Не помню уже, кто из классиков (а может, то и не классик вовсе был) назвал "декабритом" то угнетенное состояние духа, которое многие испытывают в конце осени и начале зимы. Таки вот - "декабрит". Света белого видишь чуть-чуть, шевелиться - и физически, и интеллектуально, - охоты нет никакой, во внешнем мире продолжается пошлейшее предвыборное шоу без всякой интриги, и кажется, что пошлость эта окрашивает даже события, к политике никак не относящиеся - разные там книжно-ярмарочные и литературно-премиальные сюжеты. Опять же, несколько заметных людей отправились в мир иной - Татьяна Чередниченко, например, с которой мне когда-то приходилось жестко полемизировать, но которая в последние годы писала потрясающую культурологическую публицистику - отлично зная, кстати, что умирает. Или вот Юрий Кузнецов: когда-то, в середине 70-х, большие надежды подавал, хотя доморощенный его демонизм довольно быстро подешевел. И все равно - среди скучных поэтов-патриотов выглядел он более-менее яркой птичкой...

Ну что, в самом деле, хорошего может случиться в ноябре-декабре?

Даже насчет Рождества Христова у церквей расхождения: Русская Православная откладывает появление Спасителя до января, когда чуть посветлее уже. Как бы даже логично...

От низкого серого неба не спасешься, и тогда хочется разобраться хотя бы с общественно-политической безнадегой. Вот, к примеру, Слава Курицын совершенно приватно, ни к каким организациям за поддержкой не обращаясь, 22 ноября собрал в Питере "круглый стол" - чтоб сошлись "интеллектуалы" и поговорили на предмет "что делать?", потому что резкая смена политического пейзажа этот литературный вопрос в очередной раз реанимировала. Я поехать не смог, но попросил Славу потом стенограмму прислать, каковую вчера и получил. (Должна она появиться на "Полит.Ру"). Заглавие такое: "Коням - скакать, избам - гореть". Поведение интеллектуала в эпоху реставрации".

Разные там люди собрались: Секацкий, Топоров, Елена Трегубова (та самая, которая "Байки кремлевского диггера"), Николай Кононов, питерские и московские журналисты.

Чтение, прямо скажем, безрадостное. Не потому что "интеллектуалы" в каком-нибудь особенном унынии пребывают и у них свежие идеи не продуцируются, а потому что вся ситуация крайне дерьмовая, и будь ты хоть семи пядей во лбу, ничего нового, еще не испробованного в российской политической истории тут не придумаешь.

Слава говорит, открывая дискуссию:

"...мы переживаем начало полной жопы, однако не совершаем ни малейших движений... Подавляющее большинство присутствующих здесь имеют отношение к слову... Написать статью - является ли это сегодня делом? До недавнего времени казалось, может быть - даже справедливо казалось, что тексты наши, статьи, опубликованные в газетах, на сайтах, в журналах каким-то образом влияют на общество. На общественную атмосферу, на ближний круг прежде всего, но каким-то образом - и на дальний круг. Теперь стало понятно, что одним из важнейших адресатов была власть. Люди, которые находятся в ближайших окрестностях этой власти, читают, грубо говоря, мои сочинения и тем самым я на них воздействую, а уже через них - на эту самую власть. И вот стало очевидно, что власти наплевать на то, что мы говорим, что она нас совершенно не слышит, и может быть и раньше не слушала, но теперь - не слушает точно".

Минорному Славе тут же ответила пассионарная и пребывающая, видимо, в некоторой эйфории от успеха своей книжки Трегубова:

"Внутри политической журналистики, внутри тех идеологических, цензурных рамок, в которые сегодня поставлена журналистика, мне стало просто физиологически нечего сказать. При Путине рамки начали сужаться катастрофически. Вот я и придумала для себя такую форму ломки этих рамок - выпустить книжку. То есть, по сути, я издала свою газету, в четыреста страниц длиной. Газету, которая очень многих раздражает, которую многие считают излишне желтой, излишне дурашливой, если не сказать придурковатой. Но зато ее абсолютно все читают. В отличие от скучных отцензурированных пропутинских газет".

Дальше девушка впадает в настроение "шапками закидаем" и сообщает присутствующим, что у власти никакого интеллектуального ресурса нет, там собрались одни дебилы, чему она свидетель, и, значит, нам, "интеллектуалам", ничего не стоит такую власть свалить:

"Вот В.В.Путина, о котором аршинными буквами написано на неприличном, убогом брежневском рекламном плакате на гостинице "Москва" напротив Думы - этого Путина в действительности нет, а мы с вами - есть. И если мы скажем горе - сверзнись в море, она сверзнется в море. Для этого надо просто немножко пошевелить мозгами. Это ровно то, чего в Кремле делать как раз, к счастью, или к несчастью, не умеют - поверьте мне - я много лет там проработала и знаю".

