Русский Журнал / Круг чтения /
www.russ.ru/krug/20030618_dd.html

Почему она?
Дан Дорфман

Дата публикации:  18 Июня 2003

"Русский журнал" уже два раза писал о Донцовой. Сначала это была просто брань, но публиковать подобные тексты стоит как иллюстрацию к тяжелому синдрому, который я бы назвал словами Паниковского: "а ты кто такая?". Ну и сдержанная статья, одной из героинь которой тоже была Донцова. Несмотря на сдержанность тона, она меня никак не устроила, потому что ее автор не пыталась разобраться в тайне успеха Донцовой. А меня интересует именно это.

Но если не я, то кто?.. Поэтому я сам попытался понять феномен Дарьи Донцовой с помощью автора этого феномена. Путем взаимной переписки.

Я понимаю, что тон моих писем покажется кому-то слишком комплиментарным. Но... Во-первых, я действительно люблю писателя Донцову, а во-вторых: едва прикрытое хамство в общении сегодняшних журналистов с писателями - не лучший способ узнать что-либо о писателе, с которым пытается общаться журналист.

А теперь сами письма:

Здравствуйте, Дарья!

Ну вот, настало время моего основного письма. Я запутался с Вашими именами. Потому что Надя Кожевникова, я с ней говорил по телефону, она передает вам привет и вспоминает Ваших мопсов, сказала, что Вас зовут Груня. Я почему-то решил, что Груня - это Агриппина. Может быть "Аграфена", но не "Агриппина"? Теперь я уже совсем не знаю, как Вас называть. В Америке не существует отчеств и почти не существует полных имен (даже Клинтона называли не Уильям, а Билл, так же, как и Билла Гейтса), поэтому мы уже отвыкли и от того, и от другого. Тем не менее, у меня к вам вопрос, как Вы зоветесь по имени-отчеству? Это мое письмо - первое, но не единственное, одним письмом не обойтись. Для того, чтобы что-то понять в феномене Донцовой, мне все-таки понадобится какой-то диалог. Я вам буду писать в письмах, как я понимаю то, что Вы делаете. Вы же будете или соглашаться со мной, или давать свою собственную версию. Таким образом, я попытаюсь быть активным зеркалом. Ваше изображение в нем будет появляться раньше, чем Вы в него загляните. А Вы уже постараетесь его корректировать. Это не будет интервью. Потому что интервью Вы уже давали много раз. Я их читал. Но... если честно, мне не нужна для моих целей информация о Ваших житейских проблемах, о Ваших собаках, о Вашей семье, о Ваших заработках и т.д. Мне интересны Вы только как творческая личность. И я надеюсь, что моим читателям именно это будет интересно.

Поехали...

Надя Кожевникова утверждает, что Вы писателем себя вообще не считаете, что Вы плохо оцениваете то, что делаете в литературе. Такова была Ваша позиция тогда, когда Вы с ней общались. Если у Вас не поменялись взгляды, то Вы не оригинальны.

Я пересмотрел свои собственные взгляды на профессионализм в литературе. Писатель для меня сегодня - это, прежде всего, профессионал, который умеет приковывать внимание читателя, не унижая его. Что означает мое "не унижая"? Отмечу два пункта, хоть их больше:

1. Хорошо образованный интеллигентный человек не должен себя корить за то, что тратит время на муть, даже если ему интересно ее читать. То есть какой-то уровень интеллигентности в тексте должен вызывать резонанс типа сигнала самолетов для средств пво: "Я свой".

2. Читатель должен читать текст, не насилуя себя, не потому, что авторитет автора среди критиков и литературоведов высок и подкреплен статьями, монографиями, членством в ПЕН-клубе и т.д. То есть читать надо не имя, а текст.

С Вашими текстами как раз так получилось.

Далее, любое явление познается в сравнении. В серии "Иронический детектив" ЭКСМО выпускает других авторов. Я пытался их читать, доверяя вкусу редакторов издательства. А зря. Читать других авторов этой серии невозможно. Например, я пытался дочитать до конца автора по имени Лариса Милявская, которая вам очень грубо подражает. Мне это не удалось, потому что эту Милявскую невозможно читать. Она пишет исключительно для дебилов. Впрочем, даже для дебилов можно писать хорошо, скажем, некоторые ранние вещи Даниила Корецкого очень хорошо написаны. Милявская пишет настолько беспомощно, что и малоинтеллигентные читатели вряд ли дочитают любую ее книжку до конца. Чуть лучше пишет Дарья Калинина в этой же серии. До конца одной ее книжки я добрался. Но... тоже с трудом. Калинина не умеет строить сюжет и ирония ее вымученная. Перо (или клавиатура) тяжелое, я чувствую запах трудового пота в каждой ее строке. И таких авторов в жанре иронического детектива, который основан в русской литературе именно вами (мне кажется, что если выйти за пределы России, то приоритет все-таки у Хмелевской), подавляющее большинство. Вернее, я считаю, что умеете это делать только Вы. Больше ни у кого не получается.

