У Яна Сатуновского, поэта великого, которого надо читать подряд и много, а не отдельные стихотворения, тогда он ошеломляет, Борис Слуцкий упоминается по крайней мере трижды. Приведу все три целиком (обыкновенно я так не делаю).

Кто во что, а я поэт. Кто на что, а я на С. Стою по ранжиру между Слуцким и Сапгиром. Закат - зияющ и клокат. Не на закат смотрю - в закат. 5 октября 1964

Люблю стихи Бориса Слуцкого - толковые суждения прямого харьковского хлопца, как говорит Овсей; веские доказательства недоказуемого. 22 октября 1973

Борис Абрамович Слуцкий, товарищ эксполитрук, случился такой случай, что мне без Вас, как без рук (случился - такой - случай!) Что мне не Фет, не Тютчев, не Бунин-Сологуб и не Случевский, а Слуцкий, Ваш стих, раздражающий слух, понадобился вдруг. Сознательное стихотворение, снаряженное как на войну, понадобится в наше время не мне одному. 5 декабря 1961

Курсив мой. Стихи не вполне ясны. Возникает несколько вопросов. (Сатуновский, 13-го года рождения, старше Слуцкого; 19-го года. В 64-м году шесть лет разницы много, больше, чем в в 61-м и в 73-м. Почему Слуцкий? Что заставляет 50- с лишним -летнего поэта упорно повторять имя 45-летнего? Да ведь и эпохи менялись. Это повторение имени - поверх эпох.

А почему "лионозовцы"? Слуцкий бывал у них. Обыкновенное любопытство его к новым и не нашедшим места? Холин или Сатуновский - не Бродский с Рейном. Не молоды. В "лианозовской школе" не было молодежной атмосферы, скорее - свооеобразное "старчество". Строки Сатуновского: "Старики,// откуда вы все знаете?// Что вы знаете,// старики? (65 г.) - тут очень уместны.

"Группа Черткова" моложе. Скептическое, если не враждебное отношение Андрея Сергеева и самого Черткова, героя "Альбома для марок", к Слуцкому отсылает к строке Всеволода Некрасова, самого молодого среди "лианозовцев", о "советском Слуцком". Некрасов во всем сложнее Андреева, но и ровесник его (1933, 1934 гг. рождения). Слуцкий - другой.)

Первое стихотворение. Как Слуцкий и Сапгир ассоциируются с закатом? И какая разница между "на" и "в" - закат (смотреть)? Это "прямой" взгляд. Мотив "прямизны" возвращается во втором стихотворении "о Слуцком": "прямой... хлопец" - вместе с "толковостью" его. И что это за "недоказуемое"? "Толковость" = "сознательность" третьего стихотворения. Что осознает Слуцкий? Чем так понадобится "стихотворение Слуцкого" "в наше время". Это "время Слуцкого", оказывается, очень трудно локализуется: в 73-м продолжается, как в 61-м.

***

О Слуцком у нас два мифа. Мне трудно представить статью о нем, где бы не цитировалось его "Всем лозунгам я верил до конца...". Разочарование Слуцкого, или его драма (а это слово, без которого невозможно представить статью о нем), становится главной темой его поэзии.

Драма рисуется так: честный коммунист, майор Слуцкий и проч. и все понимающий, и значит - антисоветский поэт; то ли кожанка первых большевиков, то ли сталинский френч, в которые поэт себя вгоняет, и "либерализм", которому тоже верен. Вера в необратимость демократизации и видение фактов, вере противоречащих. Между суровостью и наивностью, Галичем и Твардовским, и "ужас пустоты", который в этом "между" возникает. Личная "драма Слуцкого" отражает общую историческую: по его "стихам-свидетельствам можно и нужно изучать историю СССР" - из предисловия к плохому избранному Слуцкого 2001 г.

Миф о недопоэзии Слуцкого. С точки зрения какой эстетики? Такой вопрос не ставится. Тривиальный каламбур (Сатуновский его тоже обыгрывает) "Случевский - Слуцкий"... "От обоих почти не осталось совершенных стихотворений..." Добавление в скобках: "от Слуцкого вообще ни одного..." (Валерий Шубинский)..

Завяжи меня узелком на платке.
Подержи меня в крепкой руке.
Положи меня в темь, в тишину и в тень,
На худой конец и про черный день.

Я - ржавый гвоздь, что идет на гроба.
Я сгожусь судьбине, а не судьбе.
Покуда обильны твои хлеба,
Зачем я тебе?

Это уже не "советский Слуцкий", а "советский" Георгий Иванов. Все, как всегда, зависит от контекста, который мы вольны менять. Вплоть до получения в результате другого поэта. "Среди": Смелякова, Симонова, Самойлова (все "на С") - один Слуцкий. "Рядом" с Сатуновским и Георгием Ивановым - другой.

