Русский Журнал
/ Круг чтения / www.russ.ru/krug/20030324_dar.html |
Дар слова. Выпуск 19 Проективный словарь русского языка Михаил Эпштейн Дата публикации: 24 Марта 2003 НЕДО как миросозерцание и цивилизция. Между "не" и "до", между Востоком и Западом Гоголь и Достоевский, Победоносцев и Ключевский - в один голос говорят о "недо" как о характерной черте российского уклада (см. предыдущий выпуск). Следует уточнить, что "недо" вовсе не сводится к множеству недостач и недоделок в материальной жизни, хотя и объясняет их системный характер. Недо обусловлено целостным характером культуры, которая положительно оценивает материальные блага и исторические завоевания цивилизации и одновременно дистанцируется от них, относится к ним с долей пренебрежения, равнодушия или даже презрения. Такоe двойственное отношение к позитивным основам цивилизации: труду, успеху, богатству, здоровью, житейскому благополучию, экономическому и техническому прогрессу, - может свидетельствовать об особом типе религиозного мироощущения. Если Запад развил интуицию религиозного оправдания земного мира, общества, политики, ремесел и профессий, истории, культуры, а Восток развил интуицию их отрицания, то в России постепенно развилась сложная, парадоксальная интуиция одновременного утверждения и отрицания позитивного мира. Здесь одинаково громко раздается и западное бодрое, социально жизнестроительное "надо, надо, надо!", и восточное отрешенное, религиозно разоблачительное: "не то, не то, не то". Русское "недо" отзывается и тем, и другим, в нем равно слышится и "надо" и "не то", с разногласием в одну только букву. Здесь страстно, лихорадочно, неистово конструируют мир позитивных форм - политики, истории, экономики, культуры - и его же неустанно "деконструируют", демонстрируют его условность, лишность, ненужность, обветшалость... Причем эти процессы конструкции "до" и деструкции "не" совершаются как бы одновременно, так что здание ветшает в процессе своего сооружения, словно по мере того, как одна сила толкает его вверх, другая стягивает вниз. Художник и теоретик российского концептуализма Илья Кабаков объясняет эту постоянную недосозданность окружающего ландшафта самим условием его существования в метафизической пустоте. Каждый человек, живущий здесь, живет осознанно или неосознанно в двух планах: в плоскости своих отношений с другим человеком, со своим делом, с природой, и - в другом плане - в своем отношении с пустотой... Первый есть "строительство", устроение, второй - истребление, уничтожение первого. На бытовом, житейском уровне эта разведенность, раздвоенность, роковая несвязанность первого и второго планов переживается как чувство всеобщей деструкции, бесполезности, безосновности, бессмысленности всего, что ни делает человек, что бы он ни строил, ни затевал - во всем есть ощущение временности, нелепости и непрочности.1 Эти два процесса, сооружения и разрушения, воплощения и размывания, не просто происходят одновременно, но они завязаны вместе в один тугой, неразвязный узел: недо. Если "до-" указывает на процесс до-стижения чего-то определенного, до-ведения дела до конца, то "не-" как раз препятствует этому действует как сила оттяжки, отсрочки, образуя пустоты именно накануне, на пороге возможного достижения. Промежуточный слой между "до" и "не" - та грань, по которой скользит это недо как "очарованное странничество" вольного духа. Таково место этого религиозного опыта между Востоком и Западом: полупризрачные постройки позитивного мира, вечно стоящие в лесах недо, через которые хорошо гуляется ветру, - постройки, всем своим видом говорящие, что они вряд ли они будут достроены, что начаты они вовсе не для того, чтобы получить завершение, а чтобы пребывать в этом блаженном и самоцельном недо, в состоянии оборванного порыва. Не пустота совсем уже голого места, пустыни или пустыря, но и не завершённость зодческого труда в башне и шпиле, а именно вечная стройка, "долгострой", "недострой", в котором брусья и перекрытия столь же значимы, лелеемы, как и прорехи, сквозящие между ними. Обязательно начать - но отложить, не закончить. Недо - межеумочность вольного духа, который равно чужд и восточной созерцательной практике мироотрицания, и западному деятельному пафосу мироустроения. Российское "недо-" нужно отличать от религиозной отрешенности, воздержания, неучастия, выражаемой чистым отрицанием "не". В одной из ранних индийских упанишад читаем про атман - духовное начало всего, божественное "я": "Он, этот атман, /определяется так/: "Не /это/, не /это/". Он непостижим, ибо не постигается; неразрушим, ибо не разрушается; неприкрепляем, ибо не прикрепляется; не связан, не колеблется, не терпит зла".2 Если это восточное откровение о Ничто перефразировать в терминах русского НЕДО, как особой религиозной интуиции, получилось бы, что "атман" непостижим, ибо постигается, неприкрепляем, ибо прикрепляется, и т.