• Щетка для унитаза как зеркало души
• Первым русским мучеником был не Чайковский
• Постмодернизм мертв, а Барт - еще нет
• Как Гойя навязался миру
• За что врачи-убийцы отравили Сталина

Virginia Postrel. The Substance of Style: How the Rise of Aesthetic Value Is Remaking Commerce, Culture, and Consciousness. - HarperCollins, 237 pp.

Еще совсем недавно холодильник был просто облегчающим жизнь бытовым прибором, а щетка для унитаза - удобным приспособлением для наведения порядка в сортире. Теперь они превратились в средство самовыражения. Во всяком случае - для американцев. Сегодня в Америке развелось столько самых разнообразных щеток, что, покупая этот полезный предмет, человек волей-неволей вынужден выбирать из огромного количества совершенно одинаковых с функциональной точки зрения товаров. Если речь идет об автомобиле или вечернем платье, на выбор, конечно, могут повлиять соображения статусности ("в нашем кругу принято ездить на немецких машинах"). Но когда дело доходит до унитазных принадлежностей и им подобных предметов, человек начинает руководствоваться исключительно собственными представлениями о прекрасном ("вот эта щетка в стиле хай-тек нравится мне больше, чем та из красного дерева с инкрустациями"). Все это говорит о том, что в последнее время человечество (по крайней мере та его часть, которая проживает в развитых странах) вступило в "эру эстетики". Вирджиния Пострел, более десяти лет проработавшая редактором в свободолюбивом журнале Reason, убеждена, что эстетика радикальным образом влияет на экономику: конкуренция между производителями, выпускающими вещи одинакового качества, перемещается в область стиля.

The New York Sun

Фрэнсис Морроун (Francis Morrone)

"Вирджиния Пострел - один из самых суровых критиков модернизма, которых мне доводилось читать. Это не значит, что ей вообще не нравится модернизм: в своей книге она убедительно доказывает, что сегодня модернизм перестал быть идеологией и стал просто одним из множества стилей".

"Наверное, это первая книга, в которой автор делает попытку связать в единое целое проблемы искусственного увеличения груди и проблемы городского планирования".

"Неважно, согласны вы с автором или нет, но, мне кажется, что не прочитав ее книги, нельзя до конца понять сегодняшней Америки".

Financial Times

Дэвид Хонигманн (David Honigmann)

"Пострел - идеальный Вергилий для читателя, отправляющегося в путешествие по нынешнему не-вполне-аду и не-вполне-раю. Ей нравится этот новый мир, она радуется тому, что люди стали получать удовольствие от стильных вещей".

The Atlantic Monthly

Том Карсон (Tom Carson)

"Из десяти работ, посвященных культуре потребления, девять можно смело печатать в антологии под общим названием "тоска зеленая" - неважно, стоит ли автор на отстраненно марксистских позициях или взирает на проблему с высот постструктурализма... Вирджиния Пострел написала книгу совершенного иного рода - проповедуя потребление, она защищает право человека получать удовольствие от похода за покупками и сама искренне радуется многообразию товаров на американских прилавках".

Graham Robb. Strangers: Homosexuality in the 19th Century. - Picador, pp. 336 (в США выходит в издательстве W.W. Norton & Company в январе 2004 года)

Если вы ошибочно полагаете, что двадцатый век стал вершиной толерантного отношения общества к разнообразным меньшинствам, эта книга - для вас. Грэхем Робб, перу которого принадлежат отмеченные авторитетными призами (Royal Society of Literature Heinemann Award и Whitbread Biography Award) жизнеописания Бальзака, Гюго и Артюра Рембо, с историческими фактами в руках доказывает, что в девятнадцатом веке людям нетрадиционной сексуальной ориентации жилось ничуть не хуже, чем теперь, а возможно - даже и намного комфортнее. В позапрошлом столетии проблема гомосексуализма не очень заботила общественное мнение - куда более опасными казались тогда социалисты. Преследования, которым подвергся Оскар Уайльд, были скорее исключением из общего правила. Да и под суд он отправился уже на излете "золотого века" гомосексуализма, когда на человечество уже надвигался мрачный призрак нового столетия. Кроме реально существовавших людей (среди которых, например, Ганс Христиан Андерсен), героями книги стали и известные литературные персонажи, которых автор вывел на чистую воду посредством текстуального анализа: среди них и созданный Эдгаром По сыщик Огюст Дюпен, и даже сам Шерлок Холмс. Напоследок можно добавить, что личными мотивами автор не руководствовался, как можно было бы ожидать. Грэхем Робб не только не числится среди активистов гомосексуального движения, но и женат самым обыкновенным гетеросексуальным браком.

