Когда прогрессисты от литературы дошли до осознания тех самоочевидных вещей, что Пушкин вышел в гении благодаря грамотному пиару, а все инструменты, мотивы и смыслы на свете стоит признать неработающими и заменить на измерительные приборы, здравый смысл и бодрую целеустремленность, - в очередной раз стало ясно, что жить с верой в прогресс выгоднее, чем с любой другой верой. Постоянного автора научно-популярного журнала о литературе Бориса Дубина, к статье которого я снова возвращаюсь, в соответствии с вектором того журнала, точно охарактеризованном Денисом Иоффе, интересует только одно: социальная власть и способы ее достижения.

"Толстые" журналы потеряли социальную власть - теперь они должны, задрав штаны, бежать за авангардом или печатать что-то вроде Б.Акунина - вот примерный смысл этой статьи. То, что этот курьезный совет самому себе журнал "Знамя" поместил на своих страницах, говорит, скорее всего, не только о симпатии к автору, но и о растерянности, в какую "толстяков" вгоняет огульная несправедливая критика; о некоторой дезориентации и недовыясненности своей позиции в журнальной политике.

Критика эта будто носится в воздухе, а в чем она заключается - артикулировать трудно. Я бы все же не высказалась о критиках столь решительно, как Олег Дарк. У меня были более мягкие предположения: критики не читают только романы, но не потому, что не умеют, а потому, что не успевают, - и вообще, тут все более интересно и сложно. Но о критике, роющей яму "толстым" журналам, говорить не интереснее, чем о люберецких библиотекаршах или надеждах Б.Дубина на Б.Акунина. Потому что это не литературная критика.

Сколько раз доводилось мне слышать словосочетание "толстожурнальная проза" - столько раз не получалось понять, какая качественная характеристика заключена в эпитете. Уловить удавалось только контекст - явно пренебрежительный. Пока я училась в вузе и мало что успевала читать, понаслышке сложился стереотип: "толстожурнальная проза" - это такое бессмысленное по большому счету исполнение того или иного жанрового задания, которым склонны заниматься на досуге филологи или редакторы, - как, скажем, на одном из предшествующих этому уровней грамотности людям свойственно увлекаться разгадыванием кроссвордов...

С тех пор мне несколько раз доводилось провести такой эксперимент: прочитать все номера "толстых" журналов за какой-нибудь месяц. Проза там оказывалась на удивление разной, попытки охарактеризовать ее какой-то всеохватной формулой оказывались безуспешными, как если бы попробовать сказать двумя словами, что вообще сегодня в прозе делается. Вот и сейчас я беру мартовские номера центральных "толстяков" - без "Москвы" и "Нашего современника", потому что здесь все определяет идеологический императив, равно подавляющий художественность вне зависимости от того, религиозный он или политический; в любом случае это претензия на социальную власть. И вижу: все, что когда-нибудь делалось в прозе, все то и делается. А именно - ставятся вопросы. И актуальные - "кто виноват?" и "что делать?"; и вечные - проклятые.

С какого-то периода жизни уровневому читателю (другой читатель: широкий, влиятельный и т.п. - меня не интересует, я объясняла это в предыдущем выпуске) - современники становятся нужнее классиков. Сознание современника, взрослея, приходит в состояние, когда классики любимой литературы, помогавшие ему вырасти душевно развитым, при всей их гениальности и мудрости, наивны, поскольку не могли и представить глубины цинизма и безверия, которому он должен был причаститься, чтобы быть современным и понимать современность. В современной литературе уровневый читатель ищет тех же "мыслей и мыслей" - только пропущенных через новое качество опыта.

Единственное типологическое отличие "толстожурнальной" прозы от всей прочей, какое мне удалось обнаружить, заключается в том, что журналы публикуют самые новые сочинения профессиональных писателей. Прежде чем новые вещи попадают в издательские планы, они публикуются в "толстых" литературных журналах, как это и практиковалось с самого зарождения "толстожурнальной" культуры в России. А зарождение это случилось вовсе не в раннесоветское время, к которому относит появление "толстых" журналов Борис Дубин. Феномен "толстого" журнала осознанно возник вместе с пушкинским желанием, чтобы вышла в свет "Капитанская дочка": не любили прозу Пушкина "сколько-нибудь широкие и влиятельные в обществе" современники, вот и создал он для понимающих свой "Современник" - который, кстати, не собрал подписки.

Через 20-30 лет уже не было стоящей крупной прозаической вещи, которая сначала не была бы опубликована в "толстом" журнале. К примеру, ранние вещи Толстого печатались в том же "Современнике", только уже некрасовском, что и вызвало к жизни единственную действительно критическую, без публицистических домогательств, опубликованную в "Современнике" же, статью Чернышевского - ту самую, в которой про "диалектику души": "Большинство поэтов заботится преимущественно о результатах проявления внутренней жизни, <...> а не о таинственном процессе, посредством которого вырабатывается мысль или чувство <...> Особенность таланта графа Толстого состоит в том, что он не ограничивается изображением результатов психического процесса: его интересует самый процесс <...> его формы, законы, диалектика души, чтобы выразиться определительным термином" (Н.Г. Чернышевский. "Детство" и "Отрочество". Военные рассказы графа Л.Н.Толстого"). "Война и мир" и "Анна Каренина" печатались сначала в "Русском вестнике", "Воскресение" - в "Ниве"...

