Русский Журнал
/ Круг чтения / www.russ.ru/krug/20030723_ls.html |
Уважаемые товарищи потомки! К 110-й годовщине со дня рождения Владимира Маяковского Лев Соболев Дата публикации: 23 Июля 2003 Восприятие Маяковского - читателями, поэтами, критикой, властью - огромная и по сути неразработанная тема. Ленинское "махровая глупость и претенциозность" отражало эстетический консерватизм большевиков, для которых социальная революция вовсе не связывалась (как связывалась для самого поэта) с революцией в искусстве - и долгие советские десятилетия вобрали сотни и тысячи попыток вливать "молодое вино в ветхие мехи", то есть выражать коммунистическую идеологию приемами классической литературы. Сталинское "лучший, талантливейший поэт нашей эпохи" было, по слову Пастернака, второй смертью поэта; его "стали вводить принудительно, как картофель при Екатерине". align="right">Такого "живого покойника" я и застал - сначала в годы ученья в школе и на филфаке, а потом и в школе, куда пришел работать. Было ясно, что изучать ("проходить") Маяковского по тем колеям, которые предлагали советские учебники и монографии вроде перцовской, было нельзя; мне очень помогли уроки моего старшего приятеля Александра Музылева и статьи Б.Эйхенбаума и Ю.Тынянова. Потом была книжка Н.Харджиева и В.Тренина "Поэтическая культура Маяковского", потом знакомство и дружба с Ритой Яковлевной Райт-Ковалевой... Надо сказать, что школьники приходили к выпускному классу с устойчивой аллергией на стихи "певца воды кипяченой", и даже слабая попытка показать, что поэт не исчерпывается "Стихами о советском паспорте" и что поэма "Владимир Ильич Ленин" не примитивный лубок, а довольно сложный текст, имела вполне ощутимый успех (у меня хранятся десятки анкет с ответами учеников на вопросы о поэте). Маяковский пришел в литературу с бунтом, неприятием мира. И это не академически отмеченная черта его мироощущения, отличающая его от Пастернака, например, но основа его поэтического мира. "Переделать все" - эти слова Блока много раз повторял Маяковский. Поэтому он так органически принял революцию, поэтому он так неизбежно должен был почувствовать себя "чудовищем ископаемо-хвостатым" в те годы, когда "подернулась тиной советская мешанина" и вместо утопических идеалов власть устремилась к построению общей тюрьмы. Русское ницшеанство, оставившее глубокий след в воззрениях Горького и Блока, оказало громадное воздействие на Маяковского - его "Человек" занял место Бога, а крик "Эй, вы! Небо! Снимите шляпу! Я иду!" - пусть сейчас он все чаще представляется неумной выходкой трудного подростка, - в ту пору был принципиальным и характерным жестом. Я помню, как интересно нам с учениками было обнаруживать черты евангельской композиции в поэме о Ленине - Слово, пророчество о приходе, родословная, предтеча, явление, дела, смерть и бессмертие; когда я рассказал о своих находках приятелю-филологу, тот сообщил мне, что в тартуских ученых записках уже были напечатаны тезисы доклада о чертах агиографии в поэме Маяковского. Жанровая память поэта необычайно сильна - как когда-то сформулировали Тынянов и Эйхенбаум, Маяковский пришел не с улицы, а из литературы. Маяковский весь устремлен в будущее. Это справедливо и по отношению к ранним стихам, где "тринадцатый апостол" всходит на "Голгофы аудиторий", в стихах, в которых поэт готов "душу вытащить", растоптать ее и "окровавленную дать, как знамя" - он видит "идущего через горы времени"; это видно и в первом вступлении в поэму "Во весь голос", обращенном к "товарищам потомкам". Эта устремленность в будущее исходит из отрицания настоящего, неприятия его; в ней и полное отрицание прошлого, нежелание его знать. И в этом истоки трагедии Маяковского. Первый день для него - 25 октября; революция - новое сотворение мира; его стихи - попытка написать новую книгу Бытия. Если все в будущем и ничего в прошлом, то малейшее сомнение в будущем (помните, как странно, чтобы не сказать - уродливо, выглядит будущее в "Клопе"?) рождает отчаяние. А за ним - самоубийство. Тема самоубийства - сквозная тема поэзии Маяковского. Пока есть вера в революцию как в высшую ценность, поэт (как когда-то певцы XVIII века) готов слагать ей оды. Но если в мире без Бога и без традиционных ценностей исчезает вера в утопический идеал, поэт остается один; убить себя - это и значит для него не просто акт отчаяния, а убийство мира. Трагедия повторяется как трагедия: Маяковский упрекал Есенина в самоубийстве и покончил с собой; через 50 с лишним лет Маяковского упрекнет в самоубийстве Юрий Карабчиевский... Маяковский всю жизнь думал и писал о поэзии. Он необычайно сознательно относился к своему делу - это сближало его с ОПОЯЗовцами, сказавшими о нем самые точные и верные слова. Он, пытавшийся подчинить стихи злобе дня, многократно говоривший, что поэзия - это работа, стихи - это оружие, что "в наше время тот - поэт, тот - писатель, кто полезен", он, наступавший "на горло собственной песне", в одном из лучших своих стихотворений - в "Юбилейном" - признался: "поэзия - пресволочнейшая штуковина: существует - и ни в зуб ногой". С поэзией - если она живет в поэте - ничего поделать нельзя. И Маяковский это понимал. Я знаю силу слов я знаю слов набат |