Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / < Вы здесь
А.А.К. (опыт радости за другого)
Водяные знаки. Выпуск 2

Дата публикации:  24 Марта 2003

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Ситуацию, которая сложилась в писательской среде (журналисты - они тоже писатели) вокруг двух последних премиальных сюжетов, Марина Вишневецкая изложила в повести "О.Ф.Н. (опыт истолкования)":

"Делать нечего, я подхожу к Виталику. Под носом у него - сопля. На ладони - дешевая, от жары расплющенная конфета "Ласточка" с черствой темной помадкой внутри. Мое развитое с самого раннего детства чувство справедливости изо всех сил происходящему сопротивляется. В гневе я сжимаю ладонь, на которой лежит похожее на звезду, имеющее посередине родинку из цукатки печенье с бесподобным именем "курабье".

Большинство журналистов именно так и подошло к Вишневецкой с "поздравлениями", стараясь углядеть соплю под носом и объявить погромче, что ее маленькая повесть не заслуживает большого приза с бесподобным именем "тридцать тысяч долларов".

Книгу "Опыты" Марина Вишневецкая распечатывала в журналах порциями с конца 2001 года, пока ее не выпустило в свет в издательстве ЭКСМО. Первыми были "Р.И.Б. (опыт демонстрации траура)", "В.Д.А. (опыт неучастия)", "М.М.Ч. (опыт возвращения)" и "Т.И.Н. (опыт сада)" в 12-м "Знамени". Вторым - вышеупомянутый "О.Ф.Н." в 5-м "Знамени" за прошлый год, потом - "Опыт принадлежания" в 10-м "Октябре", который, по всей видимости, плохо относится к инициалам, - и наконец, повесть, которую не нужно называть. Та самая "дешевая, от жары расплющенная конфета". А для кого - даже и не конфета, а прямо-таки сопля под носом...

То, что Марина Вишневецкая получила две премии не за повесть "А.К.С. (опыт любви)" из книги "Опыты", а за всю книгу "Опыты", не вызывает у меня сомнений. В этом году всем, кто следил за публикациями Вишневецкой, стало, наконец, понятно, что она делает. У меня только после "А.К.С." сумма впечатления сложилась в увесистую отчетливость - и все, что случилось дальше, только подтверждает мои ощущения. Мое восхищение! Прежде всего - замыслом книги. Во-вторых - исполнением, конгениальным замыслу.

Андрей Немзер как-то упомянул о не исчерпанных возможностях жанра повести. Судьба газетного критика, не имеющего места и времени распространяться, не дала ему возможности досказать: в 1835 году в надеждинском "Телескопе" была напечатана статья В.Белинского "О русской повести и повестях Гоголя". Все словесное изящество делилось там на две поэзии (прозой тогда назывался документ): идеальную и реальную. Вторую критик романтической эпохи, которого ничуть не смущал собственный методологический сумбур, определил по предмету вдохновения. Предмет ее вдохновения - человек: своеобразный, индивидуальный, загадочный сам для себя. Роман, считал Белинский, удобнее драмы для явления человека в отношении к реальной жизни; но романы читать некогда, повесть куда компактнее. Повесть - это листок из жизни. Жизнь дробна, в ней есть случаи, которых не хватило бы на роман и драму, но они глубоки. В пример Белинский приводил повести Пушкина и Гоголя.

Не будем здесь распространяться о том, угадал Белинский или навязал публике этих писателей в этом вот ракурсе - вопрос слишком сложный, не случайно продвинутые издания типа журнала "НЛО" литература давно уже интересует только в разрезе социологии. Пушкина с 1830-го года, который вошел в литературоведческий канон как кульминация его творчества - "болдинская осень" стала понятием нарицательным, - современники считают исписавшимся. Процветает неистовый романтизм, набирает силу его антитеза - очерковость, а наш экс-гений пишет какую-то голую, без прилагательных, умозрительную, насквозь литературную прозу, где все сюжеты высосаны из пальца, - "Повести Белкина". Или "Капитанскую дочку" под Вальтера Скотта. И это признанный поэт!