п. Именно положительные действия "до-" (-строить, -делать, -вершить) служат средством обнаружения этого "не-". "Ничто" здесь проявляется не абстрактно, не пассивно, не абсолютно, а в недоконченности самих действий. Опыт тщетности самой позитивности, которая тем не менее должна оставаться позитивностью, чтобы вновь и вновь демонстрировать свою тщетность - это и есть сердцевина религиозного опыта "недо". Действует как бы не "магнитная" тяга влечения к Абсолюту, а "реактивная" тяга отталкивания от всех частичных, "недо-статочных" форм Его воплощения, так что Он являет себя как "минус-форма", как "недо", которым перечёркивается любое позитивное "нечто". Недо не может очертить себя иначе, как этой косой чертой, не имеет другого "почерка", чем совокупность этих падающих, клонящихся вещностей. В отличие от восточных способов созерцания, направленных на Ничто в его изначальной и чистой пустоте, в России само Ничто раскрывается как НЕДО, как одновременное утверждение и самостирание позитивной формы, как полупризрачность самой позитивности, ее постоянное колебание на границе "до" и "не". Запад - это цивилизация "до", цивилизация достижений, доведения до конца, доделанности, дооформленности. Восток - это религия "не": нестяжания, непротивления, непорывания, недеяния. В России "до" пришлось на "не", они схлестнулись, закрутили-завертели друг друга - и породили "недо". В разные эпохи и в разных идеологических системах эти "до" и "не" состязались за овладение духом великой страны. В восточном христианстве преобладало апофатическое "не", отвергающее притязания самоуверенного разума и поползновения материального мира, а коммунистическая религия утверждалась как метафизика великого "до": догнать, достигнуть, добить и добиться.... Но сами по себе "не" и "до" не способны утолить запросов российской души, ей нужно рвануться до конца - и не достичь, и тогда в этом промежутке, в момент величайшего напряжения, порыва туда и отдачи обратно, на разрыве двух резких движений, познавая величие поражения через силу напряжения, через силу упора, надсаживаясь, надрываясь, она чувствует себя собой: свершение - в самой несвершенности. Обрыв как обратная сторона порыва. "До" - порыв, "не" - обрыв... Когда же "не" и "до" петлей захлестывают друг друга, то создается нечто вроде надрыва, мастером которого и в жизни, и в литературе был Ф.М.Достоевский. "Надрыв" описан автором "Братьев Карамазовых" во всех видах: и в гостиной, и в избе, и на открытом воздухе (ч. 2., кн. 4, "Надрывы"). Катерина Ивановна до такой степени любит Дмитрия Карамазова, до такой надсады всепрощения и самоотречения, что... вовсе даже и не любит его ("Дмитрия надрывом любите... внеправду любите..."- вдруг озарило Алешу). Штабс-капитан Снегирев до такой степени отчаяния нуждается в деньгах, до такого "дикого восторга" доходит, когда Алеша передает ему двести рублей от Катерины Ивановны, что ... не берет их, бросает на землю и с наслаждением и остервенением топчет каблуком. Такая стычка "до" и "не" в мире Достоевского производит истерику, душевную судорогу. "Они плачут.... истерика, бьются" (о Катерине Ивановне). "Сотрясается, словно судорогой его сводит (о Снегиреве). В кабаках - зеленый штоф, * * * Заметим в заключение, что у недо - богатые теологические возможности. На основе позитивно-негативного смысла этой приставки могут сочетаться два метода, развитые в христианской теологии. Катафатическая, или утвердительная теология более рациональна, она описывает Бога таким, каким мы Eго знаем и каким Он явил нам Себя: Творец, Свет, Разум, Слово... Апофатическая, или отрицательная теология (основатель - Псевдо-Дионисий Ареопагит, 6 в. н. э.), напротив, более мистична, она отрицает применимость к Богу каких-либо наименований и определений и открывает путь "знающего незнания", "умного молчания" о Боге.3 Совмещение этих двух методов как раз и может выражаться в "недо": не просто говорить и не просто молчать о Боге, а каждым словом недоговаривать, каждым именем недоименовывать, т.е. соединять "не и "до" в каждом акте богомыслия, а не разделятъ их на отдельные методы. Примечания
Предыдущие выпуски "Дара слова" 1. Введение в проект. Однословие - минимальный жанр словесности. |