Постоянство всегда внушает уважение. Год назад Анна Кузнецова написала статью "Роман с цейтнотом", в которой разоблачила критиков, высказывающихся "о... романах, не читая их". В число халтурщиков-злоумышленников тогда попали А.Василевский, А.Урицкий, А.Немзер, М.Золотоносов, Д.Бавильский, не прочитавшие как следует "Американский аджабсандал" А.Айвазяна, "Большое путешествие Малышки" Е.Поповой, "Любовь к отеческим гробам" А.Мелихова и ряд других столь же проходных толстожурнальных публикаций. В назидание нерадивым коллегам А.Кузнецова подробно пересказывала упомянутые романы и анализировала их, от каковых операций, впрочем, мало что менялось, ибо от пересказа текста его уровень выше не становится.

Год после "Романа с цейтнотом" был потрачен не зря. А.Кузнецовой посчастливилось наконец найти идеального нечитателя. В ее последней статье противопоставление белого - автор, читающий "все, что представляют журналы", которым он доверяет, "и что рекомендуют обозреватели с репутацией классных профессионалов", - и черного - некий г-н Эдельштейн, не читающий ничего аж с 1980-х гг., - достигает мифологической чистоты. Персонаж статьи А.Кузнецовой "О конях и слонах" "М.Эдельштейн" мало того что второй десяток лет книжку в руки не берет (эта характеристика с вариациями повторена в статье несколько раз - я сбился на шести), он еще и носитель "мифологии обыденного мышления" (оно же "невинное сознание"), и тайный, но выведенный критиком на чистую воду сталинист (сама-то А.Кузнецова предпочитает Сталину Г.-Г.Гадамера). Вдобавок он фальшиво поет и не умеет стрелять (последнее, кстати, правда - я начисто лишен музыкального слуха и в жизни не держал в руках огнестрельного оружия).

Если б содержание статьи А.Кузнецовой исчерпывалось старательной мифологизацией моей скромной персоны и личными оскорблениями, отвечать на нее не стоило бы. Однако же там наличествует и некоторое количество замечаний принципиальных. Главное из них - я не прав в оценке общего состояния отечественной словесности. Она у нас находится "в расцвете талантов и жанров", и основная ее проблема - переизбыток хороших писателей. В общем, "холки высоки... у многих, и ходят над рекою табуном прекрасные рослые кони", которых злобный Кай с осколком кривого зеркальца в глазу знай обзывает ежами и сусликами.

Когда я читаю (далеко не у одной А.Кузнецовой) подобные заверения в роскошестве и буйстве нашего литературного пейзажа, то начинаю верить, что никакой объективной реальности и впрямь не существует, а есть лишь бесконечное разнообразие индивидуальных опытов, отнюдь не стремящихся к единому центру. Мне кажется, мы живем в каких-то параллельных мирах, и мои коллеги благодушествуют в окружении всевозможных "изысканных жирафов", в то время как на долю моего мира осталась только всяческая грызунская мелочь (прошу понять меня правильно, я ничего не имею против сусликов, а ежиков так и вовсе в детстве поил молочком из блюдца, о чем по сию пору сохранил самые сентиментальные воспоминания; я только не верю, что если суслику повязать галстук, то он немедленно превратится в человека). Хорошо, наверное, смотреть на литературу "как на луг в мае, как на луг, по которому ходят женщины и кони". Даже завидно. Махнулся бы не глядя. Но не дано.

Забавно, что в надежде вселить в меня любовь к современной прозе А.Кузнецова настойчиво рекомендует мне прочесть "Дорогу обратно" А.Дмитриева. Дело в том, что как раз после прочтения этой повести и критических откликов на нее я и стал таким злым. До того я был спокойным, психически уравновешенным газетным литобозревателем, но тут мне показалось, что если это хвалят и награждают, то в датском королевстве действительно не все дома. Потому что "Дорога обратно" - профессионально написанный текст, за которым стоит сознание этакого правильного школьника старших классов. Может, он и впрямь отличник, как полагает А.Кузнецова, а не хорошист, как писал я, - не знаю. Но в том, что по уровню художественного мышления эта примитивная и пафосная "духовка" о няне и Пушкине находится аккурат рядышком со школьными сочинениями (причем не реальными даже, а скорее из книжки "Сто лучших сочинений" - для реального сочинения "Дорога обратно" слишком прилизана и трафаретна), у меня нет никаких сомнений. Обязуюсь вернуться к повести А.Дмитриева в ближайшем будущем, тем более что и повод есть: на днях вручают премию им. Аполлона Григорьева - ну как тут не вспомнить о предыдущем лауреате?

Анна, неужели Вы и впрямь полагаете, что критик "испытывает раздражение" и становится злым от того, что "не имеет времени прочитать... текст" того или иного произведения? Да что Вы! Совсем наоборот, читая год за годом кучу ерунды (профессиональной, умело сделанной, грамотно выписанной ерунды), которую твои коллеги, друзья, люди, которых ты любишь и уважаешь, рецензируют, обсуждают, хвалят, включают в лонг- и шорт-листы, награждают специально для такого случая придуманными премиями - короче, относятся к этой ерунде всерьез, - ты в конце концов испытываешь неодолимую потребность громко и внятно это самое слово "ерунда" произнести.

