В.С.Соловьев. Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Сочинения в пятнадцати томах. Т. 1. - М.: Наука, 2000.

В известные эпохи и в известных общественных слоях могут появиться отдельные люди, совершенно освободившиеся от всяких убеждений, лишенные внутреннего содержания, - люди пустые, одним словом; но пустых народов не знает история.
В.Соловьев

Если Пушкин - наше все как таковое, то Владимир Соловьев - наше философское все. Русская религиозная философия вышла из Владимира Соловьева, как русская литература из "Шинели" Гоголя. Поэтому вполне закономерно, что опыт издания полных научных собраний философских сочинений (если, конечно, не считать ПСС В.И.Ленина и прогрессивных критиков - предшественников оного) Россия начинает приобретать именно с Соловьева.

Во вступительной статье редакция (И.Б.Борисова, А.П.Козырев, Б.В.Межуев, Н.В.Мотрошилова, А.А.Носов, В.С.Степин; ответственный редактор А.А.Носов; составители Н.В.Котрелев, А.А.Носов), ссылаясь на давно сложившуюся традицию издания полных собраний писательских сочинений, обосновывает принципы всего нового издания. Серия "Письма" будет придерживаться строго хронологического принципа, а в серии "Сочинения" этот принцип будет совмещен с сохранением авторского идейно-художественного целого. Каждый том будет снабжен комментарием, который вводит творчество Соловьева в контекст философской, общественной, общекультурной мысли 70-90-х годов XIX века и очерчивает основные моменты его личной и творческой биографии в период, охватываемый представленными текстами.

Основной корпус произведений первого тома, тексты которого подготовлены к публикации И.В.Борисовой, Ж.Н.Миловой, А.П.Козыревым, Б.В.Межуевым, Н.В.Россиной, в целом соответствует первому тому двух предыдущих, дореволюционных собраний сочинений Соловьева. Том открывается статьей "Мифологический процесс в древнем язычестве", ставшей, по оценке самого автора, первым приступом к "теоретической стороне" будущей практической работы. Отталкиваясь от достижений тогдашней мировой научной мысли, Соловьев выражает здесь взгляд на мифологию как на объективный, независимый от человеческой воли процесс последовательного разложения первоначального единобожия. Выводя религиозное развитие язычества из борьбы двух коренных начал, свободно-творческого духа и природной необходимости, "выражающейся преимущественно в органической жизни и ее родовой полярности (символы: змея и фаллюс)", молодой выпускник Московского университета предваряет мотивы позднейших паломничеств в страны Востока К.Юнга и М.Элиаде, которым явно пришлось бы поделиться своей "фаллическо-змеиной" мудростью с Соловьевым, продолжи он свои изыскания в этом направлении и доживи до Фрейда.

Затем следует магистерское сочинение, принесшее автору в его 21 год громкую, с элементами скандальности, славу - "Кризис западной философии. Против позитивистов". Невиданная полемика развернулась в печати даже вокруг оказавшегося философичнейшим знака препинания (точки в первом издании между заголовком и подзаголовком не было, в азарте устной полемики автор якобы мистификаторски заявил, что ее там и не должно быть, а письменно обосновал ее привносящую несколько иной смысл необходимость, вспомнив о полном названии знаменитого сочинения Блаженного Августина "О граде Божьем против язычников"). Поистине "Казнить нельзя помиловать" по-философски! Но это, так сказать, интеллектуальный быт эпохи. В целом же проявленное автором виртуозное владение западными философскими системами (по-современному - дискурсами) можно сравнить как с пушкинской игрой западноевропейскими литературными сюжетами, так и с той легкостью, с которой ворвался в английский язык Набоков (в дальнейшем Соловьев напишет ряд своих работ по-французски). Автор обозревает два главных направления западной мысли - рационалистическое и эмпирическое; оба, по его мнению, впадают в абстрактный формализм. Отдельные проблески целостного постижения действительности Соловьев усматривает в основанной Шопенгауэром и развитой Гартманом философии воли, на основе которых возможно появление метода конкретного мышления, прозревающего сквозь "голую материальность" царство духа.

В статье "О философских трудах П.Д.Юркевича" Соловьев отдает дань памяти учителю, статья "Три силы" - исток соловьевской историософии (с верой в пробуждение положительного сознания русского народа, призванного одухотворить крайности обезличивающего мусульманства и атомизирующего человеческое сообщество Запада). Любопытно и поучительно, как разделял Соловьев жанры полемики - "Странное недоразумение. (Ответ г. Лесевичу)" и сугубо научной дискуссии - "О действительности внешнего мира и основании метафизического познания. (Ответ К.Д.Кавелину)". Впервые переизданы опубликованные в малодоступной периодике рецензии Соловьева и изданы небольшие незавершенные произведения.

Комментарии к тому не только воссоздают контекст, но и намечают определенную исследовательскую перспективу. Сообщение о желании Соловьева перевести на русский язык "Гамлета" можно рассматривать как тему современной диссертации "Соловьев и Гамлет" (с учетом активного гносеологического "гамлетизма" Соловьева-студента, который перешел с историко-филологического факультета на математический, а потом вернулся на первый). Читаешь об оживленных беседах Соловьева с редактором "Русского вестника" Катковым о "воскресении мертвых и духовной телесности" и сожалеешь, что среди собеседников не было ни Н.Федорова, ни М.Мерло-Понти.

Вероятно, многие читатели начнут свое знакомство с Соловьевым именно с этого, полного его собрания. Им в целом можно позавидовать, но именно потому какой-либо общий биографический очерк об авторе не помешал бы уже в первом томе, что соответствовало бы, в частности, его просветительскому пафосу. Увы, ни во вступлении, ни в примечаниях не указаны даже годы 47-летней жизни философа (как и его оппонентов). Хорошо было бы, чтобы впредь комментируемые в конце тома места обозначались в тексте чем-то вроде звездочек (или "крестиков"). В целом же начало соловьевиады следует приветствовать.