Поколение Пелевина

Андрей Минкевич
minkevich@yahoo.com

От редакции. О новом романе Пелевина уже сказано много плохого профессиональными критиками. А читатели его как любили, так и любят. За что? Ну объясните, за что? "Простой читатель" пытается раскрыть прелести романа, недоступные профессиональным филологам.


"Все мысли, которые могут прийти в голову при чтении данной книги, являются объектом авторского права. Их нелицензированное обдумывание запрещается."

(надпись на обложке книги Виктора Пелевина "Generation П")

Заканчивается второе тысячелетие от рождества известного еврейского плотника. Изменился мир, изменились мы. Многие "вечные истины" и "общечеловеческие ценности" сползли в категорию спорного. Роман Пелевина - отражение конкретного мига между прошлым и будущим, конкретного и явственно различимого как атмосферой, так и деталями, которые и принято называть приметами времени.

"И тут случилось непредвиденное. С вечностью, которой Татарский решил посвятить свои труды и дни, тоже стало что-то происходить. <...>

Не то чтобы они изменили свои прежние взгляды, нет. Само пространство, куда были направлены эти прежние взгляды (взгляд ведь всегда куда-то направлен), стало сворачиваться и исчезать, пока от него не осталось только микроскопическое пятнышко на ветровом стекле ума. Вокруг замелькали совсем другие ландшафты."

Такие строки не могли быть написаны в России в 1985-м. Они не могли быть написаны ни в 1989-м, ни в 1991-м. Встает вопрос - о чем это? Об ощущении смены милленниума с симптомами постмодернизма, о смене исторической формации, при которой понятия "СССР" или, допустим, "интеллигент" из реальности стремительно отошли в жанр фэнтези? Об ином, вневременном и транскультурном, о реальности разверзшейся бездны под ногами, связанной с утратой социальных, этических, моральных координат?

Новый роман Виктора Пелевина "Generation П" явно относится к ныне модному среди продвинутой публики культурному явлению, на которое с некоторой степенью точности можно навесить ярлык "постмодернизм" и "постструктурализм". (Читатель ждет уж рифмы... а вот третьего слова я и не скажу). Не бросайте чтение на этом месте, моя статья написана для читателей, а не для филологов. Постструктурализм несет идею о том, что структур и центра всего сущего не существует. Это отрицание существования "того, кто управляет этим миром". Постмодернизм, как нетрудно догадаться, пришел на смену модернизму (авангардизму). Постмодернизм - это то, как пишет Пелевин. Более кратко и точно сказать трудно. При чтении "Поколения П" у меня не раз возникала мысль, что Пелевин взял несколько популярных трудов о том, что же такое этот пресловутый постмодернизм, и писал "ПП" точно по представлениям профессоров о постмодернизме. Не верите? Сравните, к примеру, монографию П.И.Ильина "Деконструктивизм. Постструктурализм. Постмодернизм." и "Поколение П". Я бы преподавал постмодернизм в школе и вузе по Пелевину. Хороший текст в академическом плане; без труда ложится в прокрустово ложе академических представлений о том, каким постмодернистский текст должен быть.

Вы думаете, я обвиняю Пелевина в конъюнктурщине и написании коммерческого бестселлера? Ошибаетесь. Я аплодирую ему за это. Нам (во всяком случае, мне) побольше бы таких бестселлеров.

При разговоре о "ПП" и Пелевине вообще от понятия постмодернизма не уйти, как от скелета в шкафу. Поэтому просто смешными и методологически беспомощными выглядят попытки анализировать творчество Пелевина с позиций восприятия классических текстов, как это делает, например, Семен Ульянов в заметке "Пелевин и пустота". Критик говорит о плагиате в тексте пелевинского романа "Чапаев и Пустота", не понимая, что коллаж текстов, перекличка текстов, наполнение старого текста новым смыслом является художественным методом постмодернизма. Ульянов видит полет Просто Марии верхом на Шварценеггере и откровенно не понимает, как об этом можно писать в художественной литературе (мне нравится сокращение худл). Это называется - за деревьями не видеть леса, за нарезкой и монтажом стереотипов массового сознания - идеи. Но нельзя же судить оперетту по законам оперы, песню по законам стихотворения, а от Майкрософт Виндоуз требовать, чтобы она чистила вам ботинки по утрам.