Вот между славиным минором и трегубовским мажором весь "круглый стол" и колебался. И ежели б я там был, я бы, наверное, в тональности высказываний ближе к Славе держался.

Что бы там ни говорили в последние годы о властном давлении на СМИ, об ограничении свободы слова и прочих ужастях, я остаюсь при убеждении, что свободы слова у нас по-прежнему завались. И мы ей на полную катушку пользуемся - даже и по "ящику", который власть крепко взяла в свои руки, можно услышать и увидеть достаточно, чтобы понять, насколько непросто все "в датском королевстве". Однако свобода слова настолько не нужна населению (исключая какой-то ничтожный процент "интеллектуалов"), что и для властей решительно не представляет никакой угрозы. Ситуация отсутствия обратной связи (черта ли писать правду, если по ее поводу никто не чешется?) приводит к тому, что медиа-сообщество начинает гнить изнутри: цинизм становится определяющим умонастроением и окрашивает едва ли не любой наш "мессидж". Понятно, что этот цинизм - последняя защита от осознания бессмысленности (в данный конкретный исторический момент на данной территории) одной из базовых свобод, однако он становится еще одним барьером между журналистом и публикой.

Вот взять ту же книжку Трегубовой, которую и впрямь все читают: ну да, злая книжечка, и автор, скорее всего, не врет. Однако дух цинизма там такой сильный, что нормальный человек поневоле ежится: ощущение такое, что у тебя что-то небесполезное отнимают. Правда здесь выглядит издевательством над тем образом мира, который у всякого человека в сознании есть, "опускает" его. И тут же начинает работать психологическая защита, хотя бы самая простая: чума на оба ваши дома!

Наша политическая публицистика вообще ужасно веселая - не обращали внимания? Бездна юмора, иронии, игры. Иной раз кажется, что главное для журналиста не факты предъявить и не объяснение им дать, а доказать, что все происходящее прежде всего смешно. Чем круче и суровее события, тем гуще стеб. Это что же, - думаешь, - способ подавить страх? Или и в самом деле за пятнадцать лет свободы слова все критерии так радикально стерлись, что отличить свадьбу от похорон стало трудно?

Вот другая книжка из недавно изданных - "Словарь современного жаргона российских политиков и журналистов". Авторы - А.В.Моченов, С.С.Никулин, А.Г.Ниясов, М.Д. Савваитова, издатель - "ОЛМА-ПРЕСС". Крайне забавная книжка - смеешься чуть ли не на каждой странице. Между тем это все-таки "словарь", то есть некий свод смыслов, языковой след десятилетней политической жизни. Основным источником для составителей была, понятное дело, периодика, и она, оказывается, создала - никуда не денешься - комический образ времени. Вот и попробуй совместить в сознании: с одной стороны, ты совершенно уверен, что жил во времена судьбоносные, когда сдвигались мощные исторические пласты, а с другой стороны - язык твоей эпохи, заданный СМИ, оказался мелко-ерническим, достойным "клуба 12 стульев". Не "язык", а "язычок"...

Словом, невеселый какой-то смех получается, и откладываешь "Словарь..." со странным чувством - как бы отравления, что ли?

...Впрочем, и на фоне декабря порадовала меня одна недавно купленная книжка - сборник коротеньких эссе Асара Эппеля "In Telega", изданный "Б.С.Г.-пресс". Эппель сейчас один из лучших российских новеллистов, но и эссеист он высочайшего класса. А пишет о том, что болит, - о языке. Цитировать хочется почти подряд, но вот лишь пара абзацев из эссея, названного "Мылодрама":

"Ну что бы употребить простейшую эту выдумку вместо кальки "мыльная опера"? Увы! Сотворять именования в обществе с тяжелобольным языком - дело пустое. Неумение пользоваться ресурсами речи, метастазы цензуры, фанаберии редакторов, диктатура неучей и заочников, жалкие словари, фразеологический аппарат коих прискорбен, свое совершают.

Поселковая феня сановников, уголовные интонации генералов и малороссийский говорок политиков свое тоже совершают, и вот уже радиокомментаторы говорят "прЭсса", и вот уже они скоро скажут "прЭсс-конфЭрЭнция", и вот уже у Великого Реформатора мы подцепили глагол "определиться", но без управляемого слова, и "определяемся" не в пространстве, не в намерениях, а потому что "обменялись", ибо "это чревато".

Собственно про политику Эппель почти ничего не пишет, но ей-богу, его эссе - это лучшая политическая публицистика, какую я в последнее время читал. Она, во всяком случае, написана языком, который достоин свободы. Здесь достаточно желчи, но ни грамма цинизма.