я ненавижу", "я верю" - и значит является инструментом различения. Ирина Прохорова не употребляла эпитет "новая" - искренность. Но ассоциация очень естественная, почти рефлекторная. О "новой искренности" как поэтическом направлении когда-то говорил Пригов. Это имя концептуалиста, с его неминуемо смешанной, синтетической техникой, по-иному высвечивает и термин в устах руководителя "НЛО".

И правда. Попытка театрализации представления (то есть возвращения ему чуть не исконного смысла), с карнавальным переворачиванием отношений выступающего и зрителя, голосованием (за/против, и зрители пересаживаются; наиболее остроумные занимали место в проходе - адекватное поведение для современной темы утверждений), дело чуть не кончилось танцами... - балансирование, удерживание себя между серьезным и несерьезным как факт не формы, а содержания напомнило политологические и литературоведческие приговские эскапады.

"Лимбус-прессовскую" серию критических сборников "Пристальное чтение" представлял ее главный редактор и автор-участник Виктор Топоров. Он и не концептуалист, и, угрюмый, почти суровый, чем-то напоминающий Салтыкова-Щедрина, лишен грации Ирины Прохоровой, самой, на мой взгляд, красивой женщины современной русской культуры. Топоров не играл... На самом деле игра началась с самого участия Топорова, его главной роли в представлении.

Для меня формула "пристальное чтение" - вариант другой: "медленное чтение". Обе эти читательские стратегии (или одна и та же под псевдонимами) предполагают переход на сторону текста. Взгляд следит, поднимается, опускается, крадется за текстом, влево, вправо, возвращается... Итог и вывод из "медленного" ("пристального") чтения - медленное же писание: о нем.

Но литературную критику Топорова меньше всего можно воспринять в параметрах "медленная" и "на стороне текста". Если "пристальное" заменить на "безоглядное", а "медленное" - на "стремительное", получим критику Топорова, с его очень поспешными, быстрыми, преувеличенно резкими (это стилистическое определение, не важно, ругает или хвалит) характеристиками, основанными на внелитературных (или сверхлитературных) императивах. Авторское жанровое определение книги Топорова в серии "Пристальное чтение" - "фельетоны". А тогда название серии обнажает иронию, оказывается отчасти пародийным. Пародия и есть форма смешения, неразличения смешного и серьезного.

На следующий день Топоров представлял другую гордость "Лимбус-Пресс" - Ирину Денежкину. Это очень милый, чрезвычайно грациозный автор (чуть не написал "существо") и в литературе, и "в жизни". Она также мило улыбается, как мило пишет. Ее книжечка "Дай мне!" (и название симпатичное) производит свежее впечатление... И к книжечке, и к автору я, престарелый литератор, обожающий молодых, как Лермонтов - Россию, относился почти нежно... Пока не побывал на представлении: книжки и автора Топоровым.

Вопрос, раздражающий тривиальной очевидностью: при чем здесь ярмарка "интеллектуальной литературы" - тут очень важный для меня, так как относится к литературе, а не к издательскому бизнесу (я к нему равнодушен), пример смешения и неразличения. Прелесть "вещичек" Денежкиной - в их имитации непосредственности. Юный автор уже много знает и как "делать текст", и про его частные эффекты. Главное в книжечке Денежкиной - антиинтеллектуальность: на уровне и сюжета, и характеров, и языка. Это торжество простейшего и приватного (а интеллектуальность преодолевает приватность и почти ее уничтожает) - не открытие, но воплощено с очень своими, приватными же, то есть приличествующими, интонациями. Поместить книжечку Денежкиной в контекст, пусть и распадающийся, мнимый, "интеллектуальной литературы" - значит произвести ироническую редукцию, разыграть вокруг нее пародийное представление.

Молодежный, субкультурный юмор, окрашивающий повествование Денежкиной, к таким ироническим играм не готов. Можно, конечно, понадеяться на спокойствие девушки-писателя, внутреннюю ее невозмутимость и какую-то упорядоченность, идущие, возможно, от той же личностной крепости, которую мы охотно приписываем провинциалам. А можно предаться размышлениям о будущем стиля и характера автора. Вещи взаимосвязанные. Надо же выдержать эти костоломные пляски вокруг: начиная с объявления лучшей из лучших и кончая появлением устрашающего вида девицы, отвечающей за связи с Европой. Это уже "команда Денежкиной". Кстати, о характере. Меня смутила фраза писательницы: сотрудничайте с "Лимбус-Пресс" и вы станете богатыми. Стилизация, конечно. Или новая позиция? Та, что писала о панках и рэпперах, так еще не говорила.

И о переводах. Французское издательство или немецкое можно заинтересовать молодым автором, пишущим о "русских панках" (!), но к литературе это не имеет отношения. Книжечка Денежкиной чудесна, потому что ей 22 (кажется). Будь ей тридцать, о ней и говорить было бы нечего. Книжечка хороша и не шедевр. Гиперболизация (чуть ли не нарочитая, карнавальная или карикатурная) оценки - случай неразличения: окказионально "хорошего" (возраст автора, тема, специальные интересы читателей) и "хорошего" безусловного в литературе - созданного в ней организма, в себе успокоившегося, самостоятельного, занявшего место и независящего от судьбы и дальнейшего творчества автора.

Переход от рекламы авторов или серии к рекламе издательства кажется естественным. Автор (и будущий) заинтересован в популярности издательства не меньше, чем издательство в популярности автора. Рассуждения на эту тему напоминают давние: а хорошо ли быть богатым? нравственно ли заниматься бизнесом? Но когда издательство свой "товар" рекламирует таким своеобразным образом, что этот товар - единственный среди всех некоммерческий, то это только означает, что в нашем сознании не произошло отделения производства книг как формы бизнеса, успех которого измеряется доходами, от производства литературы как части духовной культуры, которая не измерима.