К тому же у Пелевина есть пара-тройка приятных качеств, особенно контрастных на фоне мутного потока безликих текстов на русском (и полурусском) языке, авторы которых поголовно претендуют на участие в становлении отечественного постмодернизма. Как правило, такой автор умеет очень красиво говорить о всяких модных и элитарных материях, пугая простых тружеников мыши и клавиатуры словами "симулякр" и "дискурс", именами Жана Бодрийара и Мишеля Фуко - но стоит прочитать пару абзацев из его "произведения", как становится ясно, что ты зря потратил время. Бездарность не может выдать себя за талант при любой господствующей концепции по одной простой причине - она не может создать талантливого произведения.

Во-первых, Пелевин талантлив, чертовски талантлив. Возможно, даже гениален. Не хочу утверждать, боюсь спугнуть. Мне хочется верить, что он еще не один десяток лет будет нас радовать такими вещами, как "Чапаев и Пустота" и "Поколение П" и его талант будет только расти и развиваться.

Во-вторых, он легко и с огромным удовольствием читается. Читается, как анекдот. Его хочется цитировать и посылать друзьям E-mail'ом. Пелевин многослоен, как капуста. У него есть лист для любителя анекдотов, лист для ненавистников рекламы, лист для любителей фантастики, лист для любителей детектива, боевика, наркоромана, астральных путешествий... Идеи, религии, мифы, символы, двойной, тройной, четверной смысл... Все, как в хорошем крепком постмодернистском произведении. Каждый может унести ровно столько, сколько способен понять. Как в "Алисе в Зазеркалье" Льюиса Кэрролла, по углам расставлены пирожки в коробочках, и, как в "Doom", пытливый игрок в "ПП" может найти их, если захочет. Если ему интересны эти находки, а не только движение с BFG напролом к концу повести. Принципиальное отличие лишь в том, что игра в Doom (и прочий Unreal) в принципе не может принести больше, чем в нее было дизайнером вложено, а текст - может. Ибо, даже превзойдя уровень автора, читатель в принципе не может исчерпать содержание текста полностью. Упрощенно говоря, автор своим текстом создает такую структуру реальности ("Задача сводится к сотворению мира. Слова придут сами собой." - Умберто Эко), в которой более развитый читатель может найти пирожки, автором которых является он сам, читатель, интерпретатор. Вспомним "роман, который по определению - машина-генератор интерпретаций" (Умберто Эко).

В-третьих, Пелевин - чертовски умный мужик. Кому как, а я наслаждаюсь, читая умного человека. Ум не спрячешь ни за каким стебом. Это либо есть, либо нет, подделка исключена. Умный, грустный, ироничный. Известно, во многом знании много печали. А знает и видел Пелевин много.

Пелевин работает в том же русле "классического постмодернизма", что и Эко. Полагаю, сегодня трудно назвать его иначе, чем флагманом русского классического постмодернизма. Понятно, что есть Игорь Яркевич, Владимир Сорокин... слава богу, есть имена, никого не хочу обидеть, но он - впереди идущий в когорте равных. Знаковая, мифологическая насыщенность его текста поразительна. Книжка вдвое, если не втрое тоньше, чем "Чапаев и Пустота", но ее концептуальный и смысловой заряд едва ли не выше. Текст стал сильнее, энергичнее и мускулистее. Да, Пелевин успевал не только редактировать "Плейбой", но и вынашивать свое секретное оружие (я вспоминаю его ранние рассказы). Он добился именно того, чего хотел, ни на сантиметр дальше, ни центом меньше. А это, как ни крутите, признак мастерства.

