Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / < Вы здесь
Несуществующая поэзия. Окончание
Дата публикации:  3 Июля 2003

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

1

В статье "Как писать историю литературы" Михаил Гаспаров пишет:

"У меня не было и нет никаких сомнений, что и эту смутность (поэтики жанров и направлений - В.Г.) можно прояснить, охватив исследованием и не-стиховые уровни: язык и стиль; образы, мотивы, сюжеты; эмоции и идеи; и те формы, в которых все это сосуществует, то есть жанры. Охватить исследованием - это значит сделать то же, что я и мои работящие предшественники сделали со стихом: выделить существенные явления, подсчитать, систематизировать и обобщить. Чтобы мы могли сказать: такой-то подбор стиховых форм; такой-то процент славянизмов или, наоборот, вульгаризмов и варваризмов; такая-то насыщенность метафорами и метонимиями такого-то строения; настолько-то предпочитаемые персонажи таких-то социальных и психологических типов; такие-то варианты сюжета; такие-то пропорции описания, повествования, диалогов, авторских отступлений... И все это должно быть определено для всех жанров и всех эпох.

О программе такого рода очень легко сказать: это неосуществимо. Но уверяю, если бы я перечислил все, что нужно было подсчитать, чтобы написать обоснованную историю русского стиха, всякий тоже сказал бы: это неосуществимо. Однако стиховеды, и не столь уж многочисленные, это сделали. А сейчас, с компьютерными средствами, такие вещи делаются в несколько раз быстрее: спросите у лингвистов. Нужно только одно: быть уверенным в том, что это необходимо".

Если говорить о поэзии все это, конечно, осуществимо. И даже понятно, что для этого нужно сделать.

Чтобы приступить к реализации такой программы нужно иметь электронный максимально полный морфологический словарь с проставленными ударениями. Этот словарь можно нагрузить внутренними устойчивыми связями - например, синонимическими или антонимическими. Его можно отдельно развивать и исследовать, например, выделяя временную активность лексических единиц. Например, активность словоупотребления "магнетизм" в начале XIX века крайне невелика и специфична, а в XX веке это - среднестатистическое слово. В этом направлении уже очень много сделано. А начинать работать можно с любым достаточно полным словарем, а такие словари существуют, в том числе, и в Сети.

Второй этап гораздо труднее - это подготовка базового корпуса электронных текстов. Но и здесь мы сегодня имеем довольно значительный задел: Пушкин, Державин и многие другие авторы присутствуют в электронном виде. Здесь необходимо вычитать основной корпус и сказать: на девяносто процентов верно. Такая электронная библиотека совсем невелика: все стихотворные тексты XIX века можно упаковать на 1-2 компакт-диска. Но тексты нужно готовить не так, как это делалось всегда: не для чтения человеком, а максимально удобно для чтения компьютерной программой. Это потребует специфического форматирования.

После того как готовы электронный словарь и база текстов, мы можем приступать к исследованию: то есть писать программы сканирования текстов и выделения нужных нам стихотворений, строк, словосочетаний или слов по заданным шаблонам, в частности, по простейшим наборам ключевых слов (специфицированным подсловарям). Можно разработать язык описания шаблонов, которым было бы удобно пользоваться, не входя в подробности низкоуровневого программирования.

Первое, что мы получим сразу после того как выполним подготовительные работы - это частотные словари для всех поэтов, периодов и вообще для любой другой фильтрующей выборки. Получим и симфонии для любого слова, и словари рифм отдельных поэтов и периодов.

Если мы захотим выделить все стихотворные строки, написанные ямбом, то тоже с легкостью справимся с этой задачей. Ямб предполагает совершенно определенное чередование ударений. Используя наш базовый словарь с ударениями мы все требуемые строки выделим. Усложняя поисковые шаблоны мы сможем выделить любые поднаборы и создать любую статистику. В том числе: "такой-то подбор стиховых форм; такой-то процент славянизмов или, наоборот, вульгаризмов и варваризмов; такая-то насыщенность метафорами и метонимиями такого-то строения..." При этом нам потребуется формально определить, что такое славянизм, вульгаризм, метафора, метонимия и т.д. А это вполне можно сделать, если не сразу, то анализируя ошибки программы, то есть проводя ее последовательное обучение.