Сам Белинский в каждый случай обновления теоретической базы пересматривал свои прежние взгляды нередко с точностью до наоборот. То, что он сделал с Гоголем, - положил в основание "натуральной школы" - опроверг сам Гоголь, написав "Выбранные места из переписки с друзьями"... Опозорил, дал повод врагам стебаться над "натуральной школой" за то, что ей на Гоголе не удалось угнездиться, - пришлось писать неблагодарному "письмо Белинского Гоголю" и зачитывать вслух на "пятнице" у Буташевича-Петрашевского, ломая судьбы присутствующих... Есть еще один пример критического дара "угадывать" исторический путь литературы - добролюбовский "Луч света в темном царстве", поставивший с ног на голову "Грозу" Островского, - и именно так, вверх ногами, эта вещь простояла столетие в школьных учебниках и историко-литературных трудах, несмотря на то, что Добролюбова тогда же блистательно опроверг Аполлон Григорьев. Но что толку в том, что Григорьев писал здравые и точные вещи, очевидные всякому культурному человеку, - "угадал"-то как раз Добролюбов...

Отвлеклись мы, однако.

Каждая из миниатюр Вишневецкой - синтез повести Пушкина с фрагментом Монтеня, а вернее, Паскаля, поскольку передает экзистенциальный опыт - и это самое удивительное. Потому что экзистенция - это всегда моя экзистенция. Это то самое индивидуальное и единичное, что делает одного человека не похожим на другого и совершенно не поддается описанию. Это тот опыт, который непередаваем, принципиально не объективируем и не имеет ничего общего с безличным фактом. Вишневецкой не нужен рассказчик, ей не нужно ни системы зеркал, ни найденного дневника - она способна вселиться в своего героя и излагать его опыт как свой. Все "Опыты" написаны от первого лица, и именно мозаика этих миниатюр важна как целое для этой психологической прозы нового уровня. Проникая вслед за автором под кожу самых разных людей, в подлинности пережитого опыта не сомневаешься - поэтому читать повести одну за другой без перерыва невозможно. Самые восхитительные из этих вещей, на мой взгляд, кроме "опыта любви": - "опыт неучастия" и "опыт сада": в "Знамени" умеют отбирать тексты.

В соответствии с психологической данностью центрального персонажа, в повесть "В.Д.А. (опыт неучастия)" введена элегантная интрига детективного свойства. Мужчина - руководитель фирмы, состоятельный, семейный - доставляет себе изощренное развлечение, наблюдая за четырьмя посторонними женщинами, на которых подолгу молча глядит в упор. Одна из них не обладает никакими достоинствами, другая красива, третья молода, четвертая богата. Первая работает консьержкой в его подъезде, вторая и третья служат в офисе под его начальством, с четвертой он играет на бильярде по воскресеньям в клубе. Каждая из них попадает к нему в психологическую зависимость, что доставляет ему особое удовольствие игры на перепадах их настроения, вторая и третья даже ведут за него психологический поединок. Все они ждут от него действий, которых он не собирается предпринимать, и, не дождавшись, расценивают его пассивность как нерешительность. Но как только любая из женщин нарушает границы внешних приличий - а каждая из них делает это в определенный момент, - он дает им резкий окорот, чем повергает в шок и уныние, наблюдая и наслаждаясь.

С какого-то времени он получает по почте анонимные письма, отправляемые из разных мест, тексты в них строятся так, что их могла бы написать каждая из женщин - и в то же время ни одной из них они не подходят какой-нибудь мелочью, дедукция пробуксовывает. Фазы влюбленности, описанные в письмах, совпадают с нарастающим волнением женщин при встрече с ним. Он мысленно строит логический квадрат, помечая углы начальными буквами имен этих женщин, записанных латиницей, - он предельно отстранен и от себя, и от них. Пытаясь решить этот тест, он устраивает своим сотрудницам психологические ловушки - но их реакции невинны.

