Вся литературная деятельность Бориса Акунина, начиная с "Азазеля" и кончая "Красным петухом", представляет из себя отчаянную попытку вырвать русский детектив из "достоевского", если так можно выразиться, канона. Кажется, Борис Акунин уверен, что от многих бед Россия избавилась бы, если бы здесь в свое время (время Достоевского) привился бы остросюжетный детектив, в котором преступник вычисляется, как шахматная задачка; а не психологический роман преступления, в котором преступник, путаясь в слезах и показаниях, сознается сам.

Классический преступник классического западного детектива - обезьяна-убийца из "Убийства на улице Морг". Мсье Дюпен ее вычислил, обнаружил, если можно так выразиться, вывел ее формулу. Невозможно себе представить, чтобы эта обезьяна хлопнулась бы на Плас Пигаль на колени, а потом побрела бы в полицейский участок сознаваться.

Классический преступник классического русского детектива - интеллектуал-убийца, Раскольников. Он сам себя обнаруживает. Если он сам не упадет на площади на колени и не побредет признаваться, ни в жисть его никаким Порфириям Петровичам не поймать.

Вот с этим-то каноном и попытался бороться Борис Акунин. Он надеялся внести в русский детектив то, что можно было бы назвать "честертоновщиной". Не отказываясь от идейности, даже идеологичности, заменить психологические изыски острым сюжетом и недвусмысленной, едва ли не басенной моралью.

"Пелагия и красный петух" - еще одна попытка "очестертонить" русский детектив. Возможно, самая честертоновская попытка из всех, сделанных Борисом Акуниным до сих пор. Можно сказать, что Акунин в "Пелагии и красном петухе" переписал "Легенду о великом инквизиторе" Достоевского, вспоминая Иешуа Га-Ноцри Булгакова и "Человека, который был Четвергом" Честертона. Но дело не в этом. Не по этой причине Пелагия в красном более честертониста, чем Пелагия в белом или в черном. (Любопытно, какие цвета еще остались? Как там у Тарантино? "Мистер Синий! Мистер Бурый! Мистер Белый! Мистер Блондин! Мистер Рыжий! Мистер Розовый!")

Прежние романы Акунина были дальше от Горна Фишера (хотя чем Фандорин не Горн Фишер, человек, который слишком знал - и многия знания прибавляли ему много печали?) и от патера Брауна (хотя чем Пелагия не патер Браун? Да, да, понимаю - полом и конфессией), чем нынешний, поскольку Честертон был остроактуальным писателем, не боявшимся нарушать политкорректность всюду, где только считал это возможным, а детективы Акунина до сих пор были изящным уходом от злобы дня в историю, где все было бы так хорошо, если бы не кое-какие ошибочки, которые указать сейчас, по прошествии стольких лет, не составляет труда.

"Пелагия и красный петух" - тоже не сказать что остро актуальна, но есть в этой книжке какая-то странность, какая-то сдвинутость, почти пелевинская; не то дурковатый Христос-Мануйла тому поспособствовал; не то встреченные Пелагией во время путешествия по Святой земле героические сионисты, старающиеся превратить палестинскую пустыню в райский город-сад; не то нигде не формулируемая, но подспудная, подразумеваемая мысль, мораль акунинского детектива: "Появись Иисус Христос вчера, сегодня, завтра снова, и за ним снова будут охотиться власть предержащие".