Мы имеем дело с текстами. Любое искомое свойство, которое мы собираемся анализировать, можно выразить как определенный набор цепочек слов и\или символов (в частности вхождение аллитерирующих фонем, анаграмм и т.д.). Это - аксиомы любого подсчета.

Все что я пишу - это азы работы с базами данных. Почему все это не сделано до сих пор? Не знаю. Может быть, как раз потому, что тексты всегда готовились для чтения человеком, а не компьютером. Нужно просто сменить парадигму хранения.

Стихами можно не ограничиваться. Если мы постепенно отформатируем и сохраним в удобном для обработки виде вообще все тексты, например, XIX века, мы сможем исследовать и окололитературное или внестиховое бытование стихов.

Все это нужно сделать. Это не очень дорого - ничего не нужно издавать на бумаге. Это не очень долго. Программное обеспечение довольно простое. Я так подробно остановился на этой программе, чтобы сказать: когда мы все посчитаем, мы не очень продвинемся в создании истории литературы.

Михаил Гаспаров:

"Все предположенное - это, конечно, еще не история русской литературы. Но без этой каторжной описи не существует никакая другая история литературы, потому что в ней, в этой описи, - вся специфика литературного материала"

("Как писать историю литературы")

И опись вовсе не каторжная, и специфика, конечно, не вся. И первый вопрос, который лежит на поверхности: элегия Теплякова и "Безумных лет угасшее веселье" - это одно и одно стихотворение или одно и тысяча? И как померить вес? Следует ли учитывать число переизданий? Или объем цитирования? Или специфику цитирования - цитата из Теплякова в стиховедческой работе Гаспарова или цитаты из Пушкина в трактате о пчеловодстве - ясно, что они имеют разный вес, как это учесть?

Но это еще самые простые вопросы. Уже в них самих содержится вариант ответа.

Есть вопросы и посложнее. Действительно ли стихи можно как-то отделить от нестихов? Это совсем не праздный вопрос. Если еще сравнительно недавно стихами можно было условно считать опубликованные тексты. Вот поэт Игорь Кобзев печатался в XX веке. (Об Игоре Кобзеве и о книге Гаспарова "Записки и выписки" см. статью Бенедикта Сарнова)

Значит, нужно его посчитать. А как быть сегодня? Вот есть Стихи.ru - это десятки тысяч стихотворных - по всем внешним признакам - текстов. Должен литературовед их подсчитывать или не должен? А многие из этих стихов явно не хуже Кобзева.

Если мы не решим эти вопросы, мы не сможем сформировать нашу базы исследования для XX века. Для XIX как раз сможем - время - хороший фильтр. Бери все, что осталось.

Наличие универсального словаря - это необходимое условие любых наших подсчетов. Это - общий знаменатель всех текстов, универсальное условие сравнимости. Но как только мы его утвердим, мы утвердим и содержание всех стихотворных текстов как некоторый независящий от читателя объект. Мы станем объективны. И наше исследование начнет работать как некоторое усреднение содержания, и как следствие произойдет потеря тех семантических сдвигов, которые обязательно есть в настоящих стихах. Хотя и здесь у нас есть выход - это динамизация самого словаря - его исторические сдвиги. Мы может рассматривать значение слова не как нечто данное, но как представляющее собой некоторый исторический трэк, как меняющееся во времени. То же может быть применено и к системе наших определений - запросов, метафора XIX века - одно, XX - другое. Наша объективность станет исторически зависимой, и это уже шаг в правильном направлении.

2

"В каждой культуре есть некоторое количество текстов повышенной важности, рассчитанных на запоминание и повторение. Чтобы лучше запомниться, они складывались не в произвольной, а в скованной форме: с ритмом, рифмой, параллелизмом, аллитерациями и пр. Ритм или аллитерация помогали припомнить случайно забытое слово. Язык в скованных формах должен был изворачиваться, напрягать все свои запасные силы (как при гимнастике), использовать необычные слова и обороты. А все необычное поражает наше внимание... фундамент же мой - примитивный: полагаю, что каждый поэтический текст имеет смысл, поддающийся пересказу"

Гаспаров М. Записи и выписки. М., 2000, 317.

