Хорошо, когда утром в газете - вечером в куплете. Гораздо хуже, когда наоборот. Когда в полдень "Non/fiction" стартует, и ты несколько часов носишься от лотка к лотку, с пресс-конференции на презентацию, потом бежишь по всяческим "казаковским" делам, а под конец сидишь три часа на странном мероприятии, которое называется Григорьевские чтения и заключается в том, что разные критики выходят на сцену и высказывают все, что думают о современной литературе. А уж совсем под конец конца, ближе к полуночи, ты возвращаешься домой и начинаешь сомнамбулически стучать по клавиатуре, потому что завтра все увиденное и услышанное уже должно быть описано, запротоколировано и опубликовано.

Но о Ярмарке в другой раз. О "Казаковке" и того позже. Сейчас - о Григорьевских посиделках. В этом году они впервые проводились в открытом режиме, в большом зале ЦДЛ. Приглашались все желающие. Желающих набралось почти ползала. Представляющих масштабы помещения приглашаю впечатлиться.

Официальной темой вечера было подведение итогов уходящего литературного года. Итоги подвели (м-да, фраза получилась не без двусмысленности, но время позднее, а завтра с утра опять Ярмарка, править нет сил). Впрочем, самый интересный итог как бы сам собой подвелся в конце, но об этом в свое время.

Для затравки новый президент Академии российской современной словесности (АРСС) Сергей Чупринин, недавно сменивший на этом посту Андрея Василевского, рассказал, почему наша главная экспертная премия носит имя Аполлона Григорьева. Дело в том, пояснил редактор "Знамени", что великий Григорьев закончил свои дни в долговой яме, и академики посчитали правильным раз в год напоминать об этом прискорбном факте его более удачливым в финансовом плане потомкам.

После этого краткого, но впечатляющего вступления собравшимся показали новую книжку прошлогоднего григорьевского лауреата Марины Вишневецкой "Брысь, крокодил!". И книжка, включающая одноименную повесть, несколько рассказов и цикл "Опыты", и ее автор были встречены громкими аплодисментами. Вишневецкая порадовала аудиторию сообщением о том, что в Доме книги на Новом Арбате ее сборник некоторое время держался в top 10, и скромно отнесла этот факт на счет авторитета Академии и "Григорьевки".

После Вишневецкой на сцене появилась Вера Павлова, получавшая Григорьевскую премию за два года до автора "Опытов". Аплодисменты плавно перешли в овацию. Павлова прочитала несколько стихотворений, написанных за последний год, - ярких, талантливых, неровных, однообразных. "Об одном и том же, всегда об одном и том же", - как писала по другому поводу Линор Горалик.

Вслед за Павловой настала очередь солировать Андрея Дмитриева, тоже в свое время получавшего "григорьевку". Дмитриев продемонстрировал залу еще одну книгу, которая оказалась сборником, изданным по итогам совещания молодых писателей в Липках. Похвалив напечатанные в сборнике стихи костромского поэта Ивана Волкова, Дмитриев перешел к прозе. Переход сопровождался маленьким конфузом: вместо рацио григорьевского лауреата неожиданно заговорило его подсознание. "В этой книге есть безусловный шедевр - рассказ Дмитрия Быкова", - начал Дмитриев и осекся. Несколько мгновений он с изумлением рассматривал микрофон, а потом со словами: "Это просто кошмар какой-то!" отскочил в глубь сцены. "Новикова, конечно же, Дмитрия Новикова, - продолжил Дмитриев, когда смог вернуться на рабочее место. - Его рассказ "Муха в янтаре" войдет во все антологии русской, да и мировой прозы". Про "Муху в янтаре" сказать ничего не могу - не читал. Но два попадавшихся мне рассказа петрозаводского прозаика, которого в этом году внезапно полюбили все толстые журналы, были дивно плохи.

В качестве пугающей тенденции современной молодой словесности Дмитриев отметил стремление к имитации бунта. Нынешняя молодежь идет путем Лимонова, как дебютанты начала 90-х шли путем Пригова, констатировал писатель. На самом же деле они вовсе не хотят переделать мир, их цель - получше устроиться в том обществе, которое их окружает. Подлинный бунтовщик, по мнению Дмитриева, стремится не разрушить ценности, а утвердить их. Поэтому настоящий бунт - это бунт Льва Толстого, а не Маяковского.

Сигнал к началу дискуссии был дан. Наталья Иванова мягко пожурила Дмитриева за перегибы, напомнив ему о необходимости толерантности и плюрализма. Есть множество точек зрения на современную литературу. Если, с точки зрения большинства толстожурнальных критиков, Пригов находится где-то на обочине литпроцесса, то ведь и сами "толстяки" для Пригова и компании - безнадежная периферия.

