|
||
/ Круг чтения / Книга на завтра < Вы здесь |
Ангелы и мужчины и мужчины-ангелы Дата публикации: 7 Марта 2000 получить по E-mail версия для печати Энн Энрайт. Парик моего отца. - М.: Аграф, 2000. Полку "интеллектуальных бестселлеров" ≈ то есть книг, стремящихся быть не только занимательными и чувствительными, но и глубокими (не это ли единственно нормальные книги?) ≈ прибыло. К таковым можно отнести роман ирландки Энн Энрайт The Wig My Father Wore, переведенный москвичкой Светланой Силаковой и выпущенный издательством "Аграф" под вызывающим названием "Парик моего отца". Во всяком случае, в Великобритании этот роман (если верить аннотации на нем же самом) приметили и литературные критики, и обозреватели из женских журналов. Сюжет этой трижды женской (герой ≈ автор ≈ переводчик) книги, чтоб больше к нему не возвращаться, прост. К чуть-за-тридцать режиссерше идиотского телешоу "Рулетка любви" заявляется на постой ангел по имени Стивен. (Ангелы, чтоб вы знали, ≈ не белокурые младенчики, умершие безгрешно, а взрослые мужчины, "простые люди, которые покончили с собой оттого, что им было плохо".) У режиссерши ≈ что-то вроде midlife-кризиса, она в первой же фразе книги заявляет, что нуждается во всем, в чем только можно нуждаться. Кроме денег, секса и власти, уточняет она: эти вещи легко раздобыть, но от них одна боль. И вот на протяжении 260 страниц она решает две задачи: соблазняет ангела и выстраивает заново свои отношения с родителями после того, как ее отец, которого она всю жизнь отторгала за нелепый парик вместо честной лысины (которой она так ни разу и не видела), оказался наполовину парализован после инсульта. Все это, разумеется, происходит на фоне постоянного по-телевизионному сюрреалистического кавардака на работе. Вообще-то англоязычной литературе не впервой иметь дело с ангелами. При самом беглом вспоминании приходят в голову не только гротескный "Ангел необъяснимого" Эдгара По, но и "Чудесное посещение" Герберта Уэллса. И там и там ангелические персонажи понадобились авторам только для заострения и остранения ситуации. Продолжает эту традицию и Энрайт. Ее ангел под определенным углом зрения и в определенные моменты оказывается просто неотличим от нормального мужчины. Повторяю: нормального мужчины. Похоже на то, что героине попадались до сих только недотепы и/или эгоисты. ("В ночном клубе мы расходимся. Я замечаю мужика, с которым спала раз или два. Я окликаю его, перекрикивая музыку. Я говорю: "Ты считаешь меня женщиной. Ты считаешь меня женщиной. Ты считаешь меня женщиной." И он зовет меня к себе".). И вот теперь оказывается, что нормальный мужчина ≈ это ангел. Или наоборот: ангел ≈ это и есть нормальный мужчина. И все, что у героини с ним происходит, ≈ только это, наверное, и есть нормальные отношения. Я говорю "наверное", потому что описаны они с противоположной ≈ для меня ≈ стороны. Пожалуй, именно в этом и состоял мой главный интерес при чтении: "┘Вслед за этим начинается не та амнезия-растворение, как в фильмах (в подавляющем большинстве снятых мужчинами. ≈ М.В), а некая четкая и простая процедура, сопровождаемая дегустацией нескольких сортов кожи. Прохладная младенческая кожа, выстилающая тыльную строну его уха, горячая и пухленькая ≈ его ушной мочки, толстая, но безволосая, ≈ на его горле┘ дружелюбная шкура его живота и замысловатая, соленая складка глаза, на вкус похожая на сон┘. Каким материальным он был снаружи меня, зато внутри оказался бескрайним". Любопытна была мне и жеманