Русский Журнал / Круг чтения /
www.russ.ru/krug/20030409_gub.html

Заметки о поэзии
Владимир Губайловский

Дата публикации:  9 Апреля 2003

1

Анна Минакова родилась 30 мая 1985 года в городе Светловодске, Кировоградской области в Украине. Она студентка фортепьянного отделения Харьковского музыкального училища. Она пишет стихи по-русски и уже выпустила две книги.

Мария Галина в рецензии в "Литературной газете" замечает: "Книга Анны Минаковой "Дорогое мое" вышла в Харькове (издательство "Крок"). К присланной книге прилагается в письме рецензия Станислава Минакова: "Я с удивлением обнаружил, что степень владения лексикой, пунктуацией, синтаксисом, инструментовкой, просодией стиха у моей дочери таковы, что и не снились многим и многим стихослагателям, в том числе и наделенным лауреатскими званиями". Станислав Минаков - человек в харьковской литературной среде известный. Поэт, составитель антологий, знаток поэзии. Девочка, по всему видно, талантливая.

Мокрый рыжий смотрит пристально с кормы
Ржавой яхты, водит носом по воде.
Ты его ржаною коркой подкорми -
Псы на диво неразборчивы в еде:
Мокрый сумрак превращается в туман,
Стали жиже тишина и тише злость.
Положи же теплый камешек в карман.
Остальные - в ледяную воду брось.

Однако столь напористая раскрутка настораживает. Уже хотя бы потому, что возлагает на неокрепшие полудетские плечи непомерную ответственность".

И эти опасения оправданы. Но все-таки. Очень трудно к стихам 16- или 18-летней девушки относиться с тем спокойствием и беспристрастностью, как и к стихам известного поэта и зрелого человека. В этом опережении времени, которое всегда возникает, когда мы сталкиваемся с чудо-ребенком, есть обещание, обещание чуда, чуда поэзии. И так ли нужно совсем освобождаться от своей неизбежной необъективности?

Если читать стихи Анны Минаковой, то удивление и некоторая растерянность обязательно возникнут. Поэзия требует от пишущего разнообразных умений и навыков. Например, умения работать со звуком. Поэтический звук - другой, не такой как в музыке - это звучание смысла. И в стихах процитированных Марией Галиной, хорошо видна работа юного поэта с умным звуком: звонкий "ж" - "рыжий" - "ржавый" - "ржаной" пронизывает стихи - но звук не подчеркнут, он убран вглубь строфы. Так работает мастер.

Анна Минакова дает полноценную картину, написанную точными ударами пера.

Но все эти умения и навыки не делают поэтом даже мастера стихосложения. Поэзия требует предельной точности и не в последнюю очередь - умения всеми этими звуковыми и метафорическими красотами жертвовать.

В стихотворении датированном мартом 2001 года - то есть в свои неполные 16 лет - Анна Минакова написала:

В Висле исчерчено веслами
Солнце, как рыжий овес.
Слышен, расплесканный взрослыми,
Стук деревянных колес.

Пусть настроений здесь прорва, но
Нету щемящей тоски.
Парень в рубахе изорванной
Голубя кормит с руки.


Вроде бы таких юных резких стихов много, очень много на том же сайте Стихи.ru, где я это стихотворение нашел. Но строчка "Парень в рубахе изорванной" заставляет посмотреть на стихотворение по-другому. Эта "изорванная рубаха" - совершенно стихотворению не нужна, но именно она рождает образ. Это то, что Лидия Гинзбург называла - необязательная деталь. Обсуждая это определение, Гинзбург приводит пример из "Войны и мира": (Том 3, Часть 1,XXXVII) "небольшие" руки хирурга, который оперирует раненого князя Андрея под Бородиным. Все, что описывает Толстой в этой сцене, важно и существенно для создания картины, а небольшой размер рук - совершенно несущественен. И потому он как бы добавляет новое измерение изображаемому, в силу своей нефункциональности заставляет увидеть в этот враче человека.
В стихотворении Анны Минаковой "изорванная рубаха" тоже ничего не проясняет: мало ли почему этот парень мог ее порвать, но именно эта деталь, немотивированная внутристиховым движением, делает стихотворение настоящим, то есть увиденным. И парень становится живым. А вот этому научиться очень трудно. Может быть, нельзя. А вот это значит, что у Анны Минаковой поэтическое зрение. Она не придумывает стихи, она видит и слышит. Значит: Анна Минакова - поэт. И боюсь, что это приговор.

2

Русский поэт Санджар Янышев родился в Ташкенте в 1972 году. В 1995 году, по окончании факультета русской филологии Ташкентского университета, уехал в Москву. В 2000 году в Санкт-Петербурге увидела свет его первая книга стихов - "Червь". В 2003 году выпустил вторую книгу: "Офорты Орфея". (Некоторые стихи из этой книги есть на "Топосе".)

Давно было отмечено: если поэт начинает своей творческий поиск с подражания Мандельштаму, ничего хорошего не получится, пока он не освободится от давления этого поэта. В этом смысле следование Мандельштаму непродуктивно. Его поэтический метод нельзя ни вычленить, ни использовать для собственных, неизбежно иных целей. Мандельштам для этого слишком монолитен. А вот с Пастернаком ситуация другая. Может быть потому, что собственное отношение Пастернака к своей поэзии менялось - и очень резко, - и ему пришлось, многократно меняя поэтику, ее отрефлектировать на сознательном уровне, а может быть, его поэзия потому и менялась, что он осознавал, как ее изменить. Но пастернаковская поэзия сама может стать толчком и проводником в мир поэзии русской. Он может снабдить ищущего путеводной звездой. Пастернак может дать метод, и какие-то характеристики его метода можно не только описать, но даже абстрагировать из его поэтической практики. И это может быть плодотворно.