Впрочем, затронутая Дмитриевым проблема подлинности и имитации, как оказалось, волнует и Иванову. Правда, в ее интерпретации речь шла уже не о бунте, а о скандале. По мнению Ивановой, Виктор Пелевин - это настоящий скандал и настоящая литература, а вот какой-нибудь раскручиваемый "Ad Marginem'ом" Михаил Елизаров - скучная имитация.

Под конец Иванова внесла было в свое выступление элемент пессимизма, напомнив, что за прошедший год от нас ушли Георгий Владимов, Василь Быков, Семен Липкин, а вместо них в литературе появилась Ирина Денежкина - замена, которую трудно признать равноценной. Закончилось, впрочем, все на вполне мажорной ноте. "Русская литература велика, грядок хватит на всех", - заключила критик.

Вслед за Натальей Ивановой Чупринин вызвал на сцену Иванова Александра - директора упомянутого выше издательства "Ad Marginem". Тот первым делом обвинил Чупринина в "подставе". "Я готовил серьезный доклад, а попал в эстрадную ситуацию", - сказал он. Вскоре, впрочем, издатель остыл и сменил гнев на милость: "Я не авангардист, не радикал и не маргинал. Если б я был маргиналом, я бы сломал этот микрофон, но я ж его не ломаю". Публика благодарно зааплодировала.

Затем Иванов ответил своей однофамилице и заступился за Елизарова. Правда, сделал он это как-то странно. "Для меня неочевидно, - сказал он, - что Сорокин и Елизаров - это факт литературы". И обозвал своих питомцев "кентаврическими объектами".

Из дальнейшего выяснилось, что Иванов не любит критиков за то же, за что Мартин Лютер не любил попов, - и те, и другие выполняют посреднические функции. "Этика капитализма не предполагает никаких посредников между товаром и потребителем, поэтому критика сегодня выглядит анахронизмом", - констатировал глава известного своей антибуржуазной ориентацией издательства. Если дорыночная идеология исходила из того, что в случае несовпадения читателя и книги нужно переделать читателя, то в рамках рыночных представлений конфликт товара и потребителя разрешается как раз путем замены товара.

В качестве примера непонимания критическим сообществом задач текущего момента Иванов привел отношение к "Национальному бестселлеру". Тусовка воротит нос от этой премии, жюри которой состоит из непрофессионалов, в то время как именно этот факт, по мнению Иванова, и составляет главную силу "Нацбеста": лауреата выбирают те же люди, на которых ориентируется издатель, выпуская книгу, то есть читатели, а не критики.

Обличив таким образом морально устаревших критиков, глава "Ad Marginem'а" спохватился и вспомнил о своей глубоко антибуржуазной сущности. "Борьбу с капитализмом нужно начинать с самого себя, с собственного тела. Надо переделать свои зрение и слух таким образом, чтобы они не поддавались химерам капитализма", - логично подытожил он и сошел с трибуны. То есть со сцены.

Все выступавшие после Иванова считали своим долгом засвидетельствовать несогласие с его тезисами. Лаконичнее и четче других это сделал Алексей Слаповский. Он напомнил, что со времен Маркса, которого Иванов обильно цитировал, капитализм несколько видоизменился. В современном капитализме нет диктатуры спроса, напротив, сам спрос активно формируется рекламой, СМИ, пиар-технологиями.

Примерно о том же говорил и Борис Кузьминский. По его словам, самым сильным впечатлением года для него стала презентация последнего романа Гюнтера Грасса, проходившая в рамках Франкфуртской ярмарки и постановочным размахом напоминавшая настоящий спектакль. В зале, похожем на дискотечный, исполнение танцевальных мелодий чередовалось с чтением автором коротких фрагментов своего текста. Прекрасные фройляйн пели, Грасс танцевал, и в результате все завезенные на презентацию книги были раскуплены.

Рассказав эту историю, Кузьминский предложил собравшимся представить себе современного российского писателя статуса Грасса, который по воле режиссера подобного действа согласился бы дрыгать ножкой и выкидывать коленца. Собравшиеся вздрогнули и представлять отказались. Тогда Кузьминский перешел к критике своих бывших коллег по АРССу: "Академия создавалась для подъема престижа русской литературы. Через шесть лет после ее создания ситуация скорее ухудшилась. Серьезному писателю, не устраивающему скандалов и не прибегающему для саморекламы к пиар-технологиям, издаться становится все сложнее. О журналах я говорить не хочу, с ними отдельная печальная история". Несколько лет назад, пояснил Кузьминский, крупные издательства заинтересовались было современной русской литературой, но быстро разочаровались в ее коммерческом потенциале. Куда выгоднее оказалось гнать среднюю западную прозу в дурных переводах.

