Приближается Франкфуртская книжная ярмарка, куда поедет и наш новейший российский роман.

- А вы читали его?!

- А вы что, против свободы творчества?

Когда-то Розанов высказал такую возмутительную неполиткорректность: "Свобода нужна содержанию, а пустоте свобода не нужна". И прав был наш несравненный Василь Васильич: зачем пустоте пустота? (А свобода ведь та же все вмещающая пустота.) Но, с другой стороны, она очень даже необходима - там, где нет содержания, его можно изобразить, измыслить на просторе и затем предстать в его сверхъестественном величии. Это нам, остальным свобода самовыражения пустой бочки не нужна, а ей самой как раз нужно много свободного пространства, чтобы заявить о себе.

Кто, если не читал, то хотя бы заглядывал в роман новейшей выделки или знакомился с ним по диагонали, не мог не прийти к убеждению, что он имеет дело с особым феноменом, с чем-то доселе невиданным, и что все известные смены стилей и разговоры о "переломах" в искусстве словесности совершенно не идут к данному случаю. (Мы имеем в виду, разумеется, не массу средней литературы, а только репрезентативную для нынешнего дня.)

Посудите сами. Роман - это самая "читабельная" вещь, захватывающая вас своим течением (недаром же говорят, желая подчеркнуть увлекательность какого-либо текста, "читается как роман"). С момента рождения жанра, связанного, кстати, с обретением женщиной из среднего класса отдельной комнаты, где наедине с книгой, в тишине она могла погружаться душой в сладостные грезы наяву, роман стал усладой и заменой жизни, - тем, что интереснее ее самой. И какие бы трансформации он ни претерпевал, приобретая оттенки социально-политического, философского, биографического, исторического, фантастического повествования, роман всегда оставался экзистенциальным субститутом жизни, вовлекающим читателя в свою колею. Интеллектуальный роман Томаса Манна или религиозно-метафизический Достоевского так же увлекателен и жизненно насущен (для тех, кто is up to the mark), как и сентиментальный. Он заставляет трепетать, погружая в трагические бездны, уноситься в заоблачные высоты и в конце концов становиться искушеннее и умудреннее.

Между тем, что касается романа нового типа, то каждый легко на себе может убедиться, что чтение его - это прежде всего труд, но не тот созидательный труд души и ума, который потребен для постижения истин жизни, а тот исключительно затратный труд, который требуется для разгадывания заковыристых, бесплодно изнурительных ребусов и безблагодатного преобарывания своего человеческого существа, подавления в себе чувства брезгливости и отвращения: труд по разлаживанию мыслительного аппарата и нормальной восприимчивости.

Соответственно двум этим мишеням - разуму и чувству, - нашумевший в литературных кругах роман бывает, обобщенно говоря, двух типов: суперинтеллектуалистическим и супернатуралистическим, а часто смешивает в разных пропорциях оба непременных для теперешнего творческого сознания элемента - учительную заумь с натужной эротикой. Само собой разумеется, что ни одно из подобных изделий - ни томительно-нудное, ни садистско-мазохистское - не читается "как роман". Разве что у бесхозной, одичалой молодежи, которой суют их в нос услужливые фактотумы передового мировоззрения и беспроигрышного гешефта, эта литература может пользоваться модным спросом как образец "расширенного сознания" и раскрепощенного поведения.

Новейший "интеллектуальный роман" кишит универсалиями и новоявленными мифологемами, замешенными на оккультной закваске. Не буду особенно "фундировать" сказанное, углубляясь в тексты: это и до меня и без меня уже сделано - к примеру в замечательной статье "Гипсовый ветер" Ирины Роднянской о "мнимых романах" В.Шарова, В.Пискунова, А.Королева и др. Если что и изменилось за протекшее с тех пор десятилетие, то лишь в сторону продвижения этих и близких по методу авторов (А.Иванченко, Б.Евсеев, Д.Липскеров) вперед по избранному курсу.

Многое из их словоизвержения можно было бы принять за "цветущую речь шизофреника", если бы не было хорошо известно, что авторы подобных текстов - психически нормальные люди, успешные деятели, составляющие целое течение в передовой романистике.

Замечали ли вы, между прочим, что подмена философских размышлений "доктринальными" измышлениями проникла ныне и на страницы строгого научного жанра, где вместо исследовательского усилия демонстрирует себя хлестаковская развязность либо исповеднический надрыв? И вот что интересно: аудитория, потребляющая прихотливый продукт, ничуть не дивится несообразностям. Может быть, учителями плюрализма она уже приучена не доверять истине как источнику тоталитарной угрозы и готова к тому, чтобы встретить на ее месте любую нескладицу...

Та же фантасмагория торжествует в новом "историческом романе", на чьих страницах Екатерина Великая под ручку с Чапаевым и Менделеевым может прогуливаться под сенью египетских пирамид эпохи Аменхотепа IV.