И еще один вопрос по истории феномена Донцовой. Что Вы писали до того, как родился писатель с таким именем? Издавали ли что-либо? Ну и совсем простой вопрос, который я тоже сразу хочу обозначить: какие основные авторы Вас формировали как внимательного читателя, что Вы, в частности, перечитывали?

Ну для первого раза - достаточно.

С уважением,

Дан Дорфман

Бостон. Масс.


Уважаемый Дан!

Не знаю вежливо ли называть Вас так, хотя, как Вы правильно писали, отчества-то нет! Заранее прошу прощения за некоторые опечатки и пропущенные запятые. Набирала текст сама, а с компьютером у нас отношения сложные. Нечто вроде сожительства разведенных супругов. Мы друг друга терпим, но помогать один другому не собираемся. Попытаюсь достаточно подробно ответить на Ваши вопросы. Лучше звать меня Даша. Женщину по имени Васильева Агриппина я похоронила. Иногда даже спрашиваю себя: "А была ли девочка?" Но в той, додонцовской жизни меня звали Агриппина (Груня) Васильева.

Я родилась в семье советского писателя Аркадия Николаевича Васильева. Самая известная книга моего отца "В час дня, ваше превосходительство", она об армии генерала Власова. Мама моя работала главным режиссером Москонцерта. Поэтому у меня с одной стороны имелись писатели, а с другой - актеры. Еще была дача в Переделкино и куча всяких больших и малых литераторов вокруг. Поэтому писала я всегда, лет с пяти, всякие рассказы и т.д. Только не стихи, со стихами плохо. Любовь-кровь-морковь - вот и все приходящие на ум рифмы.

Детство мое прошло среди книг. Я была тихим, слегка аутичным ребенком, не любившим подвижные игры, друзей было мало, собственно говоря, имелась одна подруга, с которой мы нежно дружим до сих пор. Мне легче пройти в полдень голой по Тверской, чем рассказывать кому-то о своих чувствах или проблемах, отсюда и отсутствие друзей.

У отца была гигантская библиотека, и я лазила по полкам: Золя, Бальзак, Дюма, Гюго, Джек Лондон, Мопассан, все Толстые, Чехов, Куприн (том с "Ямой" был предусмотрительно убран), Бунин, много поэтов: Цветаева, Ахматова, Мандельштам, Брюсов, одним словом, вы, бывший советский человек, должны хорошо себе представить эту библиотеку, голову на отсечение даю, у вас, наверное, имелась похожая в доме. Еще "Библиотека приключений": Майн Рид, Вальтер Скотт. Из всего прочитанного на мою детскую душу особо сильно повлиял Алексей Толстой с "Хождением по мукам", я рыдала над этой книгой год, перечитывая ее безостановочно. Но потом мне попалась "Сага о Форсайтах" Джона Голсуорси - и я просто пропала. Я перечитала всего Голсуорси сто раз, не меньше, я воображала себя всеми героинями по очереди: от Джун до Флер, я разыгрывала целые спектакли с куклами по мотивам "Саги о Форсайтах", что в общем-то извинительно, так как мне исполнилось всего двенадцать лет. Были, конечно, и другие книги, в частности, Януш Корчак с историей про короля Матиуша Первого, но "Сага о Форсайтах" на долгие годы стала просто настольной книгой, я до сих пор помню ее почти наизусть, и то, что в моих книгах довольно много семейных сцен, скорей всего, объясняется этим.

В 1969 году передо мной встал выбор, куда идти: хотелось во ВГИК, на актерский, но папа отговорил, посоветовал факультет журналистики. Он был умным человеком и, наверное, понял, что писать у меня получится лучше, чем играть на сцене. Я получила диплом уже после смерти отца. Папа умер в 1972 году, и с тех пор я чувствую себя сиротой, во всяком случае, рядом не осталось людей, которые могли мне помочь, мама почти постоянно жила за границей, она возила за рубеж группы советских актеров. Я отработала два года в Сирии, переводчицей у генконсула ( у меня свободный немецкий и французский), заработала себе на квартиру, мебель и стала жить в Москве, вернее - выживать, потому что на руках был маленький Аркашка, при полном отсутствии алиментов. Мой сын родился почти мистически на сороковой день после смерти папы, 29 сентября 1972 года - со своим мужем я к тому времени уже разбежалась. Да, я родилась 7 июня 1952 года.

С 1976 года я работала в "Вечерней Москве", в отделе информации, еще раз вышла замуж, опять развелась, детей во втором браке не было. В 1978 году я притащила в журнал "Юность" повесть на криминальную тему. Но мне ее вернули со словами: "Бабы детективы не пишут". Я попыталась написать повесть про рабочий класс, но получилось так гадостно, что самой противно. Больше я не делала попыток писать, работала в "Вечерке", еще раз вышла замуж, родила в 1986 году Машу, потом стала преподавать немецкий язык детям и взрослым. В общем, никаких планов, связанных с литературой, хотя иногда что-то шевелилось. Мне, например, очень нравилось писать письма. Не знаю, что бы последовало дальше, но в 1997 году мне, к счастью, поставили онкологический диагноз, я попала под четыре операции, у меня был рак молочной железы, восемнадцать курсов химической терапии и пятнадцать сеансов облучения. Муж мой, человек очень умный, психолог не только по профессии, он сейчас декан факультета психологии МГУ , очень точно оценил ситуацию и принес мне в палату книгу, пачку бумаги и ручки. Он сказал: "Пиши детектив, ты же всегда об этом мечтала, а времени не было".

