Улицкая, Петрушевская... Про Петрушевскую впервые услышала в связи с пьесой "Чинзано". Кто-то известный поставил на малой сцене где-то. Ходила она в самиздатовских "Эрика" дает...". Я в гостях у кого-то открыла в середине и сразу прочла примерно такое:

Ты когда-нибудь слыхала, как кричит пятимесячный плод?

(цитата не точная)

Дальше я ее захлопнула и никогда в жизни решила больше не читать ни строчки. Не потому, что это плохо написано, - я просто не хочу этого слышать. Бабий вой. Пьяный Алеша Хвостенко для определения литературы такого рода, обходился одним словом. Понятно, каким.

Ну так что, вы-то слыхали, как кричит пятимесячный плод?

Все слыхали, я надеюсь?

А видали, как переливается всеми цветами радуги плацента?

Итак, медленно держась за плаценту, мы пересекаем околоплодные воды и вплываем в великую русскую женскую литературу под общим кодовым названием Бабий вой.

Вой этот - нормальная естественная реакция на тот ад, в котором непрерывно должна была пребывать русская женщина сначала при царизме, потом при советской власти, потом при постсоветской...

Пятимесячный плод - кричит, собака. Но этот хоть недолго. А уж если, не дай Бог, девятимесячный - так полжизни ему вынь да положь. Опять же, Плацента переливается. Памперсов нет. Мыла тоже. Не говоря уж о горячей воде. Кухня коммунальная. Свекровь злая. Нога сырая. Муж дерется. А потом его убили.

Потом вообще всех убили, вроде и кончилось это безобразие, можно вздохнуть с облегчением, так нет - нарожали опять.

Кровавое воскресенье, революция, война, коллективизация, лагеря, Черный понедельник.

В постсоветский период женщины наконец опомнились и перестали рожать, поняли, что нерентабельно продолжать развитие этого вечно не попадающего в формат народа в его одной отдельно взятой стране. Была уже надежда, что эксперимент "Россия" наконец объявят провалившимся и благополучно завершат. Так нет же, лет на десять хватило благоразумия и здравого смысла, а нынче - что делается?

Вот Сеня родился - будущий мой крестный сын, я спрашиваю Дашку, молодую мать:

- Ну и чего в роддоме видала? Рожают-то много?
- Ой много... Все чего-то опять рожают, там, где я лежала, - по 17- 19 в день. Вообще кругом все рожают. И Вася тоже еще девочку хочет...

Девочка - будет у них уже третье дитя. Ничего не боятся дурищи, ни злых свекровей, ни драчливых мужей, ни грядущих революций. Ну прям как нерусские...

А вот памперсы им, представьте себе, завезли! Не буду врать, что воду дали, но памперсы - четко завезли. А читают они... переводные романы.

Вот эта, поколения наших родителей, бедная, горькая, наполненная пахучей, тяжелой, неблагополучной физиологией женская проза - уже стала историей русской литературы. Но женщины, прокричавшие этот крик, пропевшие этот вой, они живы-здоровы, продолжают писать, и все эти девственности, потерянные в грязном подъезде на радиаторе, под портвейн "Южный" и плавленый сырок "Весенний", все эти преждевременные роды, криминальные аборты, вывернутые наизнанку кровоточащие половые губы - по-прежнему существуют в сегодняшней литературе. Молодые женщины вряд ли захотят что-нибудь знать об этом. Но женщины немолодые все это читают и снова, и снова вспоминают... Как же он все-таки кричит - этот Пятимесячный Плод?

После этих книг остается ощущение, что тебе в рот запихнули бурую от крови менструальную вату, ту самую, которой поколения наших женщин пользовались вместо прокладок и тампонов. Сложное ощущение: и вата вроде вещь хорошая, да и менструальная кровь - символ жизни, а не смерти; а все равно неприятно - и я бы даже сказала - тошно от всего этого. Тошно оттого, что женщины-писательницы этого поколения избрали жанр "Книги жалоб" - любимым и единственным.

Я не люблю всю эту литературу. Все же - литературу. То, что пишут нынешние русские писательницы, что моего поколения, что следующего, - этим словом вообще назвать невозможно. Денежкина мне понравилась своей нездешней прямотой и несколькими абсолютно собственными, ни у кого не заимствованными мыслями и наблюдениями. Есть еще Наташа Медведева. Уже - была. Это удивительное, недооцененное пока что, явление в современной русской культуре, и о ней я напишу позже. Остальные барышни явно взяты в писатели знакомыми мужчинами за славные мордашки, правильные тусовки и умение писать на русском языке как таковое. Я думаю, что у них будет все в порядке. Стране нужны писательницы.