Для примера возьму, пожалуй, наиболее интересующий досужую критику и читателей вопрос о смысле буквы "П" в заглавии книги. Напомню, что это вполне в традициях постмодерна - давать многозначно трактуемое либо нетрактуемое название книге в качестве генератора смыслов для сознания читателя. Вспомним:

"Автор не должен интерпретировать свое произведение. Либо он не должен был писать роман, который по определению - машина-генератор интерпретаций. Этой установке, однако, противоречит тот факт, что роману требуется заглавие. Заглавие, к сожалению, - уже ключ к интерпретации. Восприятие задается словами "Красное и черное" или "Война и мир". Самые тактичные, по отношению к читателю, заглавия - те, которые сведены к имени героя-эпонима. Например, "Давид Копперфильд" или "Робинзон Крузо". " (Умберто Эко).

Ни один из прочитанных мной критиков не дал адекватной интерпретации названию. Сдается мне, что ни один из них просто не дочитал роман до конца, а последовал совету знатного обозревателя сетевой литературы Макса Фрая - читать первую и последнюю страницы и немного из середины. То есть первую страницу книги, где написано, что это поколение Пепси и обезьян - владельцев джипов, прочел каждый, а вот несколько страниц в конце критики, видно, сочли сверхзадачей.

Особняком стоит лишь грамотный постмодернистский читатель Мэри Шэлли, предложившая свою, совершенно оригинальную концепцию. По ее мнению, Generation П следует интерпретировать как вагинальный символ, в пику их клятому забугорному фаллическому Generation X - если, конечно, английский X читать как русскую Х. Браво, Мэри!

Итак, насчет непристойных ассоциаций. Приведу, на всякий случай, ту страницу, до которой у критиков руки не дошли:

"- И среди этих богов был такой хромой пес Пиздец с пятью лапами. В древних грамотах его обозначали большой буквой "П" с двумя запятыми. По преданию, он спит где-то в снегах, и, пока он спит, жизнь идет более-менее нормально. А когда он просыпается, он наступает. И поэтому у нас земля не родит, Ельцин президент и так далее. Про Ельцина они, понятно, не в курсе, а так все очень похоже. И еще было написано, что самое близкое понятие, которое существует в современной русской культуре, - это детская идиома "Гамовер". От английского "Game Over". <...> - Не то чтобы кому-то или чему-то, а всему."

Таким образом, автор дает в начале книги одно толкование буквы "П" - как символа поколения (Новое поколение выбирает Пепси, Обезьяна на джипе, Если ты такой умный - то почему такой бедный), а в конце - иное (песец, а может, писец всему, и пришел этот пес из далекой заснеженной страны, славной своей духовностью, видимо, той страны на севере, где индуисты традиционно располагали свой ледяной ад). От первого варианта до второго - целая книга.

Кстати, большая буква П написана на обложке книги именно так, закавыченная двумя запятыми.

Короче говоря, Generation "Game over". Создатель выбирает New game, и пусть проигравший плачет. Игроку нет дела до смерти четырех или пяти миллиардов электронов в небесном компьютере, что бы там ни писал Петров в "Абсолютном программировании".

Свет клином сошелся на нашем поколении. Время выбрало нас, как ни заезжен этот лозунг. Лукавый (в какие одежды его ни ряди - в христианские ли, в древневавилонские) избрал нас инструментом возмездия человечеству, и мы положим ему наконец конец, извините за каламбур. Во всяком случае, в том смысле, который придавало слову "человечество" и "человечность" гуманистическое направление европейской культуры. Тезис, казалось бы, ясен.

С другой стороны, по прочтении книги меня не оставляет ощущение, что автор хотел сказать не это, не только это и совсем не это. Заявленный тезис является частным случаем, подмножеством множества, которое содержит еще много чего, в том числе и его опровержение. А чего вы хотели от постмодерниста? Пелевин не настолько прост, чтобы разжевать и положить в рот.

Впрочем, по сравнению с "Ч. и П." эта тенденция - объяснять все и вся, выводить мораль басни - к огромному моему сожалению, у Пелевина усилилась.

С другой стороны, в "Ч. и П." герои романа, голос за кадром и собственно автор как конструктор текста исповедывали буддизм. Специалисты утверждают - тантрический буддизм. Оставим это утверждение на их совести. Мне ближе дзен, и я видел в "Чапаеве" дзен, тот самый долгожданный российский дзен, которого так заждалась убитая религиозным ханжеством и иссушенная бездуховностью российская культурная почва. Единственное религиозное мировоззрение, не являющееся религией и совместимое и с христианством, и с буддизмом, и с атеизмом и пантеизмом.