Вот так с тех пор и пишу, на той же книге, полусидя в кровати. Самое смешное, что книжка называется "Двенадцать подвигов Геракла". Из больницы я вышла с пятью рукописями, собственно говоря, это все.

Теперь о взгляде на творчество. Милый Дан, в моей палате лежало шесть женщин, и я была самой тяжелой. Честно говоря, шансов у меня было ну совсем мало. Через год все мои сопалатницы умерли, а я осталась жива и выздоровела. Поэтому стала спрашивать себя: почему именно я? Отчего Нечто оставило меня тут? С какой целью? Теперь я четко знаю ответ: меня предназначили для написания книг, которые несут людям отдых, я - психотерапевтическая таблетка, этакая жвачка, прочитав которую, Вы невольно думаете: "Черт возьми, но и у меня все будет хорошо". Я никого ничему не учу, это сделают без меня, ни на что не претендую и не строю из себя нечто в перьях. Дан, я народный писатель, не в том смысле, что великий, а в том смысле, что для народа, для улицы, для всех. Я просто хочу, чтобы всем стало хоть чуточку светлей и спокойней, я очень люблю своих читателей, этих замордованных жизнью женщин, день-деньской сидящих на ненавистной работе и считающих копейки. Я слишком долго была такой же, и то, что я сейчас смотрю на мир из окна собственной машины, меня не изменило, я очень хорошо знаю, что ощущает человек в набитой подземке и как плохо, когда у тебя порвались последние колготки. Я хочу объяснить людям, что отсутствие денег еще не трагедия (как ни банально звучит: много денег не обязательно принесет много счастья, хотя с деньгами лучше, кто бы спорил), что в принципе с любой бедой можно справиться, что нужно быть сильным, не ждать ни от кого помощи, все делать самой, не сгибаться, не ломаться, не ныть, не плакать, бороться со всем: с нуждой, болезнью, болью. А еще следует помнить, что добрых людей неизмеримо больше, чем злых, и что жизнь все-таки прекрасна, и она полосатая: за черным участком наступит белый.

Собственно говоря, это главные мысли всех книг. Ничего слишком оригинального или нового, но, видно, я просто попала в нужное место, в нужный час с этими бесхитростными рассказами. Я не считаю себя писателем, я домашняя хозяйка, которая нашла себе удачное хобби. Если я перестану писать, я умру, Нечто уберет меня, как организм, отработавший программу. Это я тоже знаю. Удовольствие, которое я получаю, излагая на бумаге истории, невероятное. Если я не написала свои 20 страниц в день, меня ломает как наркомана. Я стараюсь никуда не ходить, но жизнь постоянно выпихивает из квартиры, поэтому приходится вставать рано, чтобы выдать норму. Это не эксплуатация, не беда, это мое самое большое счастье. А еще я хожу в книжные магазины подписывать книги, вижу этих женщин, они приходят ко мне сотнями, понимаю, что я помогаю им, и испытываю от этого совершенно невероятный эмоциональный подъем. Благодаря этим книгам я тотально счастлива и летаю над полом. И еще, ко мне часто подходят женщины у которых та же проблема со здоровьем, что была у меня, и они уходят успокоившись, потому что понимают - рак победим. Вот, собственно говоря, и все, почему и для чего я пишу.

Относительно других писательниц моего жанра, я должна сказать, что у них у всех есть своя широкая аудитория, они любимы публикой. А если хоть пять человек взяли в руки книгу, она имеет право быть изданной, не надо обижать этих читателей, не сравнивайте нас по принципу: одна хороша, а другая - фу. Мы каждая замечательна в своем роде. Просто, очевидно, Милевская и Калинина не для вас, но у них большая аудитория, которая относится к этим авторам с нежностью. Насчет же графомана... Я и есть графоман, только удачливый, мне просто повезло с издательством.

"В поисках утраченного времени" я сдавала в университете, но с тех пор больше не брала в руки. "Лолита", "Дар" мне не слишком нравятся, "Пнин" несомненно лучше, но перечитываю я Диккенса, а еще Рекса Стаута. Еще мне нравится книги Урсулы Ле Гуинн "Маг земноморья". Я не читаю по-английски, поэтому даю те названия, под которыми книги лежат на наших прилавках. Я перечитываю "Сказки Нарнии", сагу Толкиена о хоббитах, Джеймса Херриотта "Записки ветеринарного врача". И Битлз люблю, они произвели на меня феерическое впечатление в юности. Над Гандлевским и Вишневецкой, вошедшими в короткий шорт-лист Букера, я заснула. Когда-то любила Аполлинера, но он мне разонравился, а Брюсова люблю до сих пор, Блока и Андрея Белого - тоже. Кое-что из Саши Черного и Есенина, кое-какого Маяковского:

Я хочу быть понят любимой страной, а не буду понят - так что ж.
Над родной стороной я пройду стороной, как проходит косой дождь.