Но время переходить от присказки к сказке. Мне действительно кажется, что написание критического текста - положительного ли, отрицательного - это, в первую очередь, реализация определенной внутренней потребности, своего рода "Не могу молчать" в миниатюре. Не думаю, что Р. де Гурмон сильно грешил против истины, называя критику "самым субъективным родом искусства" и "непрерывной исповедью". Говоря о том или ином писателе, мы говорим, прежде всего, о себе. Именно поэтому мне трудно согласиться с Аллой Латыниной, которая, ссылаясь на С.Чупринина, справедливо замечает, что такие авторы-звезды, как В.Сорокин или Т.Толстая, не нуждаются для своего продвижения в массы в положительной экспертной оценке, механизмы их раскрутки совсем иные, а раз так, то не стоит срывать зло на тихих грызунах, не претендующих на звездный статус, но имеющих "простительную слабость к бумагомаранию" (признаться, не ожидал услышать призыв к милосердию из уст такого жесткого и бескомпромиссного критика, как А.Латынина).

Я не думаю, что критика призвана влиять на читательские предпочтения, по крайней мере, это не первоочередная ее задача. Мне не очень интересно служить наставником девушки с "Cosmopolitan" или юноши с "Fakелом", о которых упоминает в статье "О критике" Владимир Губайловский. Мои амбиции и меньше, и больше одновременно. Я верю, что "биография критика приобретает подлинно исторический смысл лишь ценой угадывания исторического значения [его] "персонажей" (Вл.Новиков) и что обманывая читателя - из милосердия ли, из дружбы или из стратегических соображений, - мы обманываем, прежде всего, самих себя. Мы все участвуем в своего рода лотерее, где единственный способ достать выигрышный билет - это угадать и не затерять в общем списке те имена, которые достойны представлять эпоху. Поэтому я считаю, что репутация критика складывается не из тонкого и обстоятельного разбора посредственного романа В.Маканина и не из дискуссий вокруг насквозь вторичной прозы О.Павлова, а единственно из умения назвать и оценить те произведения, которые по своему художественному качеству действительно выделяются на общем фоне.

И здесь корень моих расхождений с В.Губайловским. Мне неблизка безоценочная критика - возможно, это вопрос темперамента. Здесь спорить трудно - слишком различны сами исходные предпосылки. Для меня критика - это, в первую очередь, обоснование непосредственных вкусовых ощущений. Я признаю субъективность и ограниченность любой критической оценки, и меня не смущает отсутствие общего эталона. Наоборот, так даже интереснее. Беспроигрышные лотереи бывают только у лохотронщиков.

Я не вижу смысла с равной степенью серьезности подходить к монографии С.Аверинцева и к сочинениям, скажем, Н.Переяслова. Если первая, при всех частных согласиях-несогласиях с ней, безусловно, заслуживает пристального внимания и тщательного анализа, то единственно возможный для меня разговор о глупостях колумниста "Литературки" - это разговор в рамках фельетона (не в девятнадцативечном, разумеется, а в нынешнем значении термина). То же и с современной литературой. Образцом адекватного по стилю и тону подхода к "мнимым величинам" мне представляется рецензия Д.Быкова на "Фокса Малдера..." и "Жажду" А.Геласимова, при том, что я далеко не во всем согласен с рецензентом, и А.Геласимов, на мой взгляд, - писатель как раз достаточно интересный.

Я готов согласиться, что "критик должен попытаться понять конкретное литературное произведение" (В.Губайловский), но прежде он должен попытаться понять, есть ли в этом произведении нечто достойное понимания. "Каждое действительное литературное открытие ломает существующую систему критериев, добавляя новую степень свободы" - все так, но кто призван отделять "действительные открытия" от подделок? Разве не критик с его субъективностью, пристрастностью и неизбежными изъянами вкуса? Получается, что в любом случае оценка - проговоренная или имплицитная, все равно, - предшествует разбору.

И поэтому если б мне предложили определить лучший критический текст 1990-х гг. - я, пожалуй, указал бы на небольшую заметку некоего Д.С. с "Анти-Тенет": "Роман Михаила Шишкина "Взятие Измаила" - это действительно событие, это сильнейший роман на русском языке, опубликованный в девяностых. Те имена, которые были на слуху в течение десятилетия - Пелевин, Сорокин, Маканин, Дмитриев, Слаповский, добавьте по вкусу - и близко никогда не демонстрировали подобного уровня. Талантливейший писатель написал великолепную книгу, но никто этого пока не заметил. Увлеченные чем-то своим критики попросту не обратили внимания на то, что на протяжении трех месяцев в одном из известнейших журналов публикуется выдающееся произведение". Первым назвать лучший роман десятилетия лучшим романом десятилетия - о чем еще может мечтать критик?

PS. А.Кузнецова цитирует фрагмент моего сочинения "О ежах и сусликах" - "Из статьи в статью, из обзора в обзор кочуют формулировки вроде "крепкая проза", "профессионально написанный роман", "качественный текст". Да, еще мое любимое: "грамотная вещь"... Формулировки эти выдаются за похвалы..." - и комментирует: "Батюшки светы! Перед лицом своих товарищей торжественно клянусь: все эти "формулировки" в устах любого из критиков - однозначный разнос. Даже "профессионально написанный роман": это значит, что автор создал мертвый текст, к которому, с одной стороны, не придерешься, а с другой - непонятно, зачем он существует". Но рядом В.Губайловский вполне уважительно отзывается о В.Маканине, О.Павлове, А.Дмитриеве как о "профессионалах", да и в словах самой А.Кузнецовой о "количественном приращении качественного материала" мне, несмотря на все старания, не удалось уловить интонацию "однозначного разноса". Осторожнее с лицом своих товарищей, Анна!

И еще об осторожности: если Роман Сенчин у нас - "очень талантливый" прозаик, то как мы назовем Тургенева или Бунина?

PPS. Прошу прощения у А.Кузнецовой за "молодого коллегу". Проскочило на автомате, а при редактуре почему-то не вычистил. Виноват.

PPPS. А на иврите конь - "сус". Так что суслик - это такая маленькая лошадка.