Виктор Клемперер - солдат культурного фронта
В.Клемперер. LTI. Язык Третьего рейха. Записная книжка филолога. Пер. с нем. А.Б.Григорьева.-М.: Прогресс-Традиция, 1998. -384 с.;
ISBN 5-89493-016-2.
(V.Klemperer. LTI. Notizbuch eines Philologen. Berlin, 1947)
Книга Виктора Клемперера (1881-1960) "Язык Третьего Рейха", или "Lingua Tertii Imperii", LTI - название, под которым она известна во всем мире - вышла в 1947 году в Германии и очень быстро приобрела популярность среди специалистов, занимающихся темой фашизма. Этому способствовало не только бесспорное качество книги, но и то, что "LTI" - это не просто исследование, это свидетельство очевидца. И до сих пор эта книга остается лучшим сочинением о языке III Рейха.
До прихода Гитлера к власти Виктор Клемперер, филолог-романист, специалист по французской литературе XVIII века, был профессором Дрезденского Технического Университета. В отличие от большинства профессоров еврейского происхождения, изгнанных из университетов в 1933-34 годах, Клемперера, ветерана I-й Мировой войны, раненного на "передовой линии", что специально отмечалось в послужном списке, не трогали до 1935 года. Самым же главным обстоятельством, облегчавшим его положение в сравнении с другими немецкими евреями и, в конечном счете, спасшим ему жизнь, было то, что его жена, пианистка Ева Клемперер, была "арийского происхождения". Клемперер принес присягу Гитлеру, за что не переставал себя казнить все последующие годы, и думал пережить чуму, занимаясь исследованиями французских просветителей. Но в 1935 году его изгнали из Университета на пенсию. Вскоре евреям запретили пользоваться библиотеками, не только научными, но и всеми вообще. Затем запретили посещать кафе, кинотеатры, затем покупать сигареты, пользоваться автомобилем. 13 сентября 1941 года вышло постановление о необходимости носить нарукавную повязку со звездой Давида. Одновременно с введением все новых и новых обязательных правил для евреев нацисты последовательно осуществляли политику полного уничтожения еврейской нации. Тысячи дрезденских евреев отправлялись в лагеря уничтожения, пожилые через Терезиентштат, молодые - сразу в польские лагеря, Аушвиц, Треблинку. Евреям запретили жить в своих домах и квартирах и свезли в так называемые "еврейские дома". К концу войны там, в основном, оставались те, у кого были жены-немки. Нацисты действовали абсолютно последовательно. Если уж они признали факт исключительной важности крови, то еврей, женатый на арийке, был лучше других евреев и хотя и подлежал уничтожению, но в самую последнюю очередь. Этот день пришел 13 февраля 1945 года: Клемперер получил приказ: вместе со всеми остававшимися жителям "еврейского дома" явиться в комендатуру с небольшим багажом, который "возможно долго нести", и запасом продуктов на три дня. Это был конец. А вечером и ночью с 13 на 14 февраля произошел известный воздушный налет авиации союзников на Дрезден, в результате которого город был полностью разрушен. Среди десятков тысяч погибших были и последние жители "еврейского дома". Клемпереру и его жене посчастливилось выжить. В общей неразберихе они ускользнули из города и влились в поток беженцев, искавших пристанище на юге, в Баварии, поближе к союзникам. После нескольких месяцев, проведенных в глухой лужицкой деревне, а затем в задней комнате аптеки, хозяином которой был старый знакомый, они дождались окончания войны.
В течение всей своей жизни Виктор Клемперер вел дневник. Ученик знаменитого Карла Фослера, воспринявший от него и интерес к языку, он, начиная с 1932 года, вносит в дневник замечания о языке нацистов. Пока профессор Клемперер работал в Университете, он обходил стороной уличные динамики, брезгливо просматривал прессу, стараясь выловить факты из моря пропаганды. Только лишившись возможности профессионально работать, может быть, просто в поисках занятия для привыкших к филологической работе мозгов, Клемперер начинает прислушиваться к языку Геббельса, языку официальной прессы, языку, на котором говорит улица. Он обнаруживает, что немецкого языка начала XX века, с его многообразием стилей, разнообразными регистрами, языка культурного слоя, языка качественной прессы - больше не существует. Общество, от рядового эсэсовца до журналистов из солидных газет и образованных людей, пользуется каким-то особым сленгом, который Клемперер называет "Lingua Tertii Imperii", язык III Рейха. На этом языке говорят обыватели, пишутся книги, учебники истории и пособия по фармацевтике. С середины тридцатых годов значительное место в дневнике Клемперера стали занимать наблюдения и размышления об LTI. Он фиксирует характерные черты этого языка, пытается понять их природу, проследить истоки.