Это тоже Маяковский. К Пушкину равнодушна, Лермонтова любила в отрочестве. Да, были еще и другие книги, испугавшие меня в детстве: "Детство Темы" Гарина-Михайловского. И "Без семьи" Гектора Мало, я так рыдала, когда скончалась обезьянка! И с тех пор не перечитывала, боюсь! Я стараюсь не читать книг, в которых погибают животные, очевидно, я, как Шопенгауер, хорошо узнав людей, сильнее полюбила собак. Как ни смешно звучит, но Тургенев перестал для меня существовать после "Му-Му".

И последнее, Дашу Васильеву я списывала с себя, мы похожи внешне, я - блондинка с голубыми глазами и весом в пятьдесят килограмм. Ее семья - это моя семья, правда, внук у меня один. Ее собаки - это мои собаки. К сожалению, мне не досталось наследство от барона Макмайера. Но подруга Оксана, ее сын Денис и многие персонажи существуют в действительности. Они не попадали в криминальные истории. Правда, кое-что из написанного стало, к моему ужасу, сбываться. Но это тема для отдельного письма.

С уважением и благодарностью,

Ваша Даша.


Здравствуйте, Даша!

За то время, что прошло после моего первого письма, я немного побродил по Сети и кое-что читал на сайтах, вам посвященных. Там я посмотрел и Гостевую книгу.

Большинство записей в ней сводится только к "нра - не нра...". Из тех, что "не нра", интересна некая Жанна, которая представилась как бухгалтер. Она считает Ваши книги низкопробными. А в пику вам и Вашей низкопробности приводит книги Агаты Кристи. Думаю, что это магия имени, и имени иностранного, так действует на Жанну. Читал Агату Кристи и на русском, и на английском. Ну что ж, если не читать книг Донцовой, можно с некоторой натяжкой считать, что Агата Кристи - хороший автор жанра. Что она умела писать. Но... на самом деле, у нее очень мало книг, написанных по-настоящему интересно и оригинально. Если же читать все подряд, то очень скоро чтение Агаты Кристи становится тяжелой обязанностью. Именно это я был вынужден делать, когда учил английский. Тусклый язык, ходульность персонажей, стандартные ситуации сюжета. Все ее книги строятся из одного и того же ограниченного набора кубиков: отгороженное какой-то за уши притянутой причиной жилое пространство; люди внутри этого пространства, часть которых становиться трупами; и выяснение: кто убийца. Достаточно однообразное. Это вся Агата Кристи.

У Дарьи Донцовой и близко нет ничего подобного. Каждая новая ее книжка - карнавал чувств и событий. Сюжеты ничуть не похожи один на другой. Ее персонажи описаны настолько живо, что большинство читателей вообще не воспринимает их как выдуманные. Некоторые безоговорочно верят каждому Вашему слову, о них написанному.

Конечно, несмотря на мнение Жанны, Агата Кристи никогда не была такой талантливой в своих книгах, как Дарья Донцова. Магия иностранного, англосаксонского имени действует, конечно, не только на Жанну. Текст, переведенный с английского, многими возводится в ранг недосягаемой вершины и образца - для тех авторов, кого "угораздило родиться с их умом и талантом" с фамилией, оканчивающейся на -ов/-ова. "Лицом к лицу лица не увидать". Но я из Бостона вижу чуть иным зрением. И поэтому ни Жанна, ни ее кумир Агата Кристи для меня авторитетами не являются.

Но... Бог с ней, бухгалтером Жанной. Больше огорчает другое, абсолютно единодушное молчание элиты, литературных критиков-профессионалов. Жанна хоть ругается, но все же и читает вас, и пишет о своих впечатлениях. Эти - как воды в рот набрали. А ведь именно они, профессионалы, просто обязаны были с высоты своей эрудиции и таланта разглядеть, почему внизу - не там, где они парят в вышине, а там, где живут обычные люди, - читают Донцову, а не битовых и маканиных. Читают не подростки и не скучающие глупые дамочки (хоть последние тоже читают), а совершенно нормальные, хорошо образованные мужчины и женщины с неплохим вкусом и с опытом достаточно серьезного чтения. Я это знаю наверняка, потому что общаюсь с моими знакомыми и друзьями, Вашими читателями и почитателями. Они - вполне достойные люди.