Пережив разочарование и стыд, все четыре женщины исчезают из его жизни: консьержка незаметно, красавица не выходит из отпуска, девчонку он сам заставляет уволиться, а богачка разбивается на своей дорогой машине, причем случай очень смахивает на самоубийство. Последнее письмо, написанное от руки, он получает уже тогда, когда никого из них уже не видит. Поскольку консьержку он с какого-то момента в расчет не берет, а две его сотрудницы не поддались на его провокации, он решает, что все это писала богатая женщина и что последнее письмо она послала ему перед самоубийством. Оно было о том, что на новом месте ей живется лучше.

Читатель, решая этот интеллектуально-психологический кроссворд, вряд ли с ним согласится. Скорее, решит, что каждая из героинь написала ему по письму - или по два, но поскольку все женщины одинаковы...

"Опыт любви" и "опыт сада" - это женские опыты. Нищая, бездетная, стареющая институтская преподавательница провела лето наедине с четырехлетней девочкой в дачном домике с садом. Ее наняли няней и гувенанткой занятые бизнесом супруги, которые наведывались по выходным, чтобы заполнить холодильник.

"Горсть таблеток запивала родниковой водой. Здоровалась с паучком, висевшим перед дверью веранды, - всегда на уровне моих глаз. Он был очень похож на краба и так затейливо полосат, а может быть, даже и конопат, что мне бы для полноты знакомства десятикратную лупу, а я опять забыла ее в Москве!.. Боднув паучка ногтем, - отчего он стремительно, точно кисть виртуозной арфистки, уносился ввысь, - я открывала дверь. Я точно знала, что сейчас увижу... А увиденное вновь заставало врасплох. Трава от густой росы стояла вся белая, солнце еще не поднялось, а яблоки лежали в траве и светились. Даже в самое хмурое утро. <...>

Я застала Дашу в тот миг ее жизни, когда маленькая девочка таинственным образом уживалась в ней с маленькой женщиной, манерной, капризной, подчас дрянной. "Ты не любишь меня, ты никого не любишь! У тебя поэтому нет детей! Моя мамочка дорогая, родная приедет и выгонит тебя отсюдова на кулички!" - вдруг кричала она на самый пустяковый запрет".

Женщина и девочка так полюбили друг друга, что разлучили их, естественно, без права дальнейших встреч. Эта повесть-воспоминание о свалившемся вдруг с неба счастье, как всегда, недолгом, строится на долгих пейзажных зарисовках, перемежающихся с краткими психологическими.

"А потом они начинали звенеть. Пока они пощелкивали или потенькивали, они все-таки были птицами. Но их металлический перезвон, а в иные мгновения он становился и вовсе хрустальным, делал их существами иной природы - механической, ангельской, я не знаю какой, - неземной. Плачу я легко, слезы мои стоят недорого. Но чтобы вдруг прослезиться от звона синиц, чтобы слушать его с перехваченным горлом?.. Потому ли, что всякий сад - это Сад?"

Кроме глубины погружения во внутреннюю жизнь героинь, эти опыты особенно хороши тем, что самые тупиковые из жизненных ситуаций Вишневецкая разрешает в просветление, которое оказывается возможным и для безнадежно одинокой Т.И.Н., и для мучительно умирающей А.К.С., потому что сам человек - это свет и просвет в окружающей его плотной вещности - если только ему удалось не захламить источник своего света. Работа одной пластикой, на минус-приеме, с экзистенциальным содержанием сходится как нельзя лучше. Тот, кто может сказать, что минус-прием - не прием, пусть бросит в меня камень: я потру ушибленное место и скажу, что нет, напротив, это - виртуознейший из приемов обработки прозаического материала, высший пилотаж прозы. Это на порядок выше резко индивидуализированного стиля, который, несомненно, очень ценен сам по себе.

