Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Книга на завтра < Вы здесь
Воздух с точки зрения дефиса
Дата публикации:  11 Января 2000

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Башляр Г. Грезы о воздухе. Опыт о воображении движения / Пер.с франц. Б.М.Скуратова. - М.: Издательство гуманитарной литературы, 1999. - 344с.

"Прекрасное стихотворение есть род опиума или алкоголя", - говорил французский философ Гастон Башляр. А для того чтобы понять человека, необходимо исследовать его воображение и грезы. Вроде бы, это - сфера деятельности психоанализа. Башляр причислял себя к его последователям, но не слишком занимался раскопками потемок человеческого подсознания и подведением выкопанного под не слишком большой набор готовых ответов. "Не существует реальности, предшествующей поэтическому образу. Воображение говорит прямо в нас. Литература не является суррогатом какой-либо иной деятельности. Она знаменует собой внезапное "всплывание" воображения". Образ для Башляра - не замещение или вытеснение, не манифестация архетипа, а результат взаимодействия воображения с богатством материальной реальности. Он постоянно говорит о "материальном воображении", а одна из его книг называется Психоанализ огня. И вот теперь - воздух.

Образы воздушных форм беднее и неустойчивее земных, но они свободны. "А ощущение свободы само по себе материализует больше изумительных образов, чем все воспоминания об утраченном времени". (Пруста Башляр явно не жаловал). Поэт воздуха - тот, на кого действуют существа без формы, ветер, запах, свет. Стихи связаны с воздухом и как особые формы дыхания. И душа - это тоже дыхание, вздох, воздух. И воображение для Башляра - скорее, не способность формировать образы, а способность деформировать доставляемое восприятием, способность освобождаться и изменять. Динамика образов, их изменчивость важнее их формы, форму легче описывать, как всякую статику (что, в основном, психология и делает). Но "психологию воображения посредством статических форм разрабатывать невозможно", необходимо учитывать и превращения образов, и опыт телесных движений (пусть даже воображаемых, как полет во сне). Опыт тела способствует и пониманию стиха. "Чтобы понять Блейка, читателю необходимо научиться "настораживать" все мускулы тела, а к этим усилиям непременно добавить дыхание, дыхание гнева".

Башляр готов учиться. "От предметов... мы потребуем раскрыть нам сразу и их удельную "плотность" бытия, и точно выраженную энергию становления. Явления же будут нас учить изменению и субстанциальной подвижности". Потому что предметы многозначны. Сосна - образец вертикальности или обособленности, или гневный шелест игл и шум ветра, или подъем по стволу жизненных соков, или жар будущего пламени и так далее до бесконечности. Именно для философа оказывается важным создание "физики воображения", опирающейся на ассоциации, идущие от предмета. Идеи отвердевают в своей абстрактности, а "материальное воображение" всегда живо - предметы неисчерпаемы. И явления поясняют друг друга: феноменология крика вытекает из феноменологии бури, крика природы.

И потому Башляра интересует то, как поэт, например, увлекая подвижными предметами неподвижные, "снимает с якоря" материю, отправляя ее в грезу и полет. Как смешиваются идеи и образы: у Гете "великолепная сфера" кучевого облака - возможность действия, угроза наверху и содрогание внизу, а слоистое облако - радость. Но идея радости может быть связана не только с образом облака, и Башляр получает весьма многообразную классификацию: радость земная - это изобилие и тяжесть, водная - вялость и покой, огненная - любовь и желание, воздушная - свобода. И Ницше для Башляра - философ воздуха, что многое объясняет. А поэт Сюпервьель лепит из облаков, а Поль Валери прядет из воздуха тонкую пряжу.

Образы - приглашение к путешествию, именно к пути, а не статическому описанию увиденного в конечной точке. "Рассказчик не рисует перед глазами читателя ужасную ситуацию, он ставит его в ситуацию ужаса" - вплоть до попытки воссоздания ощущения тошноты при бесконечном падении. Башляр предлагает не телепатию, а "телепоэзию", индуцирование души читающего поэтическими образами. Причем воображаемые путешествия имеют гораздо более упорядоченные маршруты, чем кажется на первый взгляд. Башляр говорит о "связности через подвижность". Он стремится найти законы сна - сна как такового, а не заместителя чего-то. Например, краски оперения птицы мы видим только на земле, невозможно быть одновременно жаворонком и павлином - и потому летящая птица грез и снов не может быть пестрой. Чрезмерная детализация и пестрота смешны. "Звездное небо - самое медлительное из движущихся явлений в природе", ночное воображение медленно, и поторапливание образов и событий в этом случае выльется в фальшь. Чересчур громкие голоса и каскады метафор не дают уловить ночное безмолвие.