Сегодня происходит то же самое: почти вся крупная проза из "толстых" журналов потом выходит в "Вагриусе" или где-то еще: скажем, олминские "Ложится мгла на старые ступени" Александра Чудакова и "Арабские скакуны" Дмитрия Стахова сначала вышли, соответственно, в "Знамени" и в "Дружбе народов", там же были сначала напечатаны, соответственно, "НРЗБ" Сергея Гандлевского и "Великая страна" Леонида Костюкова, изданные "Иностранкой"... То, что "толстые" журналы не погибли в постсоветское время, но именно тогда имели рекордные тиражи, - Борис Дубин этот факт упомянул, но оставил без осмысления, - подтверждает тот вывод, что культура эта гибкая и самостоятельная. "Толстые" литературные журналы в большинстве своем, как только выдалась такая возможность, вернулись к традициям русской "толстожурнальной" культуры досоветского времени.

Кроме упрека в том, что журналы в своей политике базируются на неких нормативах, понимаемых Борисом Дубиным как пережиток советских времен, и "оставляют за своими пределами литературный авангард и не подвергают систематической рефлексии современные формы литературы", было высказано, что литературная критика в "толстых" журналах ушла от обобщающих статей к рецензированию как скрытой форме рекламы и к статьям, посвященным отдельным произведениям. Однако все самые значимые "толстожурнальные" статьи XIX века также были посвящены отдельным произведениям с самого появления в России института литературной критики: "Стихотворения Лермонтова", "Герой нашего времени" - статьи Белинского, напечатанные в "Отечественных записках"; "Похождения Чичикова", "О мертвых душах"... Даже "Взгляд..." и "Нечто...", или критические высказывания в жанре годовых обзоров, тоже, как правило, локализировались вокруг двух-трех лучших на взгляд критика вещей. Например, "Взгляд на русскую литературу 1847 года" того же Белинского дает сравнительную характеристику Герцена (Искандера) и Гончарова, а "Нечто о русской литературе в 1846 году" Валериана Майкова содержит довольно пространные размышления об одном писателе:

"Еще в ноябре и декабре 1845 года все литературные дилетанты ловили и перебрасывали отрадную новость о появлении нового огромного таланта. "Не хуже Гоголя", кричали одни, "Лучше Гоголя", подхватывали другие; "Гоголь убит", вопили третьи... (...) Результат всего этого был тот, что большая часть публики по прочтении "Бедных людей", некоторое время преимущественно толковала о растянутости этого романа, умалчивая об остальном. То же самое повторилось по выходе в свет "Двойника". Можно решительно сказать, что полный успех эти два произведения имели в небольшом кругу читателей. Мы полагаем, что, кроме приведенной нами причины, нерасположение большинства публики к сочинениям г.Достоевского следует искать в непривычке к его оригинальному приему в изображении действительности. (...) Напрасно говорят, что новость всегда приятно действует на большинство.(...) Есть примеры мгновенного успеха весьма посредственных литературных произведений, - успеха, основанного действительно ни на чем ином, как на новизне содержания; зато сколько же примеров и холодности, с которою в разные времена и в разных местах встречались произведения истинно изящные, впоследствии времени признанные первоклассными и вознесенными до небес!"

Специфика критики, в отличие от литературоведения и университетской филологии, базируется на конкретике, и "скрытая реклама" - это второстепенный побочный эффект, в задачи критики не входящий, но, видимо, неизбежный. Только зачем обращать на него такое внимание? Второстепенное и побочное приобретает первостепенную роль на другом уровне бытия - профанном. А та "норма", которой все еще держатся по мере сил "толстые" журналы, теряющие тиражи, но не побежавшие, "задрав штаны", за литературным авангардом и современными формами литературы, - соотносима с понятием "сакрального". Это прерогатива писательской искренности и серьезности смысла писательского высказывания.

Спасибо им за это.

Потому что только это даст возможность настоящей литературе, чьи приоритеты сегодня принято осмеивать объединенным хором голосов (роль поэта как пророка и т.п. - опошляющая форма высказывания неизбежно вызывает улыбку), выжить в тех нескольких тысячах экземпляров журнального тиража в сегодняшние времена, когда "Толстые" журналы и стоящие за ними кадры потеряли поддержку сколько-нибудь широких и влиятельных в обществе читательских групп".

Недостатки у "толстых" журналов, безусловно, есть. Непривлекательность обложки и вообще непрофессиональный дизайн большинства из них недооценивается издателями как важный фактор. Что касается содержания... По идее, толстый журнал - это экспертный институт, лишиться его жаль именно в таком контексте. Когда растерянный читатель стоит у книжного развала - у него складывается впечатление, что Д.Донцова с Б.Акуниным, которых "впаривает" книжник, - и есть литература. "Толстый" журнал призван играть роль навигатора, знакомя читателя, стремящегося к настоящему чтению, с качественными новинками и помогая ориентироваться в море разливанном издательской продукции, - поэтому в нем не должно публиковаться чтиво и тексты-"двустволки", которые Борис Дубин рекомендует множить, соединяя "стереотипы массовых словесных жанров (в основном, детектива) с ретростилистикой (традициями "хорошей литературы")". На деле же встречается и то, и другое, хоть и в приемлемом процентном соотношении.

Если журналы потеряют чувство самоидентификации и будут делать поползновения стать коммерчески успешными, они потеряют все: лишатся репутации и экспертного статуса, который имеют у немногочисленного, но верного читателя, не обретя ничего взамен. "Задрав штаны" выше головы, им не удастся конкурировать с издательствами: не те у них полиграфические возможности, да и сам журнальный принцип - проза, стихи, критика, публицистика и публикаторство под одной обложкой - прямо скажем, идет вразрез с коммерческой задачей.

• Предыдущий выпуск