А тут - древневавилонская мифология. Безумно древний и безумно красивый Миф. Возможно, культурный текст и контекст диктует автору иной, более тоталитарный стиль изложения.

В любом случае, по двум точкам не строят график. Время покажет. Подождем следующего романа Пелевина.

Но приключения буквы П на этом не заканчиваются. Она появляется еще много раз, выскакивая, как чертик из табакерки. Вот Вавилен берет записную книжку и она открывается, конечно, на букве "П". "Презерватив - мал, да уд ал!" - читает Вавилен. А книга по PR (опять П!), которую он вожделеет? Полноте, да поколение ли это Победителей? Может быть, Победа - это Поражение? Или это вообще Поколение Постмодернизма? Постструктурализма? Постиндустриального (информационного) общества? Пост...? Повсеместно Протянутой Паутины (WWW) как символа виртуальности реальности, в которой мы живем (сон во сне сна)? Просто Пустое Поколение, еще одно поколение "лишних людей"? Вряд ли. А может быть, поколение Пустоты, которая абсолют, из предыдущего романа про Петра Пустоту? Мир грядущий, в котором останется то, что остается после указания на него пальцем Будды - Пустота? (Не случаен же в книге брэнд "No name"!) Или... Поколение Пелевина?!? Нет, играет автор с читателем, играет без зазрения совести! Эта книга - для не утративших способность играть и радоваться игре.

А по большому счету, читатель волен конструировать иные смыслы. Не буду портить ему это удовольствие.

Увлекательность и настоящая народность "ПП" коренится в том числе и во внедрении в книгу таких литературных форм, как анекдот, поговорка, присказка. Они называются на новый манер "рекламными слоганами" и проникают (и непосредственно, и опосредованно) в саму ткань повествования. Чего стоит, например, рассказ о том, что на любой бронированный 600-й мерседес с братками найдется отрытый за ночь окоп и пара огнеметов. Анекдот в чистом виде. Одним из любимых анекдотических, а точнее, уже мифологических персонажей Пелевина (как он сам указывает в своем последнем интервью) является собирательный образ Нового Русского (НР, не путать с аббревиатурой Hewlett Packard), этакого Вована Пальцевееровича (в романе - Вовчик Малой). Кокаиновые узоры на ковре в кабинете Азазовского и мысли Вавилена в "Бедных людях" о кокаине для панков и клее "Момент" для богемы - из этой же обоймы. Другой любимый анекдотический образ - чечены. Примите мои уверения, что это не собирательный образ людей, имеющих эту национальность в паспорте. Это символ мусульманской Азии, неизвестной и потому пугающей для мифологизированного мышления среднего (и весьма среднего) русского ситизена (поскольку слово "гражданин" в русском языке традиционно имеет другой смысл). Мусульманская Азия совершила неожиданный прыжок и внезапно оказалась слишком близко от Москвы, которая и свою-то культуру знает со словарем, а уж о Коране слышала в основном из желтой прессы и по телевидению, которое при сравнении с желтой прессой отнюдь не выигрывает. Известно только, что они дикари, спят с автоматом и гранатой под подушкой, а в свободное время ширяются героином и слушают суфийскую музыку. Человеческих черт у них нет - образ врага не может содержать ничего человеческого. Браво, Виктор Пелевин. Я могу сравнить вас разве что с Салтыковым-Щедриным, одним из немногих сатирических талантов на Руси. Это "История города Глупова", господа, не извольте обижаться.