Никто лучше Клемперера не мог бы этого сделать тогда и не сделал до сих пор. Исследователю необходимо было абсолютное проникновение в язык, полная в нем компетентность, а этого в полной мере можно достичь только наблюдая этот язык живым. С другой стороны, для описания языка, как для описания любого объекта, необходима известная отстраненность от него. Кроме этого нужен еще ряд условий: профессионализм, выработанная парадигма описания, образец, с которым сравниваешь, и т.д. Так вот, Клемперер удовлетворял всем этим условиям как никто другой. Во-первых, он был профессионалом филологом, довольно долго интересовавшимся проблемами языка. Во-вторых, он сам был носителем и знатоком совсем другого языка, языка великой немецкой культуры, с которым он постоянно сравнивал язык Третьего Рейха и на разнице с которым строил свое описание LTI. Последний был для него просто другим языком, сленгом, и он описывал этот язык так, как лингвисты описывают сленг какой-нибудь профессиональной или социальной группы, принимая в расчет норму общеупотребительной речи. Но ведь были в Германии кроме Клемперера и другие профессионалы лингвисты, были литераторы. Почему же именно он? И вот тут очень важным оказывается степень отстраненности. Подметить и точно описать, что произошло с языком, мог только тот, кто оказался вне системы. Истинные арийцы, например профессора-лингвисты, писатели, были включены в систему, им невозможно было настолько отстраниться от действительности, чтобы язык - плоть от плоти этой действительности, ее суть - стал объектом наблюдения во всех своих мельчайших деталях. Ведь вольно или невольно, но они существовали внутри общества, а отчасти и сами стали носителями языка Третьего Рейха. К ним обращался и от их имени говорил Геббельс, для них Гитлер обещал построить "тысячелетний Рейх". Даже те из них, кто, как Юнгер, отказались признать полностью фашистскую идеологию, не могли совершенно отстраниться от действительности. Клемперер же был отторгнут обществом, он перестал для него существовать; с другой стороны, и для него это общество очень скоро оказалось абсолютно чуждым, он начал смотреть на окружающих как на представителей чужого, дикого племени, и их язык стал для него языком чужого племени. Более полное отчуждение просто невозможно. И при этом Клемперер не был лишен возможности чисто физического контакта с этим племенем, в течение 12 лет он мог его наблюдать, записывать его любимые словечки, мифы, обычаи.
Не будет преувеличением сказать, что начиная с конца 1930-х годов ведение такого дневника было действием героическим. При постоянных обысках, которым подвергались жители "еврейского дома", Клемперер каждой своей записью (зашифрованной) рисковал жизнью. Для ведения дневника он поднимался в 4 утра, чтобы до начала рабочего дня описать день предыдущий. И так каждый день, даже после бегства из Дрездена. Из дневниковых записей, посвященных LTI, и была составлена настоящая книга.
Советский режим, так же, как и нацистский, создал свой официальный язык, Lingua Sovetica. Но до сих пор в отношении языка советской эпохи не появилось труда, подобного исследованию Клемперера. Объяснить это можно тем, что ни один из советских и зарубежных филологов и литераторов не был одновременно и настолько отчужден от общества, и настолько погружен в язык, как немецкий автор. Советские исследователи описывали этот язык изнутри, зарубежные снаружи. Прекрасные статьи и исследования Г.Винокура, А.Селищева, М.Геллера, П.Серио и др., касающиеся языка советской эпохи, только подтверждают нашу мысль. Может быть, именно потому, что у нас отсутствует свой Клемперер, его книга особенно будет интересна русскоязычному читателю. Кроме чисто познавательного интереса к удивительному феномену языка нацизма, фашизма, у нас есть и другие причины интересоваться этой книгой. Официальный язык Третьего Рейха разительно напоминает язык советский, Lingua Sovetica, и даже отличия познавательно интересны, они заставляют сравнивать и задавать вопросы.
Что же заметил Клемперер в языке Третьего рейха? И какие сходства и различия с Lingua Sovetica мы можем отметить?
В LTI существовало несколько пластов:
Романтический, с его интересом к сверхценному "Я", с темой сверхчеловека, с презрением к отдельным людям; с романтической привязанностью к "роду", к "крови и почве"; с неприятием рационального.
Экспрессионизм. Слепой, дикий, страстный фанатизм, воодушевление, спонтанность, уникальность - постоянные эпитеты в статьях и речах.
Сакральный пласт. Это, например, постоянно повторяющаяся тема: Гитлер как спаситель, явившийся, чтобы сотворить чудо, чтобы спасти избранный народ, - и наступающее вслед за этим тысячелетнее царство.