The Spectator

Филип Хеншер (Philip Hensher)

"С тех пор как я стал приходить на редакционные вечеринки со своим бойфрендом (который очень скоро стал любимчиком наших дам из отдела рекламы), мой издатель решил, что я наверняка мечтаю отрецензировать всемирную историю гомосексуализма или хотя бы какой-нибудь роман о гомосексуалистах. А мне было как-то неловко его разочаровывать. Потому что написать про эту действительно интересную книгу гораздо сложнее, чем думает большинство авторов. Автору по имени Грэхем Робб это удалось - он написал увлекательную книгу, в которой о предмете сказано ровно столько, сколько интересно знать читателю".

"Вольтер однажды решил, что ему тоже стоит это попробовать. Однако когда его партнер предложил повторить удачный, по его мнению, эксперимент, Вольтер вежливо отказался, пояснив: "Один раз - философ, два раза - содомит".

Independent

Майкл Ардитти (Michael Arditti)

"Самое удивительное откровение - что в XIX веке первым великим русским мучеником, пострадавшим за гомосексуализм, был не Чайковский, а Гоголь, которому священник велел воздерживаться от сна и пищи до тех пор, пока не наступит полное очищение души, и который в конце концов умер голодной смертью".

The Daily Telegraph

Ноэл Малкольм (Noel Malcolm)

"Скептические исследования Робба в пух и прах разбивают теоретические построения Мишеля Фуко, сильно повлиявшие на современные представления об этом предмете. Фуко утверждал, что сам по себе концепт гомосексуальности не существовал вплоть до 1870 года, когда был "сконструирован" (то есть его существование было теоретически обосновано) психиатрами и затем увековечен совместными усилиями современной науки и чиновников, которые, в свою очередь, явились плодом развития капитализма. Как показывает Робб, Фуко слабо ориентировался в историческом материале, а психиатры, чьи работы он цитирует с ошибками, по сути дела развивали уже существовавшие идеи".

Terry Eagleton. After Theory. - Allen Lane, 240 pp. (в США выходит в издательстве Basic Books в марте 2004 года)

Книгу про закат культурологической теории написал, естественно, профессор культурологии. Терри Иглтон из Манчестерского университета - автор едва ли не самого известного труда о постмодернизме (Literary Theory: An Introduction, 1983). В своей новой книге Иглтон вспоминает, как хорошо все начиналось в далекие 60-е и 70-е, когда еще были в силе такие столпы теории, как Барт и Фуко, и когда сам автор создал себе имя литературного критика. Как органично были связаны тогда культурологические штудии с левацким студенческим движением, с феминизмом и другими прогрессивными силами. Теперь все не так. В наш век глобализации и международного терроризма, утверждает сохранивший левые взгляды автор, постмодернисты оказались страшно далеки от народа. В критическом запале преподаватель культурологии заходит так далеко, что начинает защищать идеи абсолютной истины и объективности. Одним словом, книга уже вызвала резонанс в академических кругах: патриарх британского литературоведения Фрэнк Кермод похвалил ее за широкий охват "важнейших тем современности", а лаканист и деконструктивист Славой Жижек - за "уникальное сочетание теоретической обоснованности и язвительного остроумия".

Spiked Culture

Сэнди Старр (Sandy Starr)

"Лучше всего удалось Иглтону разоблачение претензий культурологической теории. Вероятно, потому, что ему пришлось посвятить этому предмету большую часть своей профессиональной карьеры. Жалуясь на постмодернистский жаргон, Иглтон говорит: "Писать таким образом, будучи теоретиком литературы (а значит - получая зарплату, в частности, и за умение чувствовать язык), - то же самое, что быть подслеповатым окулистом или страдающим от ожирения танцовщиком балета".

"Иглтон ясно видит недостатки культурологии, однако страх перед переменами, к сожалению, заставляет его предлагать в качестве альтернативы еще более неудачные решения... Культура становится убежищем, в котором прячутся от разговора по существу не только теоретики-культурологи, но и сам Иглтон".

Daily Telegraph

Ноэл Малкольм (Noel Malcolm)

"Большая часть всех этих рассуждений может показаться примитивом любому студенту-первокурснику с философского факультета, которому приходилось готовиться к экзамену по этике или читать труды Бернарда Уильямса об истине. Впрочем, в среде культурологов они, без сомнения, будут встречены как поразительно оригинальный и дерзкий труд. Тем, кто зашел столь далеко, что готов разделить подобную точку зрения, эта книга действительно сможет доставить немало удовольствия".

Robert Hughes. Goya. - Knopf, 448 pp.

Роберту Хьюзу, редактору отдела искусства в журнале Time и автору многочисленных искусствоведческих и исторических книг, Франсиско Гойя нравился с детства. Но книгу о нем он написал только в возрасте шестидесяти пяти лет, пережив одно за другим несколько суровых испытаний: развод с женой; тяжелейшую автомобильную аварию, после которой он чудом остался жив; двенадцать операций, во время которых врачи собирали его буквально по кусочкам; судебный процесс, закончившийся приговором за "опасную езду"; травлю со стороны родной австралийской прессы (давно живущий в Америке Хьюз родом из Австралии) и самоубийство единственного сына. Гойя, пишет Хьюз, был одновременно "могучим проповедником наслаждения" и "одним из величайших мастеров изображения физической боли, ярости и телесных страданий", которого в этом смысле можно поставить в один ряд с Львом Толстым. Известно, что "последний из "старых мастеров" и первый из модернистов" и сам немало страдал в конце жизни. Наполненный личными переживаниями искусствоведческий труд был замечен классиком американской литературы Джоном Апдайком.