И совершенно отдельное место среди анекдотов (символов, мифов) Пелевина занимает тематика, связанная с употреблением наркотиков. Вавилен Татарский не только курит дурь, нюхает кокаин и глотает ЛСД, но и сырыми коричневыми мухоморами не гнушается. А дальше что? Правильно. У каждого явления есть как минимум две стороны. С одной стороны, плеяда авторов, призывающих "открыть двери восприятия" (Маккена, Хаксли, Грофф - всех не перечислить) и объясняющих различие психоделиков и, скажем, наркотиков опиатного ряда. Пусть пинком или динамитом, но открыть. "Европейскому человеку свойственно желание взорвать черную антрацитовую гору, сквозь которую азиатский человек будет строить тоннель с помощью 20 лет самоуглубления", - говорил мне мой учитель медитации. Не задумываясь о том, что дверь, возможно, закрыта не зря и за ней может встретиться такое, что горячему европейскому парню захочется немедленно родиться обратно.

"- <...> Но ты-то зачем его съел?

- Хотел ощутить биение жизни, - сказал Татарский и всхлипнул.

- Биение жизни? Ну ощути, - сказал сируф.

Когда Татарский пришел в себя, единственное, чего ему хотелось, - это чтобы только что испытанное переживание, для описания которого у него не было никаких слов, а только темный ужас, больше никогда с ним не повторялось. Ради этого он был готов на все.

- Еще хочешь? - спросил сируф.

- Нет, сказал Татарский, пожалуйста, не надо. Я больше никогда-никогда не буду есть эту гадость. Обещаю.

- Обещать участковому будешь. Если до утра доживешь.<...>

- Пожалуйста, - взмолился он, не надо со мной больше этого делать.

- Я с тобой ничего не делаю, - ответил сируф. - Ты все делаешь сам."

("ПП", стр.152-153)

Другая точка зрения отражена нашим Уголовным Кодексом и имеет единственный аргумент - до трех лет лишения свободы за одну сигарету в кармане. Так что узнать об истинном вреде или пользе тех или иных веществ мы вряд ли скоро сможем. В споре, где одной стороне в законодательном порядке зажат рот, вряд ли родится истина.

Ну и наконец, главным персонажем анекдотов от Пелевина является основная мифологема века - телевидение и реклама, масс-медиа как таковые. Не будет преувеличением сказать, что масс-медиа как система оболванивания населения и является главным персонажем книги, наряду с Вавиленом Татарским - ее пророком. Нетрудно, кстати, с самого начала угадать, что он все-таки станет мужем богини Иштар (иначе какое же это Поколение Победителей), но это совершенно не портит удовольствия от книги, потому что менее всего к Пелевину приложимо слово "предсказуемость". Так вот, Вавилен - аватар, ставленник Системы, и в то же время - глава ее. Раб и бог. Он обладает свободой воли, но эта свободная воля, руководимая безошибочным компасом - жаждой денег, всегда направлена на то, что нужно Системе. Такое вот, эх, двуединство и диалектика. Ей наплевать, что аватар мыслит, страдает и надеется. Миром правят три импульса, но об этом позже.

А телевидение, да и любое неинтерактивное медиа сейчас в таком состоянии, что добавлять к повседневной реальности практически ничего не надо. Вот, глядите, Вавилен пишет рецензию на рекламу, которую москвичи не могли не видеть. Роман приобретает пугающую гипертекстовую связь с реальной жизнью - книга ссылается на текст жизни, жизнь ссылается на текст книги. Не это ли показатель адекватности текста - жизни?

"На картонке был изображен Нью-Йорк с высоты птичьего полета, на который боеголовкой пикировала пачка "Золотой Явы". Под рисунком была подпись: "Ответный Удар". Подтянув к себе чистый лист, Татарский некоторое время колебался, какой карандаш выбрать - красный или синий. Положив их рядом, он закрыл глаза, покрутил над ними ладонью и ткнул вниз пальцем. Выпал синий.

Большой удачей, - застрочил Татарский синей скорописью, - следует, несомненно, признать использование в рекламе идеи и символики ответного удара. Это отвечает настроениям широких слоев люмпен-интеллигенции, являющейся основным потребителем этих сигарет. В средствах массовой информации уже долго муссируется необходимость противопоставления чего-то здорового и национального засилью американской поп-культуры и пещерного либерализма. Проблема заключается в нахождении этого "чего-то". Во внутренней рецензии, не предназначенной для посторонних глаз, мы можем констатировать, что оно начисто отсутствует. Авторы рекламной концепции затыкают эту смысловую брешь пачкой "Золотой Явы", что, несомненно, приведет к чрезвычайно благоприятной психологической кристаллизации у потенциального потребителя. Она выразится в следующем: потребитель будет подсознательно считать, что с каждой выкуренной сигаретой он чуть приближает планетарное торжество русской идеи...