Молчание критиков понятно. Две причины: первая - просто злобная зависть, их не знает почти никто, Донцову знают десятки миллионов. Но это на поверхности. Теперь представим, что никакой зависти ни у кого нет. (Трудно, конечно.) Тогда появляется другая проблема: слишком все просто, о чем писать? И критические статьи, и диссертации легко писать, когда исследуемый автор пишет тяжело. Лучше, когда он совсем не умеет писать и исторгает бессвязный поток слов. Тогда вообще благодать, бери любой кусок и пиши, что хочешь. О трудности работы с ясным литературным источником писал Генис в своем филологическом романе "Довлатов и окрестности":

"Те, кто постарше, от Довлатова кривились. Особенно недоумевали слависты, им было слишком просто. Сергей, в отличие от авангардистов, нарушал норму без скандала. Он не поднимал, а опускал планку. Считалось, что Довлатов работает на грани фола: еще чуть-чуть - и он вывалится из литературы в эстраду. В его сочинениях ощущался дефицит значительности, с которым критикам было труднее примириться, чем читателям. В рассказах Довлатова не было ничего важного. Кроме самой жизни, разумеется, которая простодушно открывалась читателю. Персонажи Довлатова жили не хорошо и не плохо, а как могли".

Знаете, Дарья, все это можно отнести к Вам, если подставить вместо Довлатова Ваше имя. Наверное это и есть первый Ваш секрет, который сделал Донцову Донцовой: Персонажи Донцовой живут не хорошо и не плохо, а как могут. Ведь сегодня почти все жители России живут как могут. И все Ваши герои - и отрицательные, и положительные - живут так же. Они идут на преступление, потому что они могут только так выжить, как им кажется. В Ваших книгах преступников жалко почти так же, как и их жертв. Ваша серия названа "Ироническим детективом", а я бы ее точнее, но почти неграмотно назвал "Жалостливым детективом".

Иронию на самом деле автор Донцова позволяет только по отношению к самой себе. То есть ее второму "Я", тоже Даше, но Васильевой. Или еще одному ее "Я" - Лампе. Еще Донцову объединяет с Довлатовым минимальность. Иногда я читаю вас не для того, чтобы следить за сюжетом. Я пытаюсь найти лишнее. У Довлатова лишнего нет. Его невозможно редактировать. То же самое и у Вас. У Вас нечего редактировать, нет ничего лишнего. В этом Вы с ним едины. Другое дело - Ваши тропы. Они, в отличие от довлатовских, в основном не Ваши. Иногда я, правда, думаю: ну зачем столько общеупотребляемых тропов? Почему нельзя было придумать какую-нибудь метафору или сравнение, которого никто раньше не придумывал? И понимаю, этого нельзя делать. Не сомневаюсь, что Вы в состоянии выдавать каскад абсолютно новых тропов. Потому что разнообразие Ваших сюжетов доказывает: Ваша фантазия пока безотказна. Вы не только хорошо пишете, Вы хорошо создаете новое.

И если Вы захотите создавать не сюжетное, а образное новое, с этим Вы справитесь без проблем. Вы сознательно подсовываете читателю готовые стереотипы в том, что касается изобразительных средств. Потому что понимаете, читатель не ради наслаждения образностью Вашего языка читает Вашу книжку. Ему нужен сюжет, ему нужны точные психологические характеристики, ему нужно сопереживать. А какие-нибудь "алюминиевые огурцы" его остановят. Он потеряет что-нибудь из того, что его в данный момент приковывало к тексту. И Вы складываете свои совершенно безупречные строения из готовых кирпичиков. Вас привлекает не вычурность отдельного кирпичика, а стройность здания. Это очень тяжело, наступать на горло собственной песне и писать так, чтобы не видно было, что пишет писатель. Чтобы казалось: кто-то просто рассказывает эту историю, обычный рассказчик, чуть-чуть, может, даже поддавший, но рассказывает так, что все, кроме двух влюбленных, которым никакие рассказы не нужны, потому что им нужно ощущать только близость собственных тел, Вас внимательно слушают. А когда Вы делаете паузу, чтобы передохнуть и выпить стакан воды или сока, кто-то смотрит на Вас с явным нетерпением: "Ну сколько можно пить, давай дальше".

Довлатов был самым великим рассказчиком последней четверти ушедшего века. Именно в его текстах литература отступала на задний план. Они были настолько совершенны, что уже никто не ощущал их литературой. Что все это написал профессиональный писатель. Донцова стала самый тиражным писателем России именно поэтому. Донцова - великий рассказчик. Она умеет писать так же, как Довлатов. Писать так, что читатель забывает о литературе. Какой угодно, развлекательной или серьезной. Он видит и слышит рассказчицу. И хочет дослушать (дочитать) до конца.

Наверное, если отбросить все то, что является предметом литературоведческих диссертаций, в этом и суть настоящего профессионализма: когда литератор пишет так, что читатель забывает о литературе. В конце концов, то, как я предлагаю судить Дарью Донцову, вслед за Сергеем Довлатовым, не моя оригинальная идея. Это своеобразная литературная Система Станиславского. Константин Сергеевич требовал от актеров настолько войти в образ, чтобы они на время забыли, о том, что они актеры. И чтобы зритель тоже об этом забыл.

Вот и сегодня, после краха модернизма и постмодернизма, наверное, и в литературе актуальна такая Система Станиславского. И Донцова сумела войти в образ. Мне, Даша, иногда кажется, что даже в своей обычной жизни Вы себя больше ощущаете Дашей Васильевой, чем писателем Донцовой. Интересно, верна ли моя догадка?