И такую попытку - следования пастернаковской поэтике - предпринял в своей книге Санджар Янышев. Его книгу нельзя назвать ни эпигонской, ни ученической. Это полностью самостоятельная работа, но в нее вплавлен пастернаковский опыт - это цитата стиля.

Книга построена как сознательная перекличка с книгой Пастернака "Сестра моя - жизнь". "Офорты Орфея" - это книга стихов о любви. Это книга стихов о счастливой любви. Что не просто редко, но кроме "Сестры моей - жизни" вспомнить просто нечего.

Один из основных признаков пастернаковский поэзии - это ее синтаксис. Это - взорванный синтаксис. Русский язык обладает очень сильной инерцией грамматического управления. Сказав "А" и "Б" - мы можем "В" и "Г" уже не говорить - они предопределены. Это избыточность языка. Причем избыточность поэтического языка еще выше, чем разговорного. Поэтический язык завален клишированной лексикой, потому что он тащит на себе всю языковую память и прапамять, а не только современное положение дел.

Пастернак заново делает поэтический язык непредсказуемым - освобождает его, промывает поры языка, дает ему заново дышать.

Чтобы повторить это освобождение, нужны силы соразмерные. Это то открытие, которое нельзя повторить, - его можно только сделать заново. И это делает Янышев:

Мне нужно выговориться - вот что.
По направленью к красному. Осени, октябрю.
Причем, любому - в Ташкенте, Болдине, Вокше.
Ведь цвет важней, чем то, что я говорю.

Мне нет пути к пылающим мачтам, крышам
Лиссабона, кошенильной Флоренции, облакам
черепичной Праги - и днем не упиться рыжим,
не выжать с волос, не выстлать к твоим ногам.

Но есть (клянусь!) в тебе самой это чудо;
точнее, его предчувство - шиповник и склон
в разломах магмы. К примеру, внутри ночуя
у Вяза, не листьями дышишь - корой, как и он

сжимался тому лет... в детстве. И через кожу
гранатовый мозг сочится (или рассвет?).
Так вот, а теперь зажмурься, сумняся ничтоже -
ты это дерево.
Внутри тебя этот цвет.

Эти стихи освобождают слово от груза инерции. Этот цикл из 20 стихотворений, кажется мне несомненной удачей.

3

Михаил Айзенберг в эссе "Qui pro quo" ("Одно вместо другого") сделал несколько коротких замечаний о современном состоянии поэзии и поэтического языка. Эти замечания кажутся мне важными и насущными. Айзенберг пишет:

Сложность в том, что мы попали в межеумочное пространство. Одна мифология почти потеряла силу, другая еще не набрала. Люди, говорящие о конце поэзии, путают поэзию с мифом о поэте. Поэт заслонял поэзию, он как будто и был ею. Этот миф кончается, как-то выветривается. Звучит как обветшалый вздор. Неловко произнести даже само слово "поэт", рисуется нечто несусветное, одно вместо другого... Бог с ним, поэтом, - смотрящимся в зеркало, мечтающим об успехе. Нам нужно другое.

Нам необходимы стихи. Стихи - это язык в ином агрегатном состоянии, у него новые свойства. Одно из них - большая подвижность, почти текучесть...

Образ поэта, унаследованный современностью от эпохи романтизма, предполагает существование Поэта - с прописной буквы. Поэта, который возвышается над толпой, который существует в особом пространстве, куда нет входа профанам.

Этот образ предполагает наличие сцены. Предполагает обязательное выстраивание поэтической биографии, которая ни в чем не похожа на биографию обычного человека. Поэт - обязательно трагический гений, почти небожитель.

И именно кризис этого образа, и его распад был принят многими за кризис поэзии. А между тем поэзия, может быть, только выиграла от этого кризиса.

Образ поэта всегда помогал реально работающему в поэзии человеку донести созданное до слушателей. Он помогал или даже заставлял его выслушать. Этот образ - та одежка, по которой встречали. Человек более склонен доверять статусу говорящего, чем тому, что же этот говорящий на самом деле пытается выразить.

Но если образ Поэта помогал говорить, он всегда мешал писать. Поэт, прежде чем попытаться работать, повторял себе: "Быть знаменитым некрасиво, некрасиво, некрасиво". И если ему удавалось себя в этом убедить, если ему удавалось доказать себе, что нельзя выучиться писать стихи, что всякий раз все нужно начинать заново, несмотря на все премии, лауреатства, бешеные тиражи и восторженные крики, только при этом условии поэт мог писать.

Золотая скорлупа треснула и осыпалась. Одежки нет. Остался только поэтический язык. Он не может никуда деться. Потому что человек словесное существо, и язык - это форма его существования. "Язык - это дом бытия", как говорил Мартин Хайдеггер. А поэтический язык - это квинтэссенция человеческой речи - форма существования чистого слова.

Читатель растерян. Сцена пуста. И необходимо сделать над собой настоящее усилие, чтобы услышать язык поэзии, который исходит не от сверхчеловека Заратустры, а от довольно невзрачного, ни чем вроде бы не выдающегося персонажа. Сегодняшний субъект поэзии - современный поэт - ничего не гарантирует заранее - нет у него ни маски, ни котурнов, на него не обязательно восторженно смотреть, но нужно учиться его слушать. Слушать, напряженно ловя звучащее слово, если ты хочешь все-таки понять, как же этот язык - этот дом бытия - устроен, и почему он устроен именно так, и что же будет с ним завтра. Но слушать нужно не поэта, а поэзию.

Я не знаю, много ли людей испытывает такую потребность. Но они, безусловно, есть, и если сквозь помехи, загромоздившие эфир, им удастся настроиться на волну чистого звука, на волну поэтического языка - они будут вознаграждены.