Сегодняшний выпуск - этакое "старое-новое", потому что речь идет о старой книжке, но изданной сейчас и включенной в современный культурный процесс. Иными словами - о первом романе из серии "Атлантида", издаваемой Ad Marginem. Сразу скажу, что я с самого начала приветствовал создание этой серии и вполне разделяю взгляды, излагаемые Александром Ивановым в многочисленных интервью: необходимо восстановить связь времен, не для того, чтобы покаяться или посмеяться, а просто для того, чтобы изжить травму. (Что считать травмой - отдельный вопрос, в который мне не хотелось бы вдаваться сейчас.) В принципе, то, что делаю я, преследует в чем-то ту же самую цель: показать как день сегодняшний вылезает из дня вчерашнего.

Обратимся, впрочем, к первой книге, вышедшей в "Атлантиде": детективу Льва Самойлова и Бориса Скорбина "Прочитанные следы". Судя по всему, первый раз он был издан в 1956 году в издательстве ДОСАФ (в списке книг серии ошибочно указан 1952 год, что маловероятно: действие "Следов" происходит в 1954). Не являясь специалистом по советской жанровой литературе, я ничего не могу сказать про Льва Самойлова и Бориса Скорбина, кроме того, что они написали еще несколько книг в соавторстве: документальную повесть "Верю в тебя" (Калуга, 1962) и художественно-документальный роман "Пароль - Родина" (1960), о нападении в 1941 году на немецкий гарнизон в Угольном Заводе Обнинской области. Так что о контексте возникновения этого произведения мы знаем довольно мало - и будем, конечно, благодарны читателям, если они поделятся с нами информацией, если она у них есть.

Пересказывать сюжет детектива - неблагородное дело, советского детектива - тем более. Дело не в том, что пересказом мы испортим удовольствие читателю, а в том, что пересказывать его бессмысленно точно так же, как бессмысленно пересказывать сюжеты Агаты Кристи или даже Дэшнела Хэммета. Потому что сюжеты каждого из этих авторов - на одно лицо, и дай бог упомнить, кто есть кто, пока читаешь. У Хэммета интересно про Сэма Спейда, у Агаты Кристи - про мисс Марпл, у Рекса Стаута - про орхидеи и обеды, а у советских авторов, извлеченных из под спуда Ивановым и Котоминым, - про приметы времени, стилистику и идеологию. Издатели, кстати, не обольщаются на тему собственно детективной составляющей, вынося на обложку книги спойлер, в котором названа фамилия убийцы. Сколько бы Иванов ни говорил, что "это были по-настоящему интересные авторы, очень умелые в смысле сюжета", он отлично понимает, что основная привлекательность этих книг - по крайней мере, той, что вышла под цифрой 001, - в другом. В том же интервью, он говорит:

Один француз говорил мне - они издали несколько романов Марининой, - что как детективщик она совсем слабая, но у нее есть очень выразительные моменты, например когда следователь Каменская звонит в свой центральный офис. А там один номер телефона, и он занят - это русская полиция, где всего один номер телефона, и он занят. Вот это, говорит, действительно интересно: мы очень многое узнаем о современной России через эти подробности. И таких подробностей в трэшевой советской литературе невероятное количество.

Должен сознаться, что "Прочитанные следы" меня разочаровали: на сюжет я особо и не рассчитывал, а вот подробностей могло бы быть и больше. Но главное разочарование связано с употреблением почти всеми, говорящими об "Атлантиде" - от "Афиши" до "Завтра", - слова "трэш". Тут я должен сознаться, что главная цель моей статьи - помочь читателю, который решит все это читать, избежать разочарования. Потому что если он будет искать трэш, то вряд ли он найдет его в советских книжках пятидесятых-шестидесятых годов.

Чтобы не спорить о терминах, поясню, что я имею в виду под трэшем. Трэш не просто "плохая литература" или "плохое кино", не просто мусор и отбросы литературного процесса. Нет, трэш это та часть культуры, где ее, культуры, подсознание неожиданно получило свободу и проболталось о том, что скрыто в мэйнстриме: как правило, это секс и насилие, страхи, фобии и обсессии. Если говорить о кино, шедевры трэша создавались в фильмах категории B в тот, момент когда кодекс Хейнса уже перестал действовать, а большое кино еще не дозрело до многих сюжетов. Так, Эд Вуд снимает свое кино про инопланетян, Уильям Кастл делает странные фильмы ужасов, Русс Майер показывает бесконечные груди размером с добрые ягодицы, а Роджер Корман рассказывает истории про плотоядные цветы, кровосмесительных грабителей и маньяков-убийц. В Америке литературный трэш существовал в макулатурных журналах. При наличии многочисленных стереотипов (как правило, ксенофобского характера), сюжеты настоящего трэша непредсказуемы и нелепы, потому что ничем не регулируются, кроме желания авторов придумать что-нибудь новенькое и цепляющее зрителя-читателя.

Положение дел в советской литературе пятидесятых-шестидесятых было совсем иным. В советском детективе или фантастике ближнего прицела было достаточно хорошо известно, что там должно быть, а чего быть не должно. Конечно, убийцу не удается угадать с первого взгляда (есть ложный след), но зато все остальные герои стереотипны до невозможности и ни метод убийства, ни его цель не выглядят особо изобретательными. Возможно, в книгах провинциальных авторов, которые обещают нам Иванов и Котомин, все по-другому, но пока - увы.

Эта повторяемость мотивов, сюжетов и образов ни в коей мере не является недостатком советских массовых книг. Как справедливо пишет Катерина Кларк:

В итоге работа по писанию <соцреалистических> романов уподобилась труду, скажем, иконописца в средневековой мастерской. Как иконописец рисовал, постоянно сверяясь с образцом, чтобы соблюсти положенное расположение фигур или колористику, так и советский романист копировал жесты, эмоциональные реакции, поступки героев, символику, использованные в текстах-образцах.

(Автор приносит благодарность Георгию Мхеидзе за своевременно обнаруженную цитату.)

Подобная иконопись в самом деле необходима при создании "небесного Советского Союза", о котором говорит Иванов. Но к трэшу она не имеет никакого отношения. Трэш причудлив, прихотлив и экстравагантен, советский масс-культ предсказуем, стандартизован и страдает стереотипией.

Раз уж Иванов сказал о психоанализе, то позволим себе соскользнуть в сомнительные области социальной психологии: американский трэш выражал скрытые тревоги американского общества, будоражил читателя, а советские книги, наоборот, успокаивали жителей СССР. В конце концов, наша история будет пострашней и попричудливей американской: так что нам нечего стыдиться, что масс-культ у нас не такой. Весь смысл проекта Иванова-Котомина в том и заключен, чтобы принять свое культурное прошлое таким, какое оно есть. Я был бы рад обнаружить в нем советского Эда Вуда, но пока попадаются только Самойлов и Скорбин.

Впрочем, это только первый выпуск. Подождем, пока Атлантида всплывет чуть-чуть побольше.

• Предыдущий выпуск