Русский Журнал / Круг чтения /
www.russ.ru/krug/20031128_vg.html

3,68
Виктор Пелевин. "Диалектика переходного периода из ниоткуда в никуда" М.: ЭКСМО, 2003.

Владимир Губайловский

Дата публикации:  27 Ноября 2003

Вергилий ведет Данте по аду. Вышедший навстречу демон Хвостач говорит:

106 ...Дальше не пройти
Вам этим гребнем; и пытать бесплодно:
Шестой обрушен мост, и нет пути.

109 Чтоб выйти все же, если вам угодно,
Ступайте этим валом, там, где след,
И ближним гребнем выйдете свободно.

112 Двенадцать сот и шестьдесят шесть лет
Вчера, на пять часов поздней, успело
Протечь с тех пор, как здесь дороги нет.

Данте Алигьери. Божественная комедия, Ад, XXI

А вот комментарий, замечательный своей совковой стилистикой:

112-114. Двенадцать сот и шестьдесят шесть лет... - Хвостач объясняет обвал моста тем же содроганием преисподней, о котором говорил Вергилий (А., XII, 37-45), то есть землетрясением, происшедшим, по евангельской легенде, в миг смерти Христа. Церковники считали, что Христос умер в возрасте тридцати четырех лет, и этой веры придерживался Данте ("Пир", IV, 23). С момента землетрясения прошло, по словам Хвостача, 1266 лет. Следовательно, время действия этой сцены - 1300 г., на что и намекает автор (ср. А., I, 1 и прим.).

1300 год. Данте - 35 лет.

Юрий Олеша в своей книге "Ни дня без строчки", цитируя этот фрагмент "Божественной комедии", восклицает: "Какая сила подлинности!"

Сила подлинности зубодробительная. Эпизод художественной реальности зажат между двумя планами: автобиографией Данте и божественной историей. Этот "шестой мост" невозможно отрицать, если верить в собственное существование и\или в Бога. Этот рухнувший мост объединяет два безусловно реальных плана. Это та подробность, которая - достоверна, как боль в коленном суставе.

Виктор Пелевин всегда использовал тот же метод обоснования и построения текста. Условно его можно назвать: загадка и отгадка. Загадку писатель не придумывает: она существует в действительности, писатель ее находит. Но главное: писатель знает разгадку. И в тот момент, когда он ее открывает, у читателя вырывается потрясенное "Ах!". "Звезда зацепилась за землю" (Юрий Кузнецов).

Почему рухнул мост? Потому что Христос спускался в Ад. Данте видел этот мост. Значит - он был там. Значит...

Почему мы так тяжело и мучительно живем? Потому что мы все давно умерли и пребываем в каком-то промежуточном пространстве - вроде чистилища ("Вести из Непала").

Как существовал и почему рухнул великий могучий Советский Союз? Все просто до элементарности. Эта страна существовала, потому что было небольшое количество людей, готовых умереть за нее. Не рассуждая. Не спрашивая, что они за это получат. Это страна питалась силой героев. И пока эти герои были, пока они были готовы к смерти, ради страны, ради... Они не спрашивали, ради чего. Этот нерассуждающий героизм и был тем источником силы, который держал всю эту махину на руках.

Эти люди могли понимать, что они играют в игру, но это была игра со смертельным исходом. И хорошо, что это была именно игра. Силы не растрачивались попусту - на достижение каких-то прагматических целей, вроде полетов в космос. Это был абсолютно бескорыстный и самодостаточный героизм. Героизм ради героизма. Чем дорог Мересьев Советскому Союзу? Неужели тем, что он без ног смог летать и даже сбивать вражеские самолеты? Нет, конечно. Он дорог и ценен тем, что умел плясать "Калинку". Вырастим поколение Мересьевых. На этом бессмысленном героизме, на его трансцендентном усилии и держалась огромная страна. А вы что думали, производительность труда что ли выше при социализме? Или там хозяйство плановое?

Стоило этим безымянным героям, этим неизвестным солдатам просто плюнуть на все и выйти на станцию метро, страна кончилась ("Омон Ра").

Пелевин берет план реальности, до мелочи знакомый читателю, и разбивает эту историю и действительность просчитанным ударом. Он бьет очень точно: в точки напряженного ожидания ответа. И тогда ужас шевелит волосы от невероятной достоверности. И тогда становится не по себе от чувства узнавания и понимания. И можно предположить, что писатель и не писатель вовсе, а пророк, что он не книжки сочиняет, а свидетельствует об истине.