Но непременное условие "материального воображения" - сопереживание и вовлеченность. Пилот ощущает себя и полетом, и причиной полета - но не пассажир. "Если каждое утро в саду будем наблюдать за почкой на кусте, за одной и той же почкой... Когда же распустится цветок, когда от яблони заструится бело-розовый цвет, мы увидим, что одно-единственное дерево - это целая вселенная". О трезвости взгляда Башляр тоже не забывает. Необходимо и видеть, и грезить одновременно. Иначе мы превращаемся или "в зеркала форм, или в бессловесных рабов косной материи".

С точки зрения Башляра, отсутствие воображения - такая же болезнь, как психическое расстройство. Неспособность воспринимать ирреальное говорит, что и с восприятием реального не все в порядке. И он говорит о психоанализе, который работает не с прошлым, а с будущим, не с затруднениями формирования личности, а с ее формированием заново. Не о Фрейде, а о работах Дезуайля, предлагающего пациенту образы свободы - метлу, сметающую розы увядшей любви, котомку тряпичника для отброшенных забот, вращение вокруг себя в динамическом одиночестве воздушной свободы.

Греза полета и есть самостоятельная реальность ночи. "А психоаналитики все твердят нам, что греза полета - это символ сладострастия". И мы летаем во сне, не потому что имеем крылья или чтобы достичь небес, а потому имеем крылья и достигаем небес, что летаем. Летаем от своей легкости, а не крыльев. А поскольку воображение равноправно с предметным миром, сравнение может действовать и от литературы к реальности. "Эта ночь черна, словно неумолимый стиль, - а бывает еще ночь черная и клейкая, будто траурная мелопея".

Башляр сетует, что мы слишком много вкладываем в небо своего, а не погружаемся в его жизнь. "Настоящая поэзия, поэзия органическая, должна вернуть к безымянности великие формы природы. Мы ничего не добавим к мощи заклинания, если будем бормотать имя Бетельгейзе, как только на небе засияет эта звезда". Это, скорее, восточное понимание красоты - как найденной, а не сотворенной. Небо - как текучая жидкость или "жгучая голубизна", или твердый свод, или бесконечный ветер. "Мы - дефис между богами и природой, ...соединительные черточки между землей и воздухом". Проблеск значительнее света, так как его воображаемая сущность - рассеивание, расширение в далекие пределы. Роскошь - сокровища земли. Сияние - привилегия неба. А кристалл - греза и о земле, и о воздухе. "Мир приходит в человеческие грезы воображать самого себя". А как иначе он смог бы это сделать? "Воображению следует брать больше, чем нужно, чтобы мысль имела сколько необходимо ей. А чтобы воля могла осуществить необходимое, воле следует больше, чем нужно, воображать".


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Анатолий Барзах, Секретный мир детей в пространстве мира взрослых /29.12/
Взрослые до сих пор не научились видеть в ребенке именно ребенка, а не уменьшенную копию взрослого.
Александр Скидан, Новая "гуманитарная проза" Александра Гениса /28.12/
То, что так нравится редакторам культурных отделов "интеллигентных" газет и их читателям. Тем, кому недосуг обратиться к первоисточнику, но кто стремится "быть в курсе" и потому серьзным изданиям предпочитает дайджест.
Андрей Левкин, Message-2 /27.12/
Ко второму номеру журнал "Со-общение" совсем определился и позиции его стали понятнее - он занимается не абстрактным теоретизированием относительно политтехнологической отрасли, но вещами, связанными с рабочими темами, то есть манифестирует, скажем, отрасль и профессию.
Александр Люсый, Книга оправдавшихся предчувствий /29.12/
Эткинд Е.Г. Божественный глагол: Пушкин, прочитанный в России и во Франции.
Александр Самбадар, Последняя книга историка Бовыкина /21.12/
"Французские банки в России" - шедевр исторической литературы. Настоящее открытие в сфере исследований западных фондов экономики дореволюционной России, известной раньше лишь по апокрифам марксизма и книге Гиндина, вышедшей сразу после войны.
предыдущая в начало следующая
Александр Уланов
Александр
УЛАНОВ
alexulanov@mail.ru

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Книга на завтра' на Subscribe.ru