Г.Иванов: "...И ничему не возродиться// Ни под серпом, ни под орлом" - это о "таланте двойного зренья", который "сгубил" Иванова и всегда сопутствовал Слуцкому. Эти строки можно отнести ко всей поэзии Слуцкого, к главному ее настроению (или теме), или локализовать: "В революцию, типа русской// лейтенантам, типа Шмидта// совершенно незачем лезть... Революциям русского типа,// то есть типа гражданской войны// вовсе не такие типы,// не такие типы нужны,// совершенно другие типы// революции русской нужны" - Слуцкий, кажется, 40-х. Это уж не Иванов, какое! не Сатуновский. Это поздний Всеволод Некрасов...

Г.Иванов: "Обедать, красть, болеть поносом.
Немножко красть. - А кто не крал?
... Такой же Гоголь с длинным носом
так долго, страшно умирал".

И при чем здесь Гоголь? И как можно сравнивать?

Б.Слуцкий. Как заканчивается его "Сын (начал было уж печатать "смерть") негодяя": "Спрашивайте про детей,// Узнавайте про детей// - Нет ли сыновей у негодяя". Сентиментальный сюжет не должен вводить в заблуждение. Слуцкий всегда сосредоточен на отказе от суда. В поэзии (внутри) Слуцкого, как и у Иванова (внутри него), не было ничего, что могло бы послужить основанием для приговора; в приговоре, оценке не на что им было опереться. Вот откуда и Гоголь одного и "сын" у другого. Сын у негодяя - как и у всех. Смерть Гоголя - как и у негодяя. Тут нет разницы: между орлом и серпом. "Все равно, все умрем, как-нибудь" - через запятую Виктор Мамченко, которого Г.Иванов любил.

На счет "исторической" драмы Слуцкого. Он оттого голосовал "против Пастернака" или писал "заказные" стихи и включал в сборники, что это было ему "все равно" (раз умрем). У поэта, с такой живостью различавшего, глядя под ноги (по Сатуновскому - "в"), безосновность, беспочвенность существования, гражданское сопротивление, которое на что-то должно опираться, невозможно.

Рядом со Слуцким Сатуновский - романтик. Он глядит все-таки вверх (закат). Хотя и "в", "под Слуцкого". Оттого и следил с такой жадностью "за" Слуцким, что взгляд того "в" вооспринимался как более радикальный, предельный, чем собственный. Казался "необыкновенней".

Я предпочитаю Слуцкого "дооттепельного" - насколько могу его стихи локализовать (1950-52 гг. - это вообще расцвет Слуцкого-поэта), а если "после", то поскольку он продолжался, повторялся. Внешние события (война) "взгляд Слуцкого" только подтверждали. Когда изначальное, независимое у Слуцкого сознание безосновности, беспочвенности существования совпало с общей потерей почвы, себя в ней узнала, радостно отразилась, то будто тут-то и ослабела. Появилась риторика. Взгляд растрачивался в политических стихах, иногда сильных. Дело выглядело так, что Слуцкий обрадовался новому обоснованию мучающего взгляда, делающему его как у всех; возможности списать собственную "болезнь зрения" на общее разочарование.

***

... а тут еще ногу сломала
как, объясни, доползти до своего подвала
я ведь бомжиха, у меня нет своего угла"
божья матерь смотрела на марью
как марья ползла -

это современный Александр Анашевич.

Пуля взметнула волоса.
Выпала седенькая коса.
И бабка наземь упала.
Так она и пропала -

а это Слуцкий, его гениальное "Как убивали мою бабку", и со второй строкой: "Мою бабку убивали так...", и с рифмой "так// танк" - это к вопросу о совершенстве. Все эти игроватые, почти каламбурные рифмы, тщательнейшая ритмическая организация стихотворения, эти замечательные украино-русские реплики из окон... - выглядят почти цинизмом. Нарочито-безмятежное "поэтому бабку решили убить,// Пока еще проходили городом" шокирует, как и последняя строка. Как же ее не убить, обязательно ее надо убить.

Интонационное сходство происходит из сходства точки зрения, буквально, точки, откуда падает взгляд. К ползающим "под взглядом" сверху старухам Анашевича - "Старухи без стариков" Слуцкого. Стихотворение совершенное, на мой вкус. С небывалым и очень естественным образом смерти.

Они болтали о смерти, словно
она с ними чай пила ежедневно,
такая же тощая, как Анна Петровна,
такая же грустная, как Марья Андревна.
Вставали рано, словно матросы,
и долго, темные, словно индусы,
чесали гребнем редкие косы,
катали в пальцах старые бусы.
Ложились рано, словно солдаты,
а спать не спали долго-долго,
катая в мыслях какие-то даты...

И проч.

Эти "Анна Петровна" и "Марья Андревна" - те же "Андреевны" и "Петровны", что "шумели" и "плакали" из окон в знаменитой "бабке". Сочувствие или личное переживание (все-таки внук) потому еще невозможны там, что эти "зрители-соучастницы" сами эту постоянную участницу жизни и воплощали. "Андревна" есть смерть. Какое может быть сочувствие у смерти?