Вот Витя-Топор говорит во всех интервью, что собирается уделить большое внимание женской прозе. Это означает перевести и напечатать много нашей -нерусской сестры. Нерусскую женскую прозу я иногда очень уважаю. Вот англичанок, например: Айрис Мэрдок и Мюриел Спарк. Еще мексиканку Лауру Эскивель. О ней я тоже напишу.

Но сначала о нелюбимой Людмиле Улицкой.

За что мы их не любим.

Во-первых, у нее физиология сгущена до невыносимости. И так же физиологично, как будто через увеличительное стекло сгущена тема секса. При этом, Улицкую явно интересуют патологические истории, такие, какие любят рассказывать старушки в очереди или женщины в гинекологических больницах, по ночам. Еще такие истории показывают в программе "Окна" и коротко освещают в газетах типа "Отдохни" или "Не скучай!". Улицкая классно раскладывается на первые полосы этих изданий или какой-нибудь Газеты-Крошка-Ру:

Школьница жила со стариком-соседом пять лет и родила четверых!!!

Пожилая замужняя соблазнила школьного товарища своего сына и, не поделив его с собственной дочерью, сошла с ума!!!

Женщина из Марьиной рощи, застав мужа с воспитанницей, недавно взятой в дом сиротой - простила!!!

В Бруклине - художник жил с тремя! Умер от неизвестной инфекции!!! Незадолго до смерти найдена внебрачная дочь!!!

Мать внебрачной дочери, известный адвокат, бывшая цирковая акробатка: вдове придется теперь побегать за этими деньгами!

Беременная москвичка умерла в Ялтинской больнице из-за того, что врачи не смогли вовремя определить гепатит! Что это, ошибка или умысел?

Вот такие сюжеты, я уверена, что каждый, кто уже читал Улицкую, их сразу узнает, а кто еще не читал, немедленно побежит за ней в магазин.

Читается она действительно запоем. Язык вроде хороший, богатый. Стиль великолепный. Ну и слезы, понятное дело, льются рекой. Но я лично ее читать больше не буду. Не хочу. Мне не нужна бульварщина, написанная великолепным стилем. Я вообще-то бульварщину иногда очень даже люблю почитать, но тогда я беру книжку Полины Дашковой. Такая девушка у каждого своя, кому-то ближе Донцова, кому то Маринина, я вот выбрала себе Дашкову - красивую худую брюнетку, переводчицу, из хорошей семьи, у меня именно с ней самоидентификация, и я читаю ее с удовольствием. Там - полное совпадение жанра и стиля. Примитивный жанр, изложенный честным и простым стилем.

Мне кажется, что есть какие-то законы, логика стиля и жанра.

Вот, например, моя мать - Вика Платова, прозаик, яркий представитель той самой душераздирающей женской прозы, дважды финалиист Букера, и вот - Виктория Платова, детективщица: они лежат в разных отделах, если магазин побольше - даже в разных залах, их невозможно перепутать, у них нет точек соприкосновения.

Так же, как у моей литературной комедии "Бедная девушка" нет ничего общего с иронической прозой Дарьи Донцовой и никогда не будет. Мы - играем в разном весе.

Но играем более или менее честно.

А вот Улицкая и Бакунин, они плывут, мягко вплывают из вроде как Букера во вроде как попсу. И чем дальше, тем больше. Да в общем-то, это путь в одну сторону. Эдакая попса для Богатых духом. Бакунина я прощала, пока он не замахнулся на святое и не сочинил Евангелие от Бакунина, вот на этом месте чаша пошлости была переполнена, а Улицкую совсем простить не могу.

В ней есть еще какая то невероятная безнравственность, запутанная, не сразу заметная, выдаваемая даже за христианское всепрощение.

В таком примитивном продукте, как Полина Дашкова, никакие такие духовные сложности невозможны, все эти наши Девушки-рассказчицы, Бабки-сказительницы - строят свои вещи по принципу сказки, где все нравственные полюса расставлены четко и выписаны чисто.

А у Людмилы Улицкой постоянное скольжение.