Это, конечно, иллюзия. Пелевин - не пророк, и сила воздействия его книг имеет чисто эстетический характер. Пророк ставит вопрос и говорит о будущем. Пелевин на вопрос отвечает и говорит о прошлом.

Ответ на вопрос у Пелевина всегда полный и исчерпывающий, он не оставляет умолчаний и темнот. Пелевин ясен и подробен.

Подлинность Ада у Данте доказывается безусловной реальностью мира и Христа. Подлинность Омона Ра Пелевин доказывает безусловной реальностью Советского Союза, но уже окончившего свое существование - эстетически замкнутого.

В "Затворнике и шестипалом" планы реальности перевернуты. Повесть написана как притча и развивается по притчевым законам. Это своего рода житие: с повторами, с выбором пути, с учителем, но в последнем абзаце все срывается с притчевой высоты, падает колом и вонзается в пол фабрики по производству бройлеров - и эта реальность оправдывает все абстрактное умствование и создает глубину прозрения.

Рассказать об этом легко, как этого добиться в тексте - непонятно. Пелевину удалось. Это - талант.

Роман "Числа" написан в той же, традиционной для Пелевина, манере: сразу заданы два плана: нумерология, как подлинная реальность, - и наша сегодняшняя жизнь, как реальность отраженная или даже мнимая. Но читая эту книгу, безусловно, увлекательную и богатую многими находками, я не пережил того ощущения открытия, которое пережил, читая те пелевинские вещи, о которых только что говорил.

Но дальше.

Книга Пелевина - это не один отдельный роман "Числа", это - книга "Диалектика переходного периода из ниоткуда в никуда". Герои "Чисел" действуют и в повести "Македонская критика французской мысли", и в рассказе "Один вог".

Прочитав роман и повесть, практически без паузы, я с удивлением обнаружил, что смотрю на "Числа", как на развернутое до гипертрофированных размеров предисловие к повести. Может быть, "Числа" - это ложный ход, отвлекающий маневр? По крайней мере, те числа, которым поклоняются герои романа. Число-то есть, но оно другое. А герои романа так и промыкались в потемках, не найдя выхода к свету. Это становится понятно только после того, как повесть прочитана. Ведь чем занимались банкиры в "Числах"? Они переводили огромные деньги: один из Парижа в Москву, другой те же самые - из Москвы в Париж. Их история кончилась, когда деньги не нужно стало переводить.

Зачем они это делали?

Оказывается, эти деньги переводил сумасшедший нефтяной магнат по прозвищу Кика. Он таким образом спасал европейскую цивилизацию, наглотавшуюся российской нефти и отравленную этой нефтью. Деньги - есть оставшаяся от людей нефть. Люди становятся после смерти деньгами ("остаются в плодах своего труда", "умирают в капитале"). Нефть - кровь земли. Это система натяжек не сработала бы, если бы не число. Одно единственное число - 3,68. Это - коэффициент, принятый при расчете "серного фактора", - компенсации, которая выплачивается поставщику нефти с более низким, чем средний в евротрубе, содержанием серы.

Нефть уходит в Европу. Европа сосет вместе с нефтью отчаянье Гулага, проклятых и убитых, - это число становится усредненным числом смерти. Европа обречена. Если она не остановится - она будет отравлена. Или: "Кика стал добывать нефть из французов и откачивать ее обратно в Россию. Разумеется, речь идет не о густой маслянистой жидкости черного цвета, а о ее виртуальном аналоге, который Кика называл "человеконефтью". Трансфер осуществлялся суммами 368 евро". "Люди думают, что торгуют нефтью, а сами становятся ею".

Пелевин выстраивает жесткую схему. Ему удается так крепко стянуть узлы и придать своим выкладкам такую видимость доказательности, что читатель, всегда чувствующий, что все в нашей стране связано с нефтью, все пахнет ей, а она пахнет смертью (это и есть тот первичный опыт, который интерпретирует и на который опирается в данном случае Пелевин), - этот читатель открывает рот, и изо рта вырывается то самое "Ах!" мгновенного узнавания. И не верить Пелевину уже нельзя. Он в очередной раз открыл истину...