- Вы сказали "свобода творчества"?

Перед нами обрывки каких-то разрозненных миров, в принципе не складывающиеся в единый мир художественного творения; дело происходит в непредставимом, неоживотворяемом пространстве, населенном фантазией обезумевшего проектировщика. Однако преизбыток суррогатного фантазирования не восполняет, а лишь подчеркивает отсутствие живоносного художественного вымысла, живого воображения - источника искусства, заразительного по своей вдохновенной природе, увлекающего непосредственным впечатлением, которое оно вызывает в нас. Но нынешний романист, как мы убедились, не обладает даже демоническим вдохновением. В его распоряжении только судорожная его симуляция. Скучища неприличнейшая.

Не мне одной представляется, что никаких таких артефактов не существовало бы вовсе, если бы не bands of brothers от критики. Но об этом товаре трубят загодя: "Халва, халва!", на него - созывают: "Спешите видеть, если вы цивилизованный, передовой человек!". Ради него пускаются в рискованные сальто-мортале, на ходу подкрашивая дохлого зеленого карася под розового порося. "Поначалу зрителю будет не по себе, зато какая новизна, какая смелость..! Ну и что с того, что герои Шекспира ходят по сцене в гимнастерках, курят "Беломор", пьют водку, выражаются на манер братвы и поют "Колыму"?! - Ведь во времена театра "Глобус" сцена тоже существовала для живых людей", - щебечет вездесущая интеллектуалка.

Чтобы высидеть на шестичасовом някрошевском представлении пьесы Чехова (которым она была задумана в обычном объеме), театральный критик М.Давыдова в своей восторженной рецензии "Вишневый детский соловьиный сад" ("Известия", 11 июля), которой скорее подошло бы название "Вишневый (?) цирковой зоосад", рекомендует "собрать волю в кулак". (Вряд ли подобные призывы к самопринуждению понадобились бы, если бы речь шла о шестичасовой "Орестейе" или даже трилогии Сухово-Кобылина.)

Видели ли вы это зрелище, читатель, или "работы" других прославляемых революционеров сцены - К.Марталера, Ф.Кастрофа, Б.Уилсона и им подобных? Если да, то вы сможете особенно оценить и восхищение, и скорбь рецензентки-рекламистки. "Сумрачный прибалтийский гений" создал "изумительный узор" из многих "придумок" и "нерасшифровываемых эскапад". О, если бы только не исходный материал, "замусоривший" сцену! И хотя мастер "беспощадно сокращал текст и отсекал ненужных ему персонажей", Чехов внес-таки свою ложку дегтя.

Ах, маэстро, да бросьте Вы эту старую рухлядь, на борьбу с которой уходят Ваши лучшие творческие силы, расправьте крылья, освободитесь от клинча, в котором "внутренняя логика" Вашей постановки принуждена, по горестному впечатлению М.Давыдовой, беспрестанно опровергать внутреннюю логику автора "усталой" пьесы, А.П.Чехова! Закажите "канву", достойную Вашей энергетической сценографии.

Мы как будто отклонились, но ведь и модный "интеллектуальный роман", и театральный римейк - явления одного порядка. Каждый из них стремится перелопатить и даже демонтировать чужое творение (как Иванченко - Гоголя), будь то образ нерукотворного мироздания или человеческих рук шедевр.

Ну, а что же любовный роман, в каком виде нынче он? Он еще поразительнее "интеллектуального", но не более "заразителен" с эстетической стороны, чем тот (при том, что очень заразителен с моральной). Прежде всего, собственно любовной тематики не существует - потому что нет любви. Вытеснен сам романический элемент, на месте жизни чувств тут функционирование животного организма. То, что в настоящем романе было тайной, стало явью, а подлинной яви любви, этого блаженства от присутствия, не оказалось. И считать роман любовным можно лишь условно, по месту, которое он нынче занимает как новая версия "романа чувств". Что представление об этом чувстве в корне поменялось в передовом творческом сознании, свидетельствует непременное присутствие любовной тематики без любви в каждом являющемся на свет литсочинении, автор коего, если он не хочет отстать от времени, должен отметиться и расписаться в том, что он по меньшей мере не ханжа.

Под покровом выдуманных мук и терзаний, а также в порыве рассвобождения человеческой индивидуальности от сковывающих ее морально-эстетических оков романисты и прочие работники на передовом культурном фронте вывели (и заселили им общественное пространство) тип человека, который внушает отвращение, как свидригайловский паук (образ из "Преступления и наказания"), а по-научному - тип сексуального маньяка и в идеале - перверта (см.: В.Пискунов. "Песни Птерота"). Можно констатировать, что процесс дегуманизации искусства перешел в стадию его бестиализации.

Если условно "интеллектуальный роман" занят хаотизацией мира и смешением карт истории, то условно "любовный роман" - разрушением образа человека.

