Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / < Вы здесь
Живые стихи
Водяные знаки. Выпуск 25

Дата публикации:  8 Сентября 2003

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

От периода времени "после 1985" много чего осталось, в том числе и стихи. Все они так или иначе характерны для эпохи - чего и требует от стихов непременное для современности условие: стихи должны быть живыми.

Живые стихи - это как раз те, что передают напор и направление быстротекущего времени, а значит - умирающие с наступлением другой эпохи... Такая вот палка о двух концах, когда качество является сразу достоинством и недостатком.

Странное все же было время. Хотя бы потому, что живыми стихами перестроечной эпохи принято считать головные, вычисленные, концептуальные вещи, расчлененные смыслы, окропленные мертвой водой интеллекта, - от мертвой воды в волшебных сказках срастаются раны на мертвом теле, а в поэзии 90-х рубинштейновские картотеки обретают смысловую цельность.

Такими стихами мы насладились сполна - и вовремя с ними расстались. Теперь до нас доходят более медленные книги о том, что пришло тогда процвесть и умереть, передающие все тот же перестроечный пейзаж при помощи старых испытанных средств: интонации, краски, детали. Или портрет, в котором портретируемый - живой, ничем кропить не надо:

Алкаши моих лет и занятий
джаз играют на Старом Арбате,
всяк артист не имеет цены.
До чего мы смешны, пацаны!

Эту банду опухших каналий
из приличных оркестров погнали,
но они по прошествии лет
болт забили на волчий билет.

Как летят, крылышкуя рублями,
голубятники за голубями,
старый Элвис и старый Луи
догоняют шедевры свои.

................................................

И не в терапевтическом шоке
раздуваются груди и щеки,
сизый голубь - из опытных рук
вылетает серебряный звук.

У лирика Ильи Фаликова была эпическая позиция наблюдателя в потоке перестроечного бытия. Его лирическое "я" не стало частью хаоса, оставаясь вещью-в-себе - так, название его книги стихов "Книга лирики. 1989-2002" (М.: Предлог, ММIII. - 208 с.) выросло из подзаголовков предыдущих книжек, что показательно: менялись темы, менялся мир вокруг, оставалась суть - сопереживание живому (На шею ребенка ужасно смотреть - / адамово яблочко хрупко), находимому в потоке безличного, безликого... Безликого?

Если у времени и есть лицо, рисуется оно вот так: 1989 - 2002. Цифрами. Остальные черты обобщаются:

Что ни ровесник - черты подворотни, детдома,
гладких немного, а сытых по пальцам сочтешь.
На карфагенских камнях отпылала Дидона,
пламя ее подпалило астральный чертеж.

........................................................................

Рим победил. Не уйти из афганского плена
Тучной державе, бесславно поверженной ниц.
Встанет Тунис над развалинами Карфагена.
Из карфагенского камня построен Тунис.

Стихи, написанные за долгий период лоскутного времени должны быть, наверное, разными - такие они и есть: наряду с живыми реалиями, с конкретными событиями времени и места в них вдруг высказывается что-то хтоническое, младенческие страхи самой поэзии:

Один и тот же бык преследует меня
у горок голубых, у серого плетня,
у розовой волны, у синего леска,
и очи зажжены у рыжего быка.

А в чем моя вина? Жующее жует,
сухая рыжина пожаром отдает.
Он к подвигам готов, как будто между дел,
из собственных рогов надравшись, одурел.

На что ему моя фигура? Что ему
Натура, и семья, и дело по уму,
И правда на духу, и кровное родство?
Колышется в паху гантелина его.

...............................................................

Но есть и точки стяжения, делающие книгу - книгой, цельностью с внутренним сюжетом, с динамикой его развития - а не сборником стихотворений.

Во-первых, сразу видно, из какого сора... Эта книга лирики вырастает из эпического сора легендарной истории, находимого на мусорных кучах истории актуальной. Почему так? Ощущение тогдашней реальности, хаоса, явившегося не по нашему невезению, а по какой-то извечной закономерности, передано очень точно:

............................................

Мир перевернут круто и давно,
источник передернут.
Стакан, в котором красное вино,
На скатерть перевернут.

............................................

Во-вторых - болевая сосредоточенность на этом потоке: больно от чего-нибудь в нем - значит, это настоящее. Остальное пусть себе кучкуется и протекает, пропадает пропадом... И, значит, в этой аномийной действительности, не позволяющей себя опознать, мы действительно есть - поэтому возможны сопутствующие вопросы:

Откуда мы - такие человеки?
Мы чудь и водь, мы из варягов в греки,
и в банной наготе, как оказалось,
из нас растут березовые ветки,
а если царство как-то враз распалось,
осталось нам жевать его объедки.

Кучи и потоки, в которые собирается движущаяся реальность перестроечной эпохи, передаются растерянным сознанием наивно, миметически - а потому с фотографической достоверностью: через кучи и потоки слов - длинные перечисления, нагромождения - прием действительно не новый ("Я прекрасно понимаю, что стихи мои, написанные в начале 90-х, слишком привязаны к предшествующему времени стиха, - я не вижу здесь ничего постыдного. Это время - было. Оно просто прошло. Не факт, что бесплодно. Потом, к середине 90-х, в мой - и не только мой - стих вошло нечто другое. Точнее, укрепилось то, что прежде было не столь отчетливо. По видимости неновое. Дело в пропорциях и сочетаниях свойств"), но своевременный, уместный, акцентирующий точки статики, те самые пункты А и Б на пути из - в:

..........................................