The New Yorker

Джон Апдайк (John Updike)

"Изобразить на холсте человеческую боль - могучий подвиг, за который Гойя, работавший для четырех монархов, мало что получил при жизни. Зато он заслужил признание последующих поколений, которым пришлось пережить чудовищный, кровавый опыт. К одному из них принадлежит и автор этого труда - досконального, обильно аргументированного и изобилующего деталями. Личный опыт дал Хьюзу силу написать эти запоминающиеся слова: "Страх Гойи перед тем, что он не сможет больше навязывать себя миру, проявился в острой форме - в виде поразившей его глухоты". Желание навязать себя миру - мотив, редко проявляющийся у художников столь явно, однако у Гойи его можно почувствовать в те моменты, когда он безжалостно обнажает кошмар, скрывающийся за видимой частью мира".

The Spectator

Себастьян Сми (Sebastian Smee)

"В книге нет ни одного занудного предложения (чего вы, наверное, от нее не ожидали), но вместе с тем там нет и самолюбования, тщеславной риторики и навязчивой полемики, - грехов, в которых раньше, бывало, упрекали Хьюза. Автор остается верен выбранному предмету главным образом потому, что он ему интересен. Хьюз нашел свою тему".

"В отличие от многих других биографов художников, Хьюз любит рассматривать картины и писать о них".

Jonathan Brent and Vladimir P.Naumov. Stalin's Last Crime: The Plot Against the Jewish Doctors, 1948-1953. - HarperCollins, 399 pp.

Сталина таки сгубили еврейские врачи. Но не своими руками, а обагренными кровью лапами Берии и примкнувшего к нему Хрущева - двоюродного дедушки постсоветской демократии. Директор издательства Йельского университета Джонатан Брент и исполнительный секретарь Комиссии по реабилитации при президенте РФ Владимир Наумов, перелопатив некогда сверхсекретные архивы КГБ, выяснили, что знаменитое "дело врачей" тесно связано с таинственной смертью отца народов, умершего не от кровоизлияния в мозг (как официально считалось на протяжении последних пятидесяти лет), а от отравления. Авторы книги убеждены, что "еврейский заговор", разоблачение которого Сталин готовил в последние годы жизни, был отнюдь не проявлением старческой паранойи, а тщательно продуманной акцией с целью проведения новой генеральной чистки органов госбезопасности (по замыслу Сталина, еврейские врачи должны были свидетельствовать против неугодных ему партийных лидеров, якобы руководивших преступными действиями убийц в белых халатах). Более того, приводимые в книге свидетельства указывают на то, что в дальнейшие планы Сталина входило использование антисемитской кампании в качестве предлога для эскалации военного конфликта с Америкой (еврейские врачи, само собой, идеально подходили на роль агентов американского империализма). Но, видно, с годами хватка генералиссимуса поослабла, и товарищам по партии в конце концов удалось переиграть своего вождя, вовремя подсыпав ему крысиного яду. После чего, как мы уже знаем, Хрущев, в свою очередь, успешно ликвидировал Берию, а оказавшиеся не у дел врачи были реабилитированы.

Forward

Сэмюэль Кассоу (Samuel Kassow)

"Эту книгу надо обязательно прочесть всем, кто серьезно интересуется Сталиным. Очень хорошо информированные авторы выдвигают немало предположений и строят более или менее достоверные гипотезы. Однако в одном Наумов и Брент очень убедительны - Сталин был не просто параноиком".

"...Цитируемые авторами документальные подтверждения того, что Сталин, возможно, испытал действие зоокумарина, скорее всего спекуляция. Но приведенные ими примеры очевидных нестыковок и явной лжи в рассказах Хрущева о последних днях Сталина - безусловно подтверждают ошибочность официальной версии происшедшего".

The Daily Telegraph

Родрик Брейтуэйт (Rodric Braithwaite)

"Брент и Наумов доказывают, что Сталин был человеком изощренного, сформировавшегося в уединении ума, способным много лет подряд тщательно готовить и тайно вынашивать свои планы. По сравнению с ним Гитлер, ежедневно болтавший в ближайшем кругу о своих прожектах, выглядит куда более человечным человеком".

"...Многие в России сегодня, к сожалению, думают, что Сталин ставил перед собой высокие цели, которые отчасти могут оправдать совершенные им злодеяния. И это несмотря на то, что проводимая им политика привела к жестоким поражениям в первые месяцы войны с Германией и могла бы привести к еще большим разрушениям в случае начала войны с Соединенными Штатами".