Казалось, в ХХ веке утвердился эталоном высокий пилотаж стилевой прозы без высшей - синтетической, вбирающей и отменяющей всю сложность - простоты. Потому что антитезой этому выступает наследие "натуральной школы", бытописательское начетничество, "простая простота", выдаваемая своими адептами за ту самую. Однако осуществляется здесь все тот же анализ, а никак не синтез: мир выглядит плоским и дробным. Казалось, навсегда литература разбрелась по стилевым тезисам и антитезисам и никогда уже никакой синтез этого не превзойдет - как раз об этом статья Ирины Роднянской про гамбургского ежика, исполненная надежды и ожидания. Разглядев в Романе Сенчине необходимый для синтеза пластический дар, Ирина Бенционовна понадеялась именно на него - но простому акыну, к тому же ушибленному каким-то свалившимся на его талантливую голову кирпичом, над стилевой прозой сегодня не подняться: литература вышла на такой уровень, что к дару должен прилагаться очень изощренный писательский ум.

Не угадала Роднянская, что именно Вишневецкая, которая в той новомирской статье котировалась по разряду "плохой хорошей литературы" наряду с Шишкиным и другими, окажется способной осуществить искомый синтез, дав читателю ощущение мира объемным. То самое ощущение, от которого у критика перехватывает горло.

Итак, еще раз: если бы Марина Вишневецкая написала только "А.К.С.", получила бы она две премии? Я убеждена, что нет. Тридцати тысяч долларов маленькая повесть действительно не стоит, и здесь можно согласиться с Аллой Латыниной: при таком ракурсе взгляда Аполлон полагался Гандлевскому - вещь трудоемкая, автор статусный... но. В "НРЗБ" описана жизнь поэтической тусовки - кому это интересно, кроме самих литераторов? На большое обобщение не выходит - да и не претендует, вот уж точно "литература для своих". Проза эта суха до треска, и это создает в ней подобие электрического напряжения; текст своеобразный, энергетичный, за что его и замучили, таская по премиальным спискам, - но все-таки с каким-то отчетливым, хоть и трудноопределимым изъяном. Может быть, он заключается именно в узости материала: барское это... По иронии судьбы героиню этого романа, с которой главный герой нехорошо поступает, описанную в такой гротесковой манере, что ее прямо жалко становится, зовут Арина Вышневецкая. Если есть прототип у Арины, то он отомщен на манер пушкинской "Пиковой дамы", если нет - тогда это просто забавно.

Словом, я премиальным результатом довольна. Я его и предполагать не могла, и даже не пошла на вручение - я люблю кухню банковских фуршетов (хотя бывший однокурсник, которому я отдала свое приглашение, отписал мне "емелем", что шашлык ухватить не успел), но не люблю предсказуемых сюжетов. То, как все повернулось, мне, в отличие от некоторых, очень нравится. Люди, которые слышали все, что я здесь написала, в живом разговоре, как правило, отвечали: но сама-то ты пишешь не так. Да. Все, что я говорю о новом синтезе, вбирающем и отменяющем стилевую прозу, я с искренним убеждением, в здравом уме и твердой памяти говорю против себя.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Михаил Эпштейн, Дар слова. Выпуск 19 /24.03/
Недо (продолжение). Между западным "до" и восточным "не". Недо как тип цивилизации и как религиозное миросозерцание. "Надо" и "не то". Порыв - обрыв - надрыв у Ф.Достоевского и В.Высоцкого. Недо и теология.
Виктор Перельман, Весенние литературные тезисы /21.03/
Вопрос в том, надо ли что-то (или кого-то) спасать и если надо, то зачем это.
Мария Порядина, Литература? Вон из класса! /21.03/
Мне бы хотелось убрать из школы ужасный предмет -"литературу".
Александр Уланов, Стол, воздух, листок /21.03/
Фуркад, Окар, Буше. Поэтическая серия О.Г.И. "Bilingua". Стих - это вопрос только замысла и интонации.
Олег Павлов, Письмо к другу /20.03/
Надо снова бояться... Чего? Кого?! Бояться не там напечататься, не то сказать, слишком уж выпрямиться в осанке и выказать свою независимость в глазах самозванных литературных авторитетов.
предыдущая в начало следующая
Анна Кузнецова
Анна
КУЗНЕЦОВА
kuznecova@znamlit.ru
URL

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100