Рекламный - это тема бесстыдного преувеличения, постоянной превосходной степени, уникальности, историчности, важности каждого шага, каждого действия фюрера, каждого произошедшего события. В империи был явный "дефицит будней", все ее дни были "историческими".
Плебейско-спортивный - тот, кто хочет говорить с народом, должен "смотреть народу в рот", повторял Геббельс вслед за Лютером. Отсюда наполненность текстов спортивными метафорами и просторечием, использование которых Клемперер объясняет желанием фашистских идеологов быть "близкими народу". Популизм стал принципом партийной пропаганды. И наоборот, предполагалось само собой разумеющимся, что все партийные праздники - "народные", все, что чуждо партии, "чуждо" и народу, все, что близко партии, близко и народу.
Каждому из этих пластов, каждой из этих тем можно найти соответствие, по сходству или противопоставленности, в советском дискурсе.
Клемперер отметил интересную особенность LTI - в его основе лежит устная речь, даже в письменных жанрах - это прежде всего устное слово. Для нас она интересна вдвойне, потому что в основе языка советского лежит слово письменное. (За исключением политической риторики 20-х годов, когда официальный советский язык, Lingua Sovetica, только формировался.) Как характерную деталь LTI, Клемперер отмечает обилие иронических кавычек в серьезных текстах: красный "генштаб", русская "стратегия", английские "политики", "немецкий" поэт Гейне. Даже эта маленькая деталь подчеркивает важность интонации в политическом дискурсе нацистов и свидетельствует о правильности тезиса Клемперера о речевом характере LTI. Ирония, ироническая интонация присутствовали и в советском дискурсе, но советские идеологи, в особенности в последние десятилетия, предпочитали не смешивать жанры и стили: для иронии у них были свои жанры, например, подпись к карикатуре. В нацистском дискурсе была возможность стилистической игры, смешения разных стилистических пластов. Последний прием особенно любил Геббельс. (Из современных российских политиков этим приемом часто пользуется В.Жириновский.) Серьезного Клемперера шокировала способность Геббельса в статье на военную тему использовать спортивную боксерскую лексику и тут же говорить о войне как о "божьем суде". Параллели в советском дискурсе можно найти в те же тридцатые годы (позже они постепенно исчезают). В передовой статье "Правды" 1938 года о боях на озере Хасан, выдержанной в высоком стилистическом регистре, присутствует фраза о том, что теперь никому не повадно будет "совать свое свиное рыло в наш советский огород". Клемперер замечает возникшую в 30-х годах моду на мифологические имена для новорожденных и напоминает о схожих явлениях во время Английской и Французской революций. Советские люди, конечно, вспомнят своих Владленов, Виленов, Марлен, Сталиев - жертв политической моды 1920-30-х годов.
Когда в СССР начала обсуждаться проблема переименования улиц, то среди размышлений, почему в России названия улиц, площадей, городов менялись и меняются с такой легкостью, приводилось такое объяснение: причина в отсутствии культурной, исторической преемственности в русской жизни. Но оказывается, что в культурнейшей стране Германии, при режиме, который подчеркивал свое уважение к "немецким корням", шло чуть менее масштабное, но тем не менее массовое изменение названий.
Еврейская "лженаука", превосходство "немецкой науки" и "немецкого кошководства" над всеми остальными; студенты, "пресекающие" вредную деятельность профессора-еврея - как все это похоже на советскую риторику о превосходстве "советской науки", о лженауке генетике, о профессорах-вредителях. Даже "головная организация", даже "Победа будет за нами!" - все, все это кальки с соответствующих немецких, и не только немецких, выражений и лозунгов. Но, может быть, самым обидным советскому патриоту покажется то, что знаменитые наши "битвы за урожай", прорывы и победы на трудовых фронтах - все это тоже пришло к нам извне. Из Германии, из отсталой фашистской Италии. Из риторики итальянских фашистов, из "battaglia del grano", замечает въедливый Клемперер, позаимствовали нацистские идеологи свои заголовки о "битвах за урожай" где-нибудь в Восточной Пруссии.