Вот парадокс. Самодовольная цивилизация, гордая своими завоеваниями по части прав и свобод человека, аплодирует глумлению над человеком как родовым существом, homo sapiens, аплодирует культурным маргиналам, объявившим себя творческой элитой, в чем прежде всего участвуют текущие СМИ, выдающие мандаты на избранность. Мэтров оказалось множество, но потерян измерительный метр. В советское время им служило "гонение", а позже - подозрительное "внимание" к новатору со стороны власти. Теперь, когда этого он лишился, ему приходится: а) выискивать таковое внимание властей и усматривать его елико возможно, но на этом далеко не уедешь; б) и - это главное - рассчитывать на ошеломительный эффект своего творческого вызова. Этот сенсационный фактор новизны утвердился в качестве измерительного метра и критерия художественных достижений. Установилось даже что-то вроде соревнования: кто больше сотрясет оснований, тот и больший в царстве творчества.

Карьеры сорокиных и ерофеевых у всех на виду. В интервью Вик. Ерофеева июльскому номеру журнала "Die Welt" порнограф #1 или даже #0 отрекомендован западному читателю как "один из самых значимых писателей современности". Именно так: не значительных, не замечательных, а "значимых", и не для России, а для "современности". Чувствуете, куда дует ветер времени, с чем идентифицирует себя передовое культурное сообщество? "Они (власти - Р.Г.), - жалуется интервьюируемый, - хотели бы изгнать нас из России". Это куда же? Пока что он изгнан на канал, но не "Беломорско-Балтийский", а на канал "Культура", где публичный сквернослов выступает с программой "Апокриф" (почему уж сразу не "Акафист"?) в качестве учителя жизни, разъясняя россиянам, как воспитывать детей. Или, быть может, он имеет в виду "изгнание" во Франкфурт, чтобы на той самой книжной ярмарке официально (?!) представлять страну? Россия, ты сдурела! Нет, это меня "они", власти четвертая и вторая в лице министерства культуры, управляемого пошлостью пошлого человека, "выдавливают", как выражается виртуальный изгнанник Ерофеев, из России. Прошло то старое недоброе время, когда мешающее нам жить руководство могло, тем не менее, сохранять здравый смысл и не пасовать перед напором нового эстетизма. Ведь когда Хрущев на достославной выставке живописи в Манеже, созерцая ее "прорывные" экспонаты, сказал: "Хочется плюнуть!", он сказал правду. И дефиниция "дегенеративное искусство", из каких бы уст она ни вышла, это тоже правда. Да чего уж больше: новейший брэнд, рожденный как самонаименование в недрах самого этого искусства, это trash , хлам, отбросы.

Сегодня нет такой пакости, которую бы независимые СМИ тут же не подхватили и не растираживали на всю страну. Освободился ли из уз литературный маргинал команданте гр-н Саенко, о его безотлагательных животных чаяниях беззастенчиво, многократно и со смаком оповещается все население. Заявился ли из-за бугра волосатый хрипун или группа таковых, о них наперебой и взахлеб докладывают как о самом важном событии для несчастной России.

Некоторое время тому назад в литературной критике ставился вопрос о морали новой эстетической продукции. Разве не очевидно, писал А.Архангельский, что она лишена "этической оправданности". Но встает другой вопрос, вопрос вопросов: об эстетической оправданности самой этой эстетики. Или попросту: творчество ли это? Ибо нет никаких зацепок, как мы видим, считать передовую продукцию продуктом творческой воли, то есть вообще причислять ее к искусству. Совершенно ясно, что мы имеем дело здесь не с творческой спонтанностью, не с художественной интуицией, а с потоком тенденциозных конструктов, производящих в умах работу по развоплощению образа мира и разоблачению человека, низводящую его до уровня презренной твари.

И как первого вопроса творцы новой литературной реальности в свое время не испугались, так и второй проигнорируют. За ними армия и флот издательств и прогрессивной критики. Однако все, кто не принадлежит к новейшей фабрике кошмаров, действующей под флагом свободы творчества, самим осознанием этого любопытного факта (что это творчество не что иное, как жульничество) смогут послужить очищению общественной атмосферы.

И еще встает третий вопрос: коль скоро мы имеем дело не с творчеством, а с системной пропагандой мизантропии, то не кажется ли вам, что перед сознанием возникают уже коллизии этой программы с человеческими установлениями, зафиксированными и в Конституции РФ, и в международной Декларации прав человека.

И потом, если в обществе захватывает позиции новый культпросвет, научающий современника, преисполнившись презрения к человечеству, меньше стесняться и стыдиться, а больше проявлять любопытство к разного рода нетрадиционным практикам, как сексуальным, так и оккультным, то это называется одним словом - растление. А это, между прочим, статья...

Что будем делать?