Стихи есть форма - мнемоническая, и содержание - смысл, поддающийся пересказу. В данном случае смысл совершенно объективен и постоянен. Он один и тот же для любого читателя. И Гаспаров предъявил свой объективный пересказ стихов: "Переводы с русского":

"Это переводы с русского на русский...

Пусть это не покажется только литературным хулиганством. Во-первых, мне хотелось проверить: что остается от стихотворения, если вычесть из него то, что называется "музыкой"?..

Во-вторых, мне хотелось дать себе отчет: что я сохраняю из подлинника XIX века, что мне кажется художественно живым и выразительным, а что вялым, многословным и надоевшим? Мы любим притворяться, что нам близко и дорого все, все, все, - а на самом деле?..

Я попробовал придать этому переложению такую степень формальной новизны, какую, по моему представлению, имели романтические элегии для первых читателей. Я получил картину своего художественного вкуса: как мало я вмещаю из того, что мне оставлено поэтами. Одну четвертую или шестую часть - как если я читаю на малознакомом языке без словаря. Картина эта мне показалась очень непривлекательной, и мне это было полезно".

Я поставил такой эксперимент: с помощью предельно-объективного автоматического переводчика "PROMT's online translator" выполнил перевод первых восьми строк гаспаровского переложения "Мечты" Батюшкова на английский и обратно. Вот что получилось.

Текст Гаспарова:

Где ты ищешь счастья, моя богиня?
Грозные скалы, шумные бури,
Задумчивые закаты,
Благоуханные рощи над воспетыми берегами.
Воротись, я жду
Ночью, в тишине, у лампады, горестный,
Уносясь мечтой
В дикий север, к туману и океану

(Батюшков)

Перевод на английский:

Where you search happiness, my goddess?
Terrible rocks, noisy storms,
Thoughtful sunsets,
Fragrant groves above воспетыми coast.
Be turned back, I wait
at Night, in silence, at an icon-lamp, sad,
Being carried away by dream
To the wild north, to a fog and ocean

Обратный перевод:

Где Вы ищете счастье, моя богиня?
Ужасные камни, шумные штормы,
Вдумчивые закаты,
Ароматные рощи выше воспетыми побережья.
Поверните обратно, я жду
ночью, в тишине, в лампаде, грустный,
унесенный мечтой
к дикому северу, туману и океану:

PROMT при переводе не только выполняет пословную подстановку, но и пытается согласовывать грамматику. У Гаспарова все-таки было лучше, чем то, что получилось после двойного перевода. Но такой перевод не выдерживает вообще-то никакое стихотворение. После такой изуверской процедуры от стиха не остается даже воспоминания. ("Я любил Вас: любовь все еще, возможно, в душе мой замерла не абсолютно; но позвольте ее (это) больше не тревожит Вас; я не хочу печалить Вы что-нибудь". Ничего не напоминает? А смысл-то в общем сохранился.) А гаспаровский стих вышел из этой мясорубки почти без потерь. Правда одно слово осталось непереведенным - "воспетыми" - и смысл строки был утрачен. Кое-какие рассогласования грамматические. Но это ерунда по большому счету. В гаспаровском тексте нечему ломаться. Он и без того уже все что только можно сломал.

В чем "формальная новизна" гаспаровского переложения? Может быть, это выражение "в дикий север", вместо нормативного "на дикий север"? Или "задумчивый закат", который PROMT с механической иронией превратил во "вдумчивый", а у Батюшкова не было ничего похожего, разве только:

Иль в Муромских лесах задумчиво блуждаешь
Когда на западе зари мерцает луч,..

При всем желании "задумчивый закат" в этих строках различить трудно.