Общее у Георгия Иванова, Слуцкого, Анашевича ... - взгляд сверху, это некоторый план мира, изображение в каком-то масштабе, с укрупнением отдельных деталей. И в пространстве этого взгляда для сочувствия, жалости, предполагающих частную трагедию - носатого Гоголя, Марьи, бабки, места нет. Мир в таком плане вообще чудовищен, отдельное убийство естественно и никаких дополнительных эмоций не вызывает. В стихотворении Слуцкого "про бабку" немцев-конвоиров почти не видно, не в них дело. Кто решил убить "поэтому"? украино-русская аудитория с их шутовскими сочувственными выкрикиваниями и главная жестикулирующая старая актриса - части общего жуткого фарса, или, хотите, - обряда, который продолжает твориться: в 50-60-70-е, Георгием Ивановым, Слуцким, Сатуновским, Анашевичем, всеми нами.

***

Г.Иванов:

Сегодня меня убили.
Завтра тебя убьют.

Б.Слуцкий:

...Пули маленькое тело.
Мой большой торс.

Пули пели мимо. Не попали.
В яму, в ту, что для меня копали,
видимо, товарищи упали.

В своей большой статье о Слуцком 99-го г. Илья Фаликов каждый раз удивляется "музыке у Слуцкого". Но "ухо Слуцкого", я думаю, - специальная тема. Этот ряд "пу-пе-по-па" - песня пули - как "полет шмеля" у Римского-Корсакова. Эту "песню" еще не сразу "заметишь". Она звучит. Ее слышишь, но не сразу поймешь, за счет чего. Никакой "специальной звукописи", набоковщины, сама собой возникает, очень органично. Но тут и все организовано тщательнейше. И строчная буква в начале последней строки (до этого - через точку и заглавные) вместе с раздумчиво-замедляющим "видимо". Пауза и изменение темпа.

Речь, между прочим, о "подвиге": раненый выползает с поля боя. Что-то вроде Ме/аресьева. "Честное" непатетичное свидетельство о войне? Но у нас уже перенастроилось зрение. Не Симонов - Гудзенко - Слуцкий, а Слуцкий - Сатуновский ("Все мы смертники") - Георгий Иванов - Анашевич. Вдруг ясное осознание совершеннейшей случайности и неважности: кому копали, кто упадет. "Не о войне - о том, что часто снится мне// И сорок первый год, и страшный гость" - и Игорь Чиннов:

Был веселый, живой соловей,
А теперь - заводного мертвей.
Впрочем, нет, чуть живей: от червей...

Или:

Одним забавы, другим заботы. Затем забвенье.
Да, жисть жестянка, да, жисть копейка, судьба индейка.
Да, холод - голод. Не радость старость. (И ночь, и осень).

И под.

***

Слуцкий относится к традиции поэзии, очень разветвленной, давней и продолжающейся, в отношении которой у читателя естственно возникает вопрос: как это вообще можно в себе носить и с этим жить? Эта безосновность, беспочвенность, буквально - дыра, в которую мы медленно и верно сползаем... "И неужели, неужели вам ничего не представляется утешительнее и справедливее этого!" - Раскольников Свидригайлову.

"После Слуцкого", как и "после Г.Иванова", читать таких мастеров, как Бродский или Набоков, сложно. Преследует мысль: здесь слишком много слов. И Бродского, и Набокова (главное захотеть; социализм не захотел) легко усвоит любая общественность. Это многословие (иначе - богатство словаря и синтаксиса) и выражает надежду, трансценденцию: и вокруг, и "там" много чего, не только безнадежно разлагающийся труп. Чтобы общественнность усвоила Слуцкого (или Г.Иванова), его (их) надо исказить: смирной идеей политической оппозиционности.

Г.Иванов:

когда я сгнил и черви обглодали
До блеска остов мой и удалились прочь...

Представления Слуцкого подрывают любую общественность, не обязательно советскую. Никогда не мог понять, как его "Старух без стариков" или удивительное "Давайте после драки..." помещали во всех христоматиях. Тут какой-то недосмотр: не политический - экзистенциальный:.

Б.Слуцкий:

Не только пиво-раки
Мы ели и лакали,
Нет, назначались сроки,
Готовились бои,
Готовились в пророки
Товарищи мои.

Сейчас все это странно,
Звучит все это глупо.
В пяти соседних странах
Зарыты наши трупы...

Это уж не разочарование, это знание. Да мало ли какой поэт мог использовать слово "труп" - просто термин. В контексте всей поэзии (поэтики) Слуцкого - главное понятие. И это финальное: "Давайте выпьем, мертвые,// За здравие живых!". Слуцкий "на стороне" (или движется в сторону") - мертвых.