Илья Ильф. Записные книжки: 1925-1937. Первое полное издание: Составление и комментарии А.И.Ильф. - М.: Текст, 2000

Честно говоря, я редко покупаю книги. Обычно они мне "достаются". Но эту вот купил. Стоит сто рублей.

По невежеству я довольно долго считал, что где Петров, там и Ильф. А в детстве так вообще думал, что это одно имя: Ильфий Петров, - пока однажды мне не попалось скромное издание записных книжек Ильфа, Ильи Арнольдовича Файнзильберга. Зато теперь передо мной - издание полное.

Книги, подобные той, которая составлена дочерью писателя Александрой Ильиничной Ильф, приносят приятную пользу в коротких путешествиях или на отдыхе. Почему? Там очень много комментариев, которые читаешь, как сетевые ссылки, машинально нашаривая на поверхности бумажного теста мышиный курсор, попадаешь не туда, куда хотел, но узкая тропинка комментариев выводит тебя на чистую воду смысла. Это занимает некоторое время.

Вот, например, в примечании к фразе, записанной Ильфом: "Что такое Латур-Мобур?", находим: "Помню, в детстве я читала на разрозненных листках: "Что такое Латур-Мобур? Салат-латук или тамбурмажор?" И больше я с этими листками не встречалась. Латур-Мобур был французским генералом".

Между тем, среди занимательных слов, что следуют за каждой главой, читатель разыщет маленькие простительные нелепости, возникшие, несомненно, лишь из-за добросовестности составителя и комментатора. Например, увидев циферку 14 над фразой "Фабрика военно-походных кроватей имени товарища Прокруста", читатель глядит в 14-й комментарий и читает: "Прокруст, как известно, отрубал слишком длинные ноги и вытягивал слишком короткие". Или в примечании к "Аппетит приходит во время стояния в очереди" находит угрюмое "Ср.: аппетит приходит во время еды"... А не заглянуть - нельзя. Любопытно же...

* * *

Одна записная книжка в типографском исполнении занимает иногда лишь три-четыре страницы. А всего запкнижек в книге собрано двадцать семь штук! Вперемешку с заметками литературного свойства, заготовками к романам - денежные расчеты, списки опубликованных за последнее время статей и фельетонов, номера телефонов, таблицы выдержек и диафрагм (Ильф занимался фотографией). Многие фразы перекочевывают из одной записной книжки в другую, следующую и по мере использования вычеркиваются.

Безудержно наше желание порыться в этаких запасах. Что ни фраза, то мерещится за ней рассказ или сюжетец.

"Вечерняя газета писала о землетрясении с такой гордостью, как будто это она сама устроила".

"Непреклонный возраст".

"Татуированные сотрудники".

"Всегда есть такой человек, который изо всех сил хочет высказаться последним".

Столь пристально изучаешь книгу еще и потому, что всюду узнаешь повадки знакомого стиля: отчего в устах вполне благополучного газетного работника безобидные фразы из советского быта приобретают интонацию махровой антисоветчины?

"Не гордитесь тем, что вы поете. При социализме все будут петь".

"Он за советскую власть, а жалуется он просто потому, что ему вообще не нравится наша солнечная система".

"Пришли два немца и купили огромный кустарный ковш с славянской надписью "Мы путь земле укажем новый, владыкой мира будет труд".

"Ударное изготовление мыльного порошка "Коммунист".

Любопытно, что многие записи не лишены обэриутской сумасшедшинки, хотя если взглянуть на литературных единомышленников Ильфа, мы увидим Аверченко, Олешу, Эренбурга, Багрицкого, Катаева... Иногда кажется, что Ильф мог бы выбрать себе другую, отличную от "репортерской", компанию. Представьте себе Хармса, пишущего передовицы для "Правды". Году этак в тридцать седьмом!

"Когда гиганты, размахивая зонтиками, ушли на прогулку, в их дом пробрался карлик".

"Появилось объявление о том, что продается три метра гусиной кожи. Покупатели-то были, но им не понравилось - мало пупырышков".

"В зоосаду некоторые звери - сумасшедшие".

"Подпись: 7 лосиноостровских матерей".

Нет, Ильфа ждала иная судьба: почти полгода они с Петровым провели в Америке как спецкоры "Правды". Изъездили всю страну. Их книги переводились на многие языки. Они сочинили сценарий для французского фильма, который хоть и провалился, зато дал писателям возможность получить аванс и пожить в Европе.

Однако же имя Ильфа наряду с именами кубофутуристов, центрифугистов и акмеистов упоминается в сборнике "Забытый авангард" (Нью-Йорк - Санкт-Петербург, 1993) в разделе "Вне групп", из которого мы можем узнать, что худой юноша с большими губами и в пенсне писал странные, необычные стихи. "Когда я позже узнал стихи сюрреалистов, я понял, что он их предвосхитил", - признавался Семен Кирсанов.

Кроме шуток, прочтите такое вот стихотворение Ильфа, само собой возникающее из прозы его заметок: "Лето кончилось. Ни черта больше не будет. Шторм. Вой бесконечный, как в печной трубе. Я хотел бы, чтобы жизнь моя была спокойней, но, кажется, уже не выйдет. Лето кончилось, о чем разговаривать..."

Сам же Ильф любил Владимира Маяковского. "На желтой свадебной машине едет великий поэт". Среди набросков к "Великому комбинатору" даже есть эпизод "Остап на похоронах Маяковского". Но в записной книжке, датированной "1930, июль-ноябрь", весть о самоубийстве Маяковского доносится до нас лишь в цитатах из Валентина Катаева и Бенедикта Сарнова в комментарии к фразе "На прилавке лежали бычьи яйца. Их вежливо называли семенниками". Оказывается, в день отмены нэпа на продуктовых прилавках остались только "семенники" да прессованный кофе. Не это ли послужило последней каплей?..

Книга снабжена вкладкой с фотографиями и разделом "Персоналии. Биографические сведения", которому в последующих изданиях хочется пожелать превращения в полноценный индекс с номерами страниц, на которых эти самые персоналии упоминаются. Одна из записных книжек публикуется факсимильно: с коллажами, рисунками, с наклеенными фотографиями, билетами, почтовыми марками, товарными ярлыками и даже гербарием. "Использованные" фразы отмечены звездочками. Зачеркнутые - восстановлены.

Говорить об этой книге можно долго.

Еще дольше - ее читать.

"Ильфа и Петрова томят сомнения - не зачислят ли их на довольствие как одного человека".

Не зачислят.