Чтобы сказать, сколько осталось после подобного переложения - "одна четвертая или шестая часть" - нужно знать, сколько было и быть уверенным в том, что стихотворения можно порезать, как колбасу, на четыре или шесть частей. Почему-то филологу не приходит в голову простая мысль: не осталось ничего - пустота.

Текст, предложенный Гаспаровым в качестве перевода Батюшкова на русский, практически нейтрален по отношению к языку носителя, как деловая проза. Если сущность стиха можно изложить стилем деловой переписки, то стихи действительно - совершенно ненужная словесная акробатика. Зачем нужна мнемоника, если под рукой компьютер? Он и без мнемоники все запомнит.

Гаспаров поставил под сомнение не только принципиальную возможность перевода, но и необходимость поэтического высказывания вообще. Конечно, мы помним стихи не целиком, нам интересно и важно не "все, все, все", но и прозой их никто не пересказывает. В памяти остается либо такая неформализуемая вещь, как ощущение, либо отдельные строфы, строки с лакунами, ошибками, но именно строки, как знаки целого, и это целое несводимо к прозаическому пересказу, и только оно-то и важно и имеет смысл.

3

"...пока литература жила, история литературы была историей новаторства.., когда литература умерла, история литературы становится историей традиционализма. Это тоже нужно".

Михаил Гаспаров.

Если литература умерла. Мертвая литература - мечта литературоведа-позитивиста. Мертвая литература - статична. В ней ничего нового не случится. Наконец-то можно все спокойно посчитать. Забавно, но математики как-то смирились с тем, что посчитать можно не все - не все алгоритмизуется. А вот литературоведы, напротив, в этой уверенности утвердились.

После того как литература умерла, история литературы стала не нужна сама по себе. Она стала археологией литературы. Она стала разделом истории языка, истории социума, его политических институтов и, конечно, в этом случае куда интереснее читать о писателях, о цензуре, о тиражах, о масскульте, об истории литературной моды, чем об эстетической значимости литературы.

Я пришел к неутешительным выводам. Некоторые положительные примеры только подчеркивают безрадостную картину настоящего. Поэзия либо полностью объективируется и становится мертвым объектом исследования, либо оказывается собранием случайных высказываний и частных интерпретаций, ни одна из которых не предпочтительна и все равноправны, как это и происходит в постмодерне. Отказ от оценки, невозможность ценностной иерархии объединяют оба подхода. Это две формы позитивизма, две крайности, которые вполне закономерно смыкаются.

Тепляков не хуже Пушкина. И его стихи кому-то нравятся. И те и другие можно исследовать как стихотворный объект.

И Пушкин не лучше Теплякова, потому что объективных критериев у нас нет, а субъективным мы либо вовсе не доверяет, либо доверяем каждому, а они друг другу противоречат.

Где выход из этого тупика, я не знаю. И вся надежда на то, что поэзия никогда не опиралась на объективные условия и оставалась живой всем этим условиям вопреки.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Это критика /03.07/
Выпуск 8. Роман Арбитман: "Близких аналогов Грэму Грину в нашей литературе не просматривается".
Константин Ерусалимский, Современная историография: мосты в прошлое /02.07/
История - это политика, перевернутая в прошлое, но именно поэтому задача историков, говоря о политике, искать выходы из власти, доминирования, выворачивать из прошлого взрыватель агрессии.
Михаил Майков, Объявлен лонг-лист Букера-2003 /02.07/
Сегодня на пресс-конференции в отеле "Балчуг-Кемпински" был оглашен длинный список очередного русского Букера.
Станислав Львовский, С той стороны /01.07/
Чтение по губам. Выпуск 15. Не спрашивай, кто. Не спрашивай, откуда. Потому что все равно не получишь ответа, не надо играть в Улисса и Полифема, незачем.
Олег Дарк, Ребро Фанайловой /30.06/
"Мужчины по большей части плоховато пишут о любви (если честно - отвратительно). Видимо, они ее побаиваются". Для читателей Фанайловой - это ее манифест.
предыдущая в начало следующая
Владимир Губайловский
Владимир
ГУБАЙЛОВСКИЙ

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100