Вот Вы написали, что кое-что из написанного начало сбываться. И добавили: но это тема отдельного письма. Однако вернемся к Вашему творчеству. Конечно, Дарья Донцова не домохозяйка, которая решила писать книги для других домохозяек. Дарья Донцова - профессиональный писатель, которая пишет книги для всех. И для домохозяек, и для работающих, и для студентов, и для ученых. Ее книги нравятся почти всем, кто их начинает читать. Потому что Дарья Донцова, кроме великолепного (всегда) сюжета, балует своих читателей крепкими психологическими характеристиками ее героев, не только главных, но и второстепенных. Всем ее героям веришь.

Донцова, используя очень скупые выразительные средства, тем не менее пишет таким языком, что редактировать ее невозможно. Все выверено и выстроено идеально - каждая фраза. Но... неужели только профессионализм и фантазия - то, что привлекает читателей к Донцовой? Конечно, нет. И в этой третьей составляющей Дарья Донцова, сегодня - новатор. Потому что последние десятилетия в русской литературе немодно сострадать. И сострадание, которым пронизаны книги Донцовой, совершенно новаторское явление на фоне того, что сейчас пишется, как и авторами массовых жанров, так и постмодернистами.

Совершенно простая парадигма, но именно она и есть главная новаторская составляющая книг Дарьи Донцовой. Сострадание и попытки делать добро. В книгах Донцовой добро не всегда побеждает зло. Не всегда преступники наказаны. Писатель иногда дает им возможность исчезнуть. Но... зато всегда главные героини ее книг, пытаются делать добро. Не побеждать зло (про то, что добро должно быть с кулаками, - это не про героинь Донцовой), а просто делать добро. Наряду с профессионализмом и увлекательными сюжетами, это и обеспечило успех писателя. Казалось бы, так просто. Да нет, не просто. Потому что без каждой из составляющих остальные не работали бы. Никто бы не читал Донцову, если бы сюжеты были нудными и повторяющими друг друга. Никто из читателей с хорошим вкусом не читал бы ее, если бы все это было написано корявым языком, как у какого-нибудь Доценко. И никто бы ее не читал, если бы ее героини только творили добро, творили его вне сюжета и вне языкового совершенства написанного. А вот сочетание всего этого - уникально. Поэтому уникален и феномен Донцовой.

С любовью и уважением.

Ваш Дан Дорфман.

Бостон. Масс.


Уважаемый Дан!

Еще раз прошу извинения за задержку с письмом, но мне было очень плохо. Еле вылезла из гриппа, а потом набросились недоделанные дела. Ей-богу, не знаю, что и сказать Вам про сравнение с Довлатовым. Конечно, очень лестно, но уж слишком большой комплимент. Что же касаемо критики... Понимаете, у нас исчез такой вид литературной деятельности, как критика. Все статьи в газетах сводятся к тому: сколько у Дарьи Донцовой было мужей и какое количество собак бегает у нее по коридорам. Согласитесь, это же не критика. Литературные дискуссии сводятся лишь к одному вопросу: нужен ли нам детектив? Как правило, на это следует ответ: "Нет, пусть народ читает серьезную литературу".

Сначала я злилась, пыталась объяснить, что питаться одной черной икрой вредно, что человеку требуется геркулесовая каша, что надо отдыхать, что нельзя, беря в руки учебник по математике, получить фундаментальные знания по географии, что книги нужны разные, и каждая хороша в свой момент. Но потом устала и просто перестала отвечать на эти вопросы.

Да, писателем для народа быть тяжело, потому что надо писать так, чтобы он, народ, тебя понял и не заснул на второй странице. Элитарным писателем быть легче, ему не нужен читатель, он просто желает выплеснуть свои мысли, я же хочу сделать жизнь моих читателей чуть спокойней и веселей, только и всего. У меня нет амбиций и заморочек. Дан, я вполне адекватна, но когда женщины подходят ко мне на улице и говорят: "Дашенька, мы отдыхаем с твоими книжками", - я чувствую себя тотально счастливой. Собственно говоря, это все о моем творчестве, никакой особой глубины тут нет, все как на ладони: я люблю своих читателей, они меня. Любовь, как правило, обоюдный процесс.

Теперь о фразе: "Правда, кое-что из написанного стало, к моему ужасу, сбываться". Я столкнулась со странным явлением: стоит написать о какой-то вещи, как она происходит в действительности. У меня есть семья и дети: Маша и Аркадий, они не совсем такие, как в книгах, но похожи. Так вот, в одном детективе Аркадий попадает в автокатастрофу. Не успело это выйти в свет, как мой сын мигом попал в катастрофу, причем точно так, как это было описано в романе. Нет бы мне насторожиться! Но я написала, что у Маши ветрянка. Стоило и этой книге выйти в свет, как мы получили ветрянку. Потом у нас родились мопсотерьеры, у меня украли из машины барсетку с документами, а один из близких приятелей сломал ногу. Стоит ли говорить, что всем этим неприятным событиям предшествовали детективы? Впрочем, справедливости ради следует добавить, что происходили иногда и приятные события. Например, моей ближайшей подруге Оксане - она хирург по профессии и послужила прототипом Кати в сериале про Евлампию и Оксаны в книгах про Дашу - больной подарил машину. И произошло это точь в точь так, как я описала. Надо бы схватить себя за руку и перестать писать всякие ужасы, связанные с семьей, но, Дан, Вы мне не поверите!