Книга о LTI была издана в советской зоне оккупации. Клемперер еще в 1939 году писал в дневнике, что ему чужд и нацизм, и большевизм, как, впрочем, и сионизм, что он всегда останется "либералом и немцем". Эти слова, как и замечание, что и нацизм, и коммунизм - одинаково "материалистичны и ведут к рабству", мы узнали лишь из полного текста дневника, опубликованного на немецком только недавно. В книге же об LTI автор сделал несколько реверансов в сторону Москвы, может быть, вынужденных, если мы вспомним исторические обстоятельства и время появления книги. Москва оказывается центром Европы и единственным центром европейской цивилизации. Параллели в официальных языках нацистов и коммунистов, - Клемперер упоминает лишь о нескольких: массовая пропаганда, множество сокращений, возникших в русском языке в советскую эпоху, и проникновение технической лексики в разговорный язык, - это отнюдь не свидетельства сходства систем. Наоборот, замечает Клемперер, не пытаясь, впрочем, скрыть натянутости объяснения: "если двое делают одно и то же", значит ...советская власть стремится "освободить" дух простого человека, а нацисты - "поработить" его.
Но, конечно, совсем не только об использовании превосходной степени в LTI писал в своем дневнике Виктор Клемперер, переживший нацистов, выживший благодаря чуду, случаю, своей жене и множеству простых добрых людей. Это прежде всего рассказ о тех, кто говорил на этом языке, о "скотах" из SS и "предателях", о простых немцах - отнюдь не героях (вообще о героях в этой книге речи нет): о горбатой Фриде, опекавшей старого еврея Клемперера на фабрике по изготовлению конвертов и подарившей ему в 1945 году яблоко для больной жены; о торговце, потихоньку снабжавшем автора едой и рассказами о "народных" приметах скорого конца "негодяев"; о соседе по "еврейскому дому", который под влиянием нацистской пропаганды стал искренне стыдиться своей прошлой профессии коммивояжера (ведь это, действительно, чистый "шахер-махер") и собиравшемся, если выживет (не выжил), заняться разведением садов и быть "ближе к природе", как и советовала добрым немцам нацистская пропаганда.
Все эти простые немцы говорили на LTI, слушали LTI, и все они, по мнению Клемперера, были отравлены "ядом" нацистской пропаганды. Горбатая Фрида с любопытством спросила, правда ли, что его жена - немка. То, что для нее, фабричной работницы и чистокровной арийки, это было странно - свидетельство несомненного отравления. Отравлен "ядом" и сосед по "еврейскому дому", и старый друг, прятавший Клемпереров в своей аптеке. Последний отравлен потому, что допускает возможность спасения положения на фронтах с помощью "нового оружия". Отравлен и рядовой "PG" (parteigenosse), так как и в 1946 году он признается Клемпереру: "Я ведь верил в него", - и тихо добавляет: "...и все еще верю". Но это проникновение нацистского яда в простых людей не вызывает удивления профессора Клемперера, он спокойно констатирует сам факт. А вот что действительно поражает и возмущает его, так это "предательство" интеллектуалов. Предательство не его лично, об этом речи нет. (Добавим от себя, что, если бы оно было, не читали бы мы сегодня размышлений о LTI.) Профессор потрясен, как могли они предать "культуру", великую культуру, "самую великую в мире", как написал он еще перед мировой войной в своем дневнике. Самый большой пафос и гнев слышен именно в местах, описывающих, как меняются под действием пропаганды образованные люди, как одни легко и бездумно отдаются стихии демагогии о "крови и почве", как цинично "предают" другие. Есть в этом негодовании некоторое презрительное высокомерие по отношению к плебсу, занятому спортом и своими маленькими делами, и почти религиозное отношение к Культуре.
Свои последние годы, до самой смерти в 1960 году, Виктор Клемперер посвятил восстановлению немецкой культуры. Внешняя канва его судьбы после 1945 года на редкость благополучна. Член Комиссии по денацификации, член Академии, депутат Парламента ГДР от Kulturbund'a, профессор нескольких университетов, автор массы статей по филологии, педагогике. Однако самый большой труд Виктора Клемперера, его дневники, оставались не опубликованным почти сорок лет после его смерти. В последние же годы в Германии возникла, по выражению одного критика, целая "индустрия Клемперера". Его дневник - два огромных тома (1700 стр.) - стал едва ли не самым известным автобиографическим бестселлером, по нему начаты съемки 13-серийного телевизионного фильма, его читают по радио и с театральной сцены, готовится адаптированный вариант для школ. В сокращенном виде дневник публикуется в США, и первый том (1998) принят с интересом и благожелательными рецензиями.
Порадуемся, что и русскоязычный читатель получил, наконец, возможность познакомиться с книгой Клемперера о LTI в адекватном переводе А.Григорьева. Культурная ценность этой книги несомненна. Написанная в отрыве от библиотек, она является образцом научной точности, эрудиции, научной и человеческой добросовестности. История написания позволяет поставить ее в один ряд с "Апологией истории" Марка Блока, с дневником Анны Франк, дневником Януша Корчака.
В заключение отметим, что книга издана при поддержке Института Открытое общество http://www.osi.ru.