Впрочем, и в самой этой тенденции критик нашел повод для оптимизма: бизнесмен всегда играет на усреднение уровня, а не на его повышение, пояснил он, русские же прозаики индивидуальнее своих западных коллег и потому выламываются из стандарта. В связи с этим Кузьминский, заранее сославшись на ноябрьскую депрессию, призвал вводить книгоиздательские квоты. Что именно нужно квотировать, я так до конца и не понял. Судя по всему, речь шла о законодательном закреплении обязательной пропорции между оригинальной и переводной литературой. Депрессия - страшная сила.

После Кузьминского выступил Басинский. Тут сюрпризов было меньше. Басинский ругал Иванова, Сорокина, капитализм, социализм, коллег по АРССу за капитулянтские настроения. Напоследок критик призвал вернуть литературе читателя и удалился, прихватив по дороге бутылку минералки с председательского стола. Не иначе как с горя.

На смену Басинскому вышел Евгений Бунимович и рассказал пару милых баек. Сначала он поведал о том, как академики попортили жизнь Ивану Жданову, вручив ему Григорьевскую премию и соответствующую сумму в долларах. Часть денег поэт потерял, а на оставшиеся купил домик в Симеизе. В домике течет крыша, из-за чего Жданов теперь не может выступать на поэтических фестивалях.

Потом Бунимович добрался до старших коллег и красочно описал сценку, имевшую место на одном из таких фестивалей. "На сцене, - рассказывал поэтодепутат, - поставили три стула: для самого поэта, его переводчика (фестиваль был международным) и ведущего". Каково же было удивление организаторов, когда они, придя в зал, обнаружили, что все места на сцене уже заняты: на приготовленных стульях в полном соответствии со своими представлениями о собственном месте в поэтической иерархии чинно расселись Андрей Вознесенский, Александр Кушнер и Евгений Рейн, образовав таким образом президиум.

Здесь Бунимович плавно перешел к наезду на членов АРССа, сравнив их с теми самыми сидящими на сцене живыми классиками: "Вы назвались респектабельным словом "академики", вы выбрали для своего собрания солидный зал ЦДЛ, а поэзия предпочитает сегодня иные пространства. Она существует в параллельном мире". Стилистика и тональность обличений выдавали в поэте закалку "яблочника" с солидным стажем.

Впрочем, под конец своего выступления Бунимович перешел в до-мажор, заверив собравшихся, что внутри литераторского сообщества престиж поэзии и сегодня весьма высок: даже такие успешные люди, как сценарист Сокурова Юрий Арабов, один из популярнейших в Европе прозаиков Мишель Уэльбек или автор "Английского пациента" канадец Майкл Ондатже, считают себя, прежде всего, поэтами.

Поставив галочку в графе "поэзия", собравшиеся перешли к массовой литературе. Дежурный по масслиту Роман Арбитман, подхватив почин Бунимовича, построил свое выступление как цепочку баек из подведомственной ему области, которая, по утверждению критика, усилиями господ издателей превратилась в натуральное царство мертвых душ. Перво-наперво досталось "эксмошникам", которые, будучи не в силах смириться с печальным фактом смерти знаменитого детективщика Николая Леонова, случившимся несколько лет назад, подыскали покойнику замену в лице Алексея Макеева, который продолжает регулярно радовать публику новейшими похождениями сыщика Гурова.

Следующим пострадавшим оказался фантаст Василий Головачев, выпустивший в отчетном году роман "Магацитлы": плод "надругательства с особым цинизмом" над "Аэлитой" Алексея Толстого. Дальше в списке Арбитмана значились: 25-томная "Антология мировой фантастики" от Дмитрия Володихина и "Аванты Плюс" и издательство "АСТ", нашкодившее с Ником Перумовым: "Пользуясь тем, что означенный фантаст некогда придумал тему для какого-то интернетовского конкурса рассказиков, "АСТ" шустро тиснуло полученный результат, сопроводив его обложку крупно набранной заголовочным шрифтом фамилией коммерчески перспективного Перумова (как позднее уверяли "астовцы", фамилия сама собой перескочила на обложку из дебрей выходных данных, а шрифт сам по себе сменил кегль - чего, мол, не бывает в мире фантастики!)".

Раздав всем сестрам по серьгам, Арбитман передал слово директору книжного магазина "Москва" на Тверской Марине Каменевой. Ее выступление напоминало сеанс терапии для страдающих ноябрьской депрессией в особо острой форме. Для начала Каменева заверила собравшихся, что слухи о смерти читателя сильно преувеличены: покупатель знает и любит современную русскую прозу, и по совокупным продажам в "Москве" она значительно опережает детективы. Да и с поэзией, по словам Каменевой, дело обстоит не так уж плохо.