Вот самый простой пример:

Добрая Соня берет в дом воспитанницу-сиротку. Трогательная Лолита-Козетта давно уже живет проституцией, а тут наконец в теплом семейном доме обогрелась, обрела давно утерянное детство, и в благодарность, от чистого сердца, предложила новообретенному папе-художнику немножко потереться внутри ее чистого полудетского тельца. Папа потерся, понял, что счастье там, а вовсе не внутри пятидесятилетней жены Сони, и полюбил сиротку Последней Любовью. А жена Соня оказалась истиной Женой Художника, просекла, что эта светлая любовь необходима ему - для Последней Вспышки Вдохновения. Она поселила художника с Сироткой в мастерскую и раз в неделю приносит им фаршированную рыбу в баночке. Когда художник, создав Великую Коллекцию, умирает, обе женщины стоят обнявшись на его похоронах, и Сиротка, осиротевшая окончательно, рыдает у благородной Сони на груди.

Читатель, ты уже плачешь?

Или возмущаешься моим цинизмом?

А в жизни тебе такие истории не попадались?

Мне - два раза, живьем. (Не считая Вуди Алена с его вьетнамкой.) Живьем, обе эти жены первым делом оказались в психушке. Одна с попыткой самоубийства, другая просто в тяжелейшей депрессии. Психика не выдержала. Нет, не того факта, что Пятнадцатилетнюю предпочли Пятидесятилетней. Господи, да для кого ж это новость! По всему миру художники сидят в мастерских с молодыми девушками, а их старые жены кукуют одни в квартире. Только девушек обычно находят на улице, а не в собственном доме. Девушки обычно эту жену знать не знают и всеми силами стараются никогда не узнать.

В психушку эти, мои знакомые женщины, попали потому, что психика не смогла принять вовсе не распутство юной девицы или стареющего мужа, но чудовищное предательство эти двоих - самых близких.

Никто не назовет меня ханжой, да я, если хотите, всецело за многоженство, но это должно быть заранее объявлено, оговорено со всеми участниками. Девицу надо брать в дом, договорившись, что ее берут не дочкой, а младшей женой.

Бедная сиротка, описанная Улицкой, - МЕРЗАВКА. И никакой другой трактовки этого образа быть не может. Любая другая трактовка - аморальна. Девушка-Мерзавка. Таким надо морду бить, а не носить рыбу фиш в баночке. А Улицкая призывает нас умилиться. Доброте все понимающей Сони. Прелести этого тельца, не знавшего детства. Вообще там большой упор на отсутствие у Сиротки детства. Это старый трюк - адвокат каждого серийного убийцы обязательно рассказывает, что детства у парня - не было! Ни у Чикатилы, ни у Даммера - ни хрена не было детства... Давайте их пожалеем.

При этом Улицкая позиционируется критиками и литературоведами как представитель Классической Русской Литературы. Наследница и проч. и проч. Это не какая-нибудь Таня Толстая, которая хоть и твердит на каждом углу, что она хорошая, всем ясно, что плохая и гуманизм с ней, чисто по генокоду, рядом никогда не ночевал. Там, в общем-то, все честно. Веселая порочная Барынька, внучка веселого порочного Барина. А эта? Она такая вся Своя-Наша! Еврейская девушка, с понтом гуманистка. Да мне собственно плевать на эту Соню и ее христианское смирение. Но у меня есть дочь, взрослая уже девица, и я не хочу, чтобы, прочтя гуманистку Улицкую, она решила, что раньше вот люди были непродвинутые, Достоевский вот все какую-то бодягу разводил, что нехорошо мол трахать сироток, особенно собственных воспитанниц, а сейчас вот другие правила, и все та же Хорошая Русская Литература учить нас, что все это прелестно, что это, ребята, жизнь плоти, и муж хороший, и Соня хорошая, и Сиротка - прелесть до чего мила.

Нет, дорогая дочь, ничего в мире не изменилось. Грех Распутства по-прежнему порой прощаем и по-прежнему несоизмерим с Грехом Предательства, который даже Христос простил только после того, как предатель сам себя осудил и повесил. Этот муж и эта сиротинушка не просто распутники - они предатели. И посему он - старая сволочь, а барышня - мерзавка, и книга эта не Хорошая Русская Литература, а вообще-то грязная бульварщина для интеллигенции.

Мой тебе совет: читай чистую бульварщину Виктории Платовой, а захочется женской прозы, так читай свою бабушку Вику Платову. А христианская идиллия Людмилы Улицкой в народе укладывается в частушку:

Для всемирного примера
Обобью п.....у фанерой,
Вставлю раму и стекло,
Будет чисто и светло!