Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / < Вы здесь
Ямерв
Старое и новое. Выпуск 14

Дата публикации:  19 Июня 2003

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Когда я начинал эту колонку, я и не подозревал, во что все выльется. Взявшись раз в две недели писать о старых книжках, я предполагал напомнить читателю о текстах, давно им забытых, но постепенно выяснилось, что главной целью этих заметок стало исследование того, как прочтенные в детстве и отрочестве книжки повлияли на мою последующую жизнь. Подозреваю, что это не так уж интересно читателю, - но иначе как-то не получается, и потому предлагаю рассматривать себя как лабораторную мышь: вот, жил-был мальчик, 1966 года рождения, Москва, русско-еврейская интеллигентная семья. Вот чего он читал, и вот что из этого получилось.

После этого предисловия - о сегодняшнем: научно-художественной книге Натана Эйдельмана "Вьеварум", изданной "Детской литературой" в 1975 году и тогда же мне и подаренной - кажется, на Новый год. Как ни странно, в Сети она легко обнаруживается (еще бы! С таким-то ключевым словом!) - полный текст лежит на Vivos Voco.

Как можно убедиться, книга состоит из двух частей: первая рассказывает про Пушкина, Пущина и Горчакова - трех лицейских друзей, а вторая - про тайных корреспондентов Герцена. Даже не перечитывая книгу, нетрудно понять скрытые темы, актуальные для читателей семидесятых. Пушкин, Пущин и Горчаков представляют собой три пути интеллигента по отношению к власти - творчество, диссидентство и карьеру. Рассказ о Герцене и его тайных корреспондентах еще прозрачней: Тамиздат и его живущие в Союзе авторы. Прекрасно, что Эйдельман вполне избегает естественного пафоса - не обсуждает скользкий вопрос эмиграции Герцена, не выносит суждения о том, чья судьба почетней и лучше: поэта, борца или чиновника, и вообще старается придерживаться нейтрального тона.

Прошедшие годы почти ничего не добавили к восприятию книги: разве что история с лондонским изгнанником актуализировалась благодаря стараниями Бориса Березовского, а проблема морального выбора (поэт/диссидент/карьерист) наоборот как-то утеряла былую остроту: возможно, потому что не очень ясно, какую позицию можно считать сейчас диссидентской - в Сибирь нынче не ссылают и даже Эдуарда Лимонова, слава Богу, выпустили.

Единственное смешное изменение, случившееся с нашим восприятием текста, связано с историей некого Перцева, поэта и тайного корреспондента Герцена. После Альбрехта приятно читать о том, как Перцев отбивался на допросах: все списал у неизвестных лиц, писал для себя, Герцену ничего не собирался передавать и так далее. Так вот, самое смешное сегодня во всем этом - это то, что Перцева звали "Эраст Петрович". Буквально как Фандорина.

Надо сказать, что рассуждению об имени "Эраст" Эйдельман посвящает целый абзац:

Если в дворянской семье в 1804 году рождается мальчик, которого называют Эрастом, то это говорит, во-первых, о том, какое впечатление на родителей произвела недавно появившаяся карамзинская "Бедная Лиза" и возлюбленный Лизы молодой дворянин Эраст. Во-вторых, такое направление семейных вкусов угрожает ребенку литературным будущим...

Хотите верьте, хотите нет, но этот абзац я довольно живо вспоминал, читая лет пять тому назад "Азазель", - хотя, сдается мне, Фандорин все же помоложе Перцева, так что и литературное поприще ему не грозило.

Однако этот абзац оказался не единственным, что отпечаталось в моем детском мозгу. Само собой, меня никогда не смущало, что "Континент" выходит в Париже, а Бродский издается в Анн Арборе - ну, понятно, Герцен был в Лондоне, эти во Франции и Америке, нормальные дела, наша русская традиция. Но куда большее впечатление произвела на меня первая часть - которая про Пушкина и его лицейских друзей.

Конечно, я примеривал на себя и своих одноклассников пушкинские лавры. Почему-то казалось, что все, что мы пишем, - стихи, пьесы, прозу - когда-нибудь раскопают и будут гадать, кто под каким прозвищем скрывался. Тексты эти я, к сожалению, до сих пор помню наизусть, но никакой дальнейшей жизни они не получили: ни в книжке своей я их не цитирую, ни в Сеть их никто не положил (правда, есть тексты других матшкольников, одноклассников Миши Вербицкого, написанные года на три-четыре позже и уже в другом культурном контексте).

Однако перечитывая Эйдельмана сегодня, я понял, что одно застряло в моей голове прочно: представление о том, что любое поэтическое слово - бесценно. Большую часть книги Эйдельман рассказывает о том, как он роется в архивах, разыскивая любую строчку Пушкина, любое упоминание поэта или документ, с ним связанный. Так архив становится святилищем.

Понятно, что подобный культ Пушкина мог существовать только в ситуации, когда культура заменяла религию, и читатель был в глубине души уверен, что Страшный Суд есть нечто вроде заседания потомков, оценивающих написанное при жизни. (Не случайно сыну своей прекрасной эпохи, Иосифу Бродскому, так нравилось стихотворение Одена, в котором он выражал похожую мысль - Time that with this strange excuse / Pardoned Kipling and his views, / And will pardon Paul Claudel, / Pardons him for writing well).

Не склонный нынче разделять эту позицию на все сто, я все равно верю, что архивация есть одна из форм праведного деяния, и ни одно написанное слово не должно быть уничтожено. Много лет занимаясь Бродским, я убедился, что для филолога "плохие" стихи могут быть ценнее хороших - и потому не устаю просить своих друзей-поэтов не уничтожать написанного. Они, разумеется, не слушают меня и мне, подобно оденовскому времени, приходится прощать их за это, поскольку они writing well.

Чтение книг, которые когда-то любил в детстве - нелегкое испытание. С грустью понимаешь, что за тридцать без малого лет ты изменился вовсе не так сильно, как предполагал. И это тоже что-то говорит тебе об истории и о том, как она действует - может быть, даже больше, чем сама книга.

P.S. Что означает заголовок "Вьеварум", я не раскрываю сознательно - в конце концов, можно же пойти по ссылке, правда?


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Алексей Песков, Первенство и власть /19.06/
Я нисколько не удивлюсь, если в ответ на мое письмо М.И.Шапир и И.А.Пильщиков предпримут акцию, аналогичную той, что была предпринята в отношении 1-го тома ПСС Боратынского.
Марат Гизатулин, Ложка дегтя - 2 /18.06/
Как ни странно, после смерти Окуджавы издательские дела его пошли, пожалуй, даже хуже, чем при Советской власти.
Инна Рыжкова, Действуй, сестра! /18.06/
Издатели, которые придумали Донцову и концепцию ее книг, просчитали или верхним нюхом уловили, что ждут читательницы.
Дан Дорфман, Почему она? /18.06/
"Властелин дум" сегодня - это не профессионал. Вот почему господин Быков сегодня - не писатель. И вот почему, чувствуя это, он предлагает запретить Донцову.
Линор Горалик, Приворот на деньги /17.06/
Чтение по губам. Выпуск 14. Какое колдовство обеспечило детской книжке никому не ведомой британской домохозяйки такой невероятный успех. Можно предположить, что дело в рецепте, по которому сделаны романы о Гарри Поттере.
предыдущая в начало следующая
Сергей Кузнецов
Сергей
КУЗНЕЦОВ
kuznet@russ.ru

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100