Рассказ директора "Москвы" о буднях вверенного ей участка очень понравился присутствовавшим в зале в изрядном количестве студентам. Слова же Каменевой о том, что ее магазин, работающий ныне до часа ночи, может и должен стать местом ежевечерних встреч интеллигентной молодежи, и вовсе потонули в овациях, устроенных этой самой молодежью. В качестве ответного жеста Каменева поведала историю о смышленом старшекласснике, который, прочитав Толкиена в оригинале и проведя сравнительную экспертизу переводов, помогал запутавшимся покупателям выбрать лучший из них.

Алла Латынина вернула аудиторию к затухшей было дискуссии о специфике капитализма на современном этапе. Критик усомнилась, что такие авторы, как Маринина, Донцова или Пелевин, достигли вершин рейтингов в результате изощренной раскрутки, и порекомендовала критическому сообществу обращать больше внимания на успешные книги.

Из выступления преподавателя лицея 15/25 Константина Поливанова, продолжившего начатый Каменевой терапевтический сеанс, следовало, что школьники тоже любят современную литературу - и не только прозу, но и поэзию. Хотя, признал Поливанов, популярность Харуки Мураками среди учеников все равно выше, чем популярность российских авторов.

После этого Чупринин представил собравшимся "модного литагента" Галину Дурстхоф. Слово "модный" г-же Дурстхоф не понравилось, и она предложила заменить его словом "успешный". Разобравшись с эпитетами, литагент, занимающаяся продвижением русских книг на западный рынок, сообщила, что в настоящее время интерес к нашей литературе в Европе растет. Неблагоприятную для российских прозаиков тенденцию удалось переломить благодаря прорыву на немецкий рынок Людмилы Улицкой и Александры Марининой. Правда, еще больший успех выпал на долю Полины Дашковой, и сейчас немецкие издатели стоят в очереди, чтобы за бешеные деньги купить права на перевод прочих русских дам-детективщиц. Но и в "серьезном" секторе появились свои бестселлеры: "Права на первую редакцию "Войны и мира" были проданы в 12 стран, на книгу Анны Политковской - в 10, на сорокинский "Лед" - тоже в 10". Значительный коммерческий успех, по мнению Дурстхоф, может ожидать на Западе прозу Олега Постнова, Ильи Стогова, Сергея Гандлевского и особенно Андрея Геласимова. "Над этим я сейчас работаю", - заверила она присутствующих. Российской же стороне надо научиться более ответственно подходить к организационным вопросам, нежели это было во время Франкфуртской ярмарки, а также перестать выпускать за границу Виктора Ерофеева. "Он каждый раз рассказывает немцам, что зеркало русской литературы разбито, а немцы все понимают буквально", - пожаловалась г-жа Дурстхоф.

Подытожил все сказанное за вечер, конечно же, Андрей Немзер. Он порадовал аудиторию сообщением о том, что за прошедший год в русской литературе появилось немало достойных вещей - как в поэзии (прозвучали имена Инны Лиснянской, Максима Амелина, Олега Чухонцева), так и в прозе (Марина Вишневецкая, Андрей Дмитриев, Ирина Полянская, Валерий Исхаков, Александр Хургин, Евгений Шкловский). Не забыты оказались и критики, которые "любят и строят русскую литературу".

Но главное событие, как и было обещано, состоялось под самый занавес. Оказалось, что всю дорогу в кустах протомился огромный рояль и только теперь его наконец решили внести. Представитель Росбанка Анна Парщикова объявила, что с этого года банк прекращает финансирование премии имени Аполлона Григорьева. Причины этого решения банковская красавица не объяснила, ограничившись предложением остаться друзьями (где-то я читал, что именно эту фразу чаще всего произносит супруг, предлагая своей второй половине развестись).

"Не говори с тоской: их нет, но с благодарностию: были", - прибег к помощи классика Чупринин, глядя вслед представительнице Росбанка. После чего предложил провести жеребьевку и избрать очередное "григорьевское" жюри. Из шапки Немзера были последовательно извлечены Наталья Иванова, Павел Басинский, Валентин Курбатов, Самуил Лурье. Имя Александра Гениса прозвучало еще раньше. Председателем судейской коллегии выпало быть Басинскому.

Судя по несколько оксюморонному составу жюри, седьмая "григорьевка" обещает оказаться интересной. Глядишь, и деньги найдутся. А нет - так в пятницу премия имени Андрея Белого вручается. Наверняка у организаторов после церемонии останутся в закромах пара бутылок водки и несколько яблок. Поделятся с коллегами.