Имя Михаила Михайловича Алленова хорошо знакомо всем интересующимся историей русского искусства. М.М.Алленов - специалист по русскому искусству XVIII-XIX веков. Его перу принадлежит, возможно, наиболее удачный том из трехтомника по русскому искусству, выпущенного в 2000-м году издательством "Трилистник", являющегося вехой в осмыслении того, как писать о художественной жизни государства Российского в отсутствие строгой планировки, характерной для советского искусствоведения. В случае М.М.Алленова, как и в случае мастеров живописи, хочется говорить о "манере письма". Для этой "манеры" характерно практически полное отсутствие сухости, фактуры ради фактуры, масштабность неожиданных, но точных сопоставлений, ставящих произведение искусства выше совокупности обстоятельств изготовления и стилистических рамок эпохи. Пример: в одной из книг искусствовед наделяет стрелку Васильевского острова в Санкт-Петербурге - архитектурный ансамбль, состоящий из набережной, здания Биржи и двух стел, служивших маяками, - символическим значением, представляя комплекс как некий "храм Нептуна", который освящает и благословляет воды Невы на выходе в морской простор. Это умение видеть и артикулировать пласт значений, выходящий за рамки художественной конкретики, особенно чувствуется в сборнике эссе М.М.Алленова "Тексты о текстах", выпущенном издательством НЛО в серии "Очерки визуальности".

На вопрос, кому можно порекомендовать это издание, ответить чрезвычайно трудно. Сам автор не предполагает каких-либо цеховых границ, внутри которых восприятие этих очерков будет максимально эффективным. Разве можно определить, где в гуманитарно образованном человеке заканчивается вдумчивый и восторженный читатель Мандельштама и начинается любитель прогулок по Петербургу или ценитель архитектурных шедевров города? Тем, кто может четко указать на разные ящички, сделанные из водо- и мысленепроницаемых материалов, из которых складывается пространство знания, эта книга явно не предназначается.

Не придется она по нраву и ревнителям строгой каузальности в сфере какого бы то ни было -ведения. Против них направлен такой пассаж в книге:

"Пафос так называемой "научной объективности", составляющий предел мечтаний исследователя, - достигнуть такого состояния знаний, которое выражается словами: "симптоматично", "не случайно", "неудивительно, что" и т.п. Явления творческого чуда превращаются в закономерные, высоковероятностные события, якобы возникающие при соблюдении некоторых условий: например, если родиться тогда-то, воспитываться так-то, окончить (скажем, академию, университет), продолжить (скажем, за границей у Шальгрена или в Гейдельберге и Сорбонне), усердно упражняться, то в итоге, как правило, возникает... Адмиралтейство Захарова" (Ж.-Ф. Шальгрен - парижский архитектор, у которого учился по окончании Петербургской академии архитектор Адмиралтейства А.Д.Захаров). Что же нам предлагается взамен спасительных "следовательно", "не случайно", "закономерно", обрамляющих прекрасные пейзажи безболезненного возникновения искусства из совокупности обстоятельств политической, общественной и стилистической жизни какой-либо эпохи? Хотя почему безболезненного? Засоренная марксистскими механизмами описания, отечественная искусствоведческая наука до недавних пор выводила произведение искусства из суровой, бескомпромиссной борьбы прогрессивных течений с реакционными. Художник, отирая пот со лба, боролся, писал резолюции и прокламации, расклеивал воззвания - вот какую картину создавали в воображении читателя эти термины. М.М.Алленов же уверен: "Чудеса, однако, не возникают как правило". Другая крайность искусствоведческого подхода - органицистские метафоры и метонимии, когда возникновение произведения искусства описывается как результат трудных родов "своеобразной и неповторимой индивидуальности художника-творца". Этой крайности автор также избегает. М.М.Алленову ближе всего представление о культуре как о "пятой стихии" из стихотворения Мандельштама, созданной "свободным человеком" и подразумевающей адекватный этой свободе интерпретирующий взгляд.

Свою задачу в осмыслении чудес искусства автор определяет в предуведомлении: "согласно прекрасной формуле В.Ф.Одоевского, "расширить пространство нашего изумления"". "Тексты о текстах" - не только указание на содержание книги. В большинстве очерков М.М.Алленова речь идет о высказываниях, последовательности слов, посвященных какому-либо произведению искусства, которое, в свою очередь, тоже является текстом. Модное слово "оптика" здесь вполне применимо: для автора рассматриваемые тексты - речь Блока на похоронах Врубеля, стихотворение Мандельштама о здании Адмиралтейства Захарова - являются своеобразными линзами, сквозь которые лучше видны чудеса искусства. Есть у автора и, так сказать, любимые очки: в большинстве очерков проскальзывает то цитата, то проясняющий пересказ какого-либо места из "Мастера и Маргариты" Булгакова. Поэзия Мандельштама - также постоянный спутник автора в разговоре на самые разные темы.

Чтение книги М.М.Алленова вызывает в сознании банальный, но подходящий образ "сада расходящихся тропок". Каков бы ни был объект исследования, а вернее сказать, созерцания автора, каждое наблюдение порождает отступления, дополнения, замечания, ценные как сами по себе, так и для осмысления целого, будь то речь Блока или градостроительный и общекультурный смысл баженовского Пашкова дома. В одной рецензии невозможно пройти по всем "тропкам" сразу, поэтому мы не можем не выбирать определенные маршруты. Другой читатель выберет другие, благо, возможностей для собственной навигации книга предоставляет сполна.