После короткого колебания Татарский переписал "русскую идею" с заглавных букв. " (www.kvest.com/arc/pelevin2.htm)

Подобных блестящих примеров в тексте полно. Пародия и автопародия, непародия в форме пародии - методы, которыми автор владеет мастерски.

Читатель с удовольствием найдет в качестве героев анекдотов и Березовского, и Ельцина, и Салмана Радуева, и Милиционера, и Гаишника, и Хакера, и фильм "Титаник", и еврейско-чеченскую мафию, и много других узнаваемых лиц и явлений.

Анекдот Пелевина перерастает в притчу. Он несет в себе современную мифологию в ее исходном значении, мифы, живущие в общественном сознании. Это, если хотите, еще и точнейший этнографический документ, фотография, оттиск нравов эпохи. Живое современное мифотворчество в разрезе, под стеклом микроскопа. Миф куют на наших глазах, куют такие же люди, как мы, и прекрасно видно, кто, как и почему, кому выгодно и какова технология. Технология мифотворчества.

В заключение обсуждения анекдотичности книги дарю недалеким завистникам Пелевина слоган "Пелевин - это скверный анекдот". Посмотрим, сколько из них проглотят наживку.

Язык книги далек от русского литературного настолько же, насколько далек от него современный разговорный язык. И дело не только в так называемой табуированной лексике, а проще говоря, русском и английском мате - напротив, Пелевин весьма целомудрен в употреблении мата и использует его только там, где он уместен и необходим. Скорее, книга иллюстрирует необратимые языковые изменения под влиянием английского, точнее, американского языка. Это язык яппи (что означает всего лишь YUP, Young Urban Professional, молодого городского профессионала). Иные наслоения смысла на понятие яппи (альтернатива хиппи, бездуховность, карьеризм и прочее) прошу считать недействительными. Например, я являюсь молодым городским профессионалом, но мне симпатичны идеи хиппи, малоинтересны карьера и деньги, зато интересны духовные и религиозные ценности и т.п. Словом, не стреляйте в яппи, среди них могут быть хорошие люди. Среди пользователей российского Интернета яппи около 90 или 99%, так что эти понятия в значительной степени совпадают. Одним словом, это мой язык. Спасибо писателю, что он называет рендер - рендером, Public Relation - PR, не путает Fuck с его русским эквивалентом, словом, не пытается говорить со мной на птичьем языке, которого нет. Попробуйте, например, реально подобрать русский перевод слова рендер. Господа критики Пелевина, ваше слово в защиту русского языка. Только помните, что язык - это не идол, не священная книга, а живой процесс. Что выросло, то выросло, теперь уж не вернешь, как говорил герой старого фильма. Только не забудьте тогда и "атмосферу" в "околоземицу" назад переименовать. Что до меня, то русскоанглийский Пелевина мне много понятнее, чем китайскоанглорусский Сорокина.

А вот со словообразованием Пелевин не экспериментирует. Относится к языку бережно. Я давно подозревал, что нечитаемым наворотом постмодернистские авторы часто прикрывают отсутствие мысли и эстетики. Пелевин достаточно консервативен по сравнению с "авангардистами" от постмодернизма. Для них он динозавр. Вообще, Пелевин знает свою публику, видит свою target group и не тратит сил, чтобы понравиться и эстетам, и консерваторам от литературы. Он пишет конкретно для меня. Это не может не нравиться.

Однако меня, как читателя, интересует прежде всего не форма, но содержание. Что скрывается за пелевинской формой, которую, без сомнения, еще раскусят и разжуют сонмы профессиональных филологов? Какой смысл он нам несет внутри нее? О чем говорил Че, и является ли это голосом автора?

Об этом я хотел написать отдельно. А пока - сходите вечерком в Библио-глобус, купите книжку, не пожалеете.

Ссылки:

Предыдущий выпуск