запарка, и стоит содом вселенной,
как старый дом, который скорым сломом
уже переболел в ночи мгновенной.

В куче можно найти и Мамая на Курском вокзале, и АНТ со сноской "фирма А.Тарасова, ныне забытого", Валгаллу, Тартар и толпы у ЦУМа... Эклектика вполне типичная для поэзии того времени - есть однако нечто, отличающее эти кучи слов от "живых" - тех же рубинштейновских. Это семантическая определенность: ряды перечислений подобраны тщательно, обдуманно, со вкусом и толком - даже если сам поэт не тратил на это времени, его классицистически вышколенная муза, как ни старается, не может забыть гаммы. Портрет бича-апреля у нее выходит несколько салонным - просто мода салонная нынче такая, передвижническая:

........................................................

Жилец руин, дитя своей эпохи,
весь из хрящей острее осетринных,
в гумпомощь упакован, руки в боки,
в зеркальных отражается витринах.

На совести его темнеют пятна,
каких на красном солнце не бывало,
и первый ливень грянет, вероятно,
затем, чтоб те и эти посмывало.

Муза, однако, отдельно - а поэт отдельно: то самое константное лирическое я то и дело заглядывает в зеркало стиха: романсовый надрыв ("Когда исчезну, только алкаши / нальются за помин моей души. / Я сам лакал из лужи непотребной, / я сам себя давно видал в гробу. / Рыдай, рванина. Музыкой волшебной / я заплатил за русскую судьбу"), блатной мотивчик ("По Волге летят скоростные суда, / и тучка находит на птичку. / А в майском саду отыграл навсегда / мальчишка припадочный в тычку"), жаргонные словечки (Баю-баю, милый, топай баиньки. / На халяву стопку опрокинуть, / в омут кануть, кокнуться на боинге / или на катке коньки откинуть), усмешка над самим собой:

Старыми словесами
пишем - и знаем сами,
что истекла струя
старого соловья.

И идентификация себя живого во времени - прошедшем:

Додрожу в одежонке рыжей,
добираясь во тьме домой.
На полу, под дырявой крышей,
отлежусь, до утра живой.

Что мы пели и где бывали,
не расскажет уже никто -
ни поэт на моем бульваре,
ни собака в моем пальто.

Нетипично для поэтического времени, которое охватывает книга, и полное отсутствие иронии, глубокая серьезность, с которой поэт идет на поиск пути истинного в обнажившиеся под селевым потоком развалины Критского лабиринта. Серьезность, делающая человека совершенно беззащитным, - позиция сильная и симпатичная. Поэтому легко прощается единственное защитное движение - автопредисловие, прогноз констатаций как ложный выпад: "Некоторая закрытость, упор на внутристиховые задачи, уход (почти бесполезный) от социальной сиюминутности, ставка на звук, равный смыслу (и наоборот), подземный гул опущенных звеньев, нечаянная метафизика и неизбежная метафорика (...)"

Вторым предисловием становится первое стихотворение, поясняющее, почему эта муза хорошо играет гаммы:

На тебя работали три века,
сто провидцев, общество слепых,
вся охранка, фабрика, аптека,
суд, сенат, сиянье всех святых,

волчий вой, кулачная потеха, -
результат? Прискорбно легкий стих.
......................................................

Образ стукача, которым это стихотворение кончается: "ежели поэт на пишмашинке / на себя Вселенной настучит" - как раз примета того мертвого времени, о котором в предисловии сказано, что оно просто прошло, и не факт, что бесплодно: теперь и машинки не стучат, и люди, кажется, расстались с этой бедой. Понимание феномена эпохи не дает поэту осуждать ее - только обсуждать, помещая в свое лирическое время: в книге нет точной хронологии - не стоят даты под стихами; мало точных примет, отличающих 1989 год от 1990, а эти два - от 1999. Лирическое время протекает как-то иначе, чем физическое - почему-то останавливает взгляд то, как поэт подписал прозаический текст предисловия к книге стихов: 2003, март, Москва.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв ( )


Предыдущие публикации:
Дмитрий Бавильский, Живой Журнал словами писателей /05.09/
Выпуск 13. Я не принадлежу и никогда не принадлежал ни к одному из лагерей или существующих группировок. И это сознательно выбранная мной позиция.
Михаил Майков, Это ряд наблюдений /05.09/
16-я Московская международная книжная выставка-ярмарка: первые два дня. Подготовились все достойно, глаза на ярмарке привычно разбегаются, жизнь удалась.
Это критика /04.09/
Выпуск 13. Дмитрий Бак: "Моя репутация автора умеренного для критика невыигрышна".
Сергей Кузнецов, Завсегда везде ништяк /04.09/
Старое и новое. Выпуск 24. Книжку я купил из антисоветских соображений: подзаголовок "Документальная история индейского сопротивления" обещала мне рассказ о диссидентском движении в Америке - так и получилось.
Андрей Степанов, Читайте Цыпкина! /03.09/
Спорить с г-жой Кузнецовой нельзя, потому что ее критика - это даже не "художественное литературоведение", а приколачивание ярлыков гвоздями ко лбам. А роман-то на самом деле гениальный.
предыдущая в начало следующая
Анна Кузнецова
Анна
КУЗНЕЦОВА
kuznecova@znamlit.ru
URL

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100