Мои герои мне не подчиняются, они живут собственной жизнью и творят, что хотят. Получается, что не я управляю ими, а они мной. Я создала параллельный мир. Он стал реальностью, и я теперь в нем живу.

Я превратилась в Дашу, а моя семья тихо трансформируется. Сейчас мы строим загородный дом, и, когда я увидела план, предложенный архитектором, мне стало по-настоящему страшно. Я описала этот дом в своих книгах. Что станет со мной, когда я там поселюсь? И еще, если я пишу про Дашу, которая целый день лопает гамбургеры, то у меня, которая не ест никогда готовые котлеты, начинается изжога. Если пишу про Евлампию, у которой аллергия, то стопроцентно покроюсь пятнами. Вот такая чертовщина. Есть еще одно, о чем я не люблю рассказывать. Я ничего не придумываю, я вижу картинку на стене, она бежит передо мной, словно кино, а я просто записываю. Ну представьте себе, что видеомагнитофон показывает фильм Антониони. Кто гениальный: видик или Антониони? Видик только ретранслятор, как и я.

С уважением,

Ваша Даша.


Послесловие

Попытка выстрела

Когда моя переписка с Донцовой уже была в редакции РЖ, редактор рубрики "Круг Чтения", если просуммировать его претензии, объяснил мне, что я в своем первом письме ружье повесил, но оно так и не выстрелило.

То есть ни Донцова, ни я толком не ответили, что же все-таки такое "феномен Донцовой", и, заодно с этим частным вопросом, не смогли ответить и на вопрос: "Кто же такой сегодня писатель-профессионал?".

За то время, когда мы с Донцовой переписывались, появился журнал "Континент" за первый квартал этого года и там, на странице 394, я прочел совершенно ясное высказывание Дмитрия Быкова:

"Чтобы обеспечить нормальное литературное развитие, я также полагал бы полезным, если не запретить, то значительно ограничить продажу сочинений Д.Донцовой..."

Я не пытаюсь комментировать эти слова, употребляя сильные выражения типа: "чудовищно", "мракобесие", "неосталинизм" и т.д. и т.п. Все нормально. Дмитрий Львович написал два романа и доказал этими текстами, что он - не профессиональный писатель. Хоть он весьма неглупый и талантливый журналист, неплохой поэт и т.д. Но он - не писатель.

Что же делать неписателю Быкову? То же, что делали неписатели в конце двадцатых, - требовать запрета. Разумеется, во благо. Запретить продажу умеющих писать. И, таким образом, оставить читателя один на один с неписателями.

Почему Быков на фоне Донцовой, по моему мнению, не профессионален, я объясню позже. А пока, вернемся к претензиям редактора. Конечно, саму Донцову я не хочу заставлять делать какие-то дополнительные выводы как и о себе самой, так и о литературном профессионализме. Честно говоря, Донцова почему-то склонна перманентно оправдываться, повторяя к месту и не к месту, что она - не местная, отстала от поезда и в городе Великой Русской Литературы - проездом. Это ее защитная реакция на потенциальное хамство, которое вот здесь превратилось и в реальное, а так же на призывы ее запретить. Она не хочет ни с кем связываться. Вот почему она пишет в письме ко мне:

"Я никого ничему не учу, это сделают без меня, ни на что не претендую и не строю из себя нечто в перьях", -

или:

"Я не считаю себя писателем, я - домашняя хозяйка, которая нашла себе удачное хобби".

Но... это всего лишь маска. Она здесь же добавляет:

"Если я перестану писать, я умру, Нечто уберет меня, как организм, отработавший программу. Это я тоже знаю".

А потом тихо, но очень убедительно показывает свое отношение к тем, кто толпится у входа в Пантеон, потрясая перед вахтером своими книжками, которые никто, кроме близких родственников, читать не хочет:

"Да, писателем для народа быть тяжело, потому что надо писать так, чтобы он, народ, тебя понял и не заснул на второй странице. Элитарным писателем быть легче, ему не нужен читатель, он просто желает выплеснуть свои мысли, я же хочу сделать жизнь моих читателей чуть спокойней и веселей, только и всего. У меня нет амбиций и заморочек".

Тем не менее, она очень нервно прореагировала, когда я ее сравнил с Довлатовым. Не хочет дразнить гусей. Я гусей не боюсь и пишу это послесловие без ее помощи. Основной аргумент писателей, о которых пишет в своем письме Донцова, таков: "Как она, мы сами можем, если захотим". Господа претенденты в классики! Вы заблуждаетесь. Нет, вы не можете, это неоднократно проверенно. Могу напомнить. Вспомним действительно живого классика Василия Павловича Аксенова. Он вместе с Горчаковым и Поженяном на исходе 60-х написал боевик. Навали себя три автора - Горпожакс, а свой боевик - "Джин Грин Неприкасаемый". Как тогда гонялись за этой книгой? Какие фантастические по тем временам деньги за нее платили? Когда она попала ко мне, я добрался примерно до трети. Дальше это читать было невозможно. Все, без исключения, мои друзья, которые ее пытались читать, тоже не смогли дочитать "Джона Грина" до конца. Это было ужасно.