Половину книги занимают два эссе об искусстве советского времени. Эти произведения полемически заострены против сколько-нибудь примиренческого отношения к архитектуре и искусству социалистического реализма. Характерно, что по времени написания они - самые ранние, относятся к концу 80-х годов. Там, где Владимир Паперный, например, со спокойствием естествоиспытателя констатирует наличие характерных признаков "Культуры 2", Михаил Алленов видит абсурд, вытекающий из того факта, что стиль социалистического реализма был производным тоталитарной системы, вернее, Системы. Станции "Комсомольская-кольцевая", "героини" первого очерка, он устраивает небольшой искусствоведческий допрос, заставляет монументальную пропаганду "проболтаться" о времени. Одна архитектурная деталь, решетка, заключенная в лепную раму наравне с мозаиками на тему победы революционных сил, прочтенная не как техническая деталь, но как важный, говорящий элемент композиции, становится "компонентом идеологического текста, структурированного как символико-эмблематическая аллегория или изобразительная идеограмма, каковой является, например, государственный герб".

В другом очерке, озаглавленном "Структура и функция понятия "Социалистический реализм" в современных условиях", М.М.Алленов разбирает статью нескольких (не названных автором) членов Академии художеств СССР "За решительный подъем искусствоведения", появившуюся на страницах газеты "Советская культура" 30 апреля 1987 года. Факт идеологической борьбы времен "перестройки" становится для автора поводом вскрыть пустоту риторики художественных бонз, для которых академия со дня основания являлась теплицей. Алленов показывает, что перед академиками не стояла задача "честно" определить, что такое социалистический реализм. Искусствовед рассматривает текст с точки зрения речевой этики и приходит к выводу, что главная цель идеологического текста - создать некое поле руководства искусством путем избегания четких формулировок и использования угроз разной степени внятности.

Советский период вновь оказывается в центре внимания автора в последнем очерке книги - "Квартирный вопрос" в романе М.Булгакова "Мастер и Маргарита". Речь в очерке идет не столько о квартирном вопросе как таковом, сколько о географии романа. Это один из самых интересных опытов чтения романа, появившихся в последнее время. Установление взаимоотношений между текстом и контекстом на уровне значимых деталей превращено автором в высокое искусство. Чего стоит хотя бы такое рассуждение: подозрения сослуживцев Степы Лиходеева, что его арестовали и отправили "в места не столь отдаленные", полностью оправдываются, если прочесть этот эвфемизм буквально - Ялта, по представлениям сталинского времени, действительно место не настолько отдаленное, как, к примеру, Колыма! Воланд у Алленова появляется в стране, где души уже "обезбожены" (неологизм автора), его работу выполнила за него Система, и дьяволу остается пародировать Систему (в рамках сеанса фокусов с последующим разоблачением, например). Буквальное прочтение эвфемизмов и идиом (в частности, "оторвать голову" - ср. с отрыванием головы у конферансье во время сеанса фокусов) рассматривается как один из пародийных приемов дьявольских сил.

Эссе "Портрет художника в речи А.Блока "Памяти Врубеля"" - это, можно сказать, "маленькая трагедия" на материале жизней и мнений ведущих представителей круга русских символистов. В роли "каменного гостя", только не фантастического, а наоборот, укрепленного в повседневности, выступает "великая Скука" "с ее атрибутами - мелочностью будничного, мещанским прозаизмом, пошлостью - имеет свойство разрастаться до размеров всей жизни". Врубеля, как написал Блок, "затопила ночь искусства", спасительная ночь, в которой можно спрятаться от Скуки. Но "искусство в роли щита от житейской скуки и пошлости - ... это вообще самая опасная позиция, которая может существовать в отношениях искусства к действительности, чреватая катастрофическими последствиями - не для искусства, а для живого человека, художника, оказавшегося в этой позиции". Картина Врубеля "Демон поверженный" в интерпретации искусствоведа становится следствием вторжения в жизнь художника великой Скуки. Жизненная трагедия - рождение сына с заячьей губой, напоминание о собственной болезни крови - не могла не воплотиться в образе поверженного демиурга (первый, хрестоматийный "Демон" Врубеля был, согласно художнику, изображением созидающей силы).

Два очерка о Мандельштаме - "Архитектура в "Камне" Мандельштама" и "Адмиралтейство Захарова в "Адмиралтействе" Мандельштама" - посвящены материям настолько тонким, что нам, в нашем беглом пересказе, боязно потерять нить. Ключом к очеркам является следующее рассуждение автора, базирующееся на внимательном прочтении Мандельштама: для поэта "атрибуты архитектуры и атрибуты поэтической речи одни и те же". Созерцание этих соотношений позволяет, кроме прочего, уловить удивительный момент, когда один текст порождает чудо другого, и Адмиралтейство становится портретом "молодого Мандельштама, любующегося и узнающего в архитектурном образе ... образ своей поэзии, своего двойника".

Богатство интерпретаций, постоянное движение от смыслового центра текстов к периферии и обратно, обогащающее наше понимание объекта исследования, позволяет поместить "Тексты о текстах" в область не столько "чистого" искусствоведения, сколько искусствоведческой герменевтики. На данный момент книга М.М.Алленова - самая "заряженная" из книг серии "Очерки визуальности". Остается только пожелать, чтобы издательство НЛО и дальше радовало нас столь же трудными, сколь и замечательными изданиями и прилагало не меньшие, чем М.М.Алленов, усилия "к расширению пространства нашего удивления".