Но... когда Аксенов уже сам написал просто хорошую книгу и не собирался ее не только делать бестселлером, но даже издавать в России, я имею ввиду "Остров Крым", получилось блестяще. Но "Остров Крым" не писался как жанровый текст.

Недавняя попытка другого очень талантливого человека, пока еще не живого классика, но к этому неуклонно идущего, человека, которого я, как и многие сотни тысяч его поклонников, уважаю и читаю всегда с интересом, написать боевик тоже провалилась. Это был самый неудачный текст, написанный Вячеславом Курицыным.

Я назвал действительно настоящих профессиональных литераторов, а вовсе не безвестных графоманов, которые издаются тиражом в 100 экземпляров, но при этом презирают Донцову за то, что она пишет "чтиво".

Попробую вернуться к истокам литературы как профессионального занятия. Отбросив шелуху диссертаций и монографий.

Вот что в осадке (по-моему):

Профессиональный литератор отличается от остальных людей, умеющих писать, именно тем, что он - профессиональный рассказчик. То есть это человек, который умеет рассказывать на бумаге или на экране компьютера такие истории, которые по разным причинам действительно интересны десяткам или сотням тысяч людей, незнакомым между собой и, что важно, незнакомым с автором, его друзьями и родственниками.

Я подчеркивая свое "незнакомы", потому что в компании людей знакомых успеха может добиться не только профессионал, но и любитель, вспоминая "минувшие дни, и битвы, где вместе рубились они".

Именно в умении рассказывать интересно для многих и состоит профессия литератора сегодня. Если он профессионал. А вот "властитель дум" сегодня профессионалом быть не может. И чем скорее претенденты на подобную позицию, уже не существующую в штатном расписании общества с ограниченной ответственностью "Великая Русская Литература", это поймут, тем лучше будет и для них, и для читателей.

И, если вернуться к господину Быкову, который предлагает запретить Донцову, понятна причина, по которой он это предлагает. Его оба романа - не профессиональны потому, что он - плохой рассказчик. У его романов нет четкого сюжета. У его романов нет четких психологических и визуальных характеристик героев. Может быть, у него, "чего ни хватишься - ничего нет"? Это не так. И в том, и в другом романе много рассуждений. То есть прежде всего Быков, устами своих героев, - резонерствует. И я бы не сказал, что мысли как автора, так и его персонажей совсем неинтересны. Они часто и интересны, и спорны, и даже, бывает, глубоки. Все это хорошо. Но... это не литература сегодня. Потому что читатель, даже достаточно продвинутый, не хочет читать голые мысли в таком количестве. Резонер вызывает раздражение не оттого, что его мысли глупы. А оттого, что приходится воспринимать ассоциативные рассуждения автора и его героев, продираясь сквозь неудачный сюжет или полное его отсутствие. Продираясь сквозь плоских персонажей, которые больше напоминают Театр Теней. У них нет ни психологического, ни визуального объема. Да и так ли нужны читателю голые мысли автора?

Нормальный, взрослый, вполне состоявшийся человек, законно испытывающий к себе чувство уважения, чисто интуитивно сопротивляется вдалбливанию в голову чьих-то чужих идей, каких-то готовых философских или политических постулатов, даже если он в принципе их разделяет. Вот почему только "властелин дум" сегодня - это не профессионал. Вот почему господин Быков сегодня - не писатель. И вот почему, чувствуя это, он предлагает запретить Донцову.

Я вовсе не хочу сказать, что сегодня профессиональный писатель должен обязательно писать о пустяках. Ничего подобного! Писать можно и нужно о сколь угодно серьезных вещах. Но я бы, нажав на курок висевшего ружья, сформулировал главное требование мое как читателя к тем, кто хочет заниматься писательским ремеслом, так:

Господа русские литераторы!

Если у вас есть что сказать нам, вашим читателям,
если вы не можете молчать...
если вы хотите разоблачить козни врагов...
если вы хотите открыть нам глаза...
если вы хотите объяснить нам прошлое...
если вы хотите предвидеть будущее...
если вы хотите заглянуть в глубины человеческой психики...
если вы хотите подняться ввысь и орлиным взором окинуть города и селения, страны и континенты...
если вы хотите шокировать нас раскованностью своего языка...

Говорите... не молчите... разоблачайте... открывайте... объясняйте... заглядывайте... окидывайте... шокируйте...

Но!

Делайте это так, чтобы мы над всем этим не засыпали.

А если не умеете, то, прежде чем оставить профессиональные занятия литературой, попробуйте научиться у тех, кто умеет. Скажем, у Даши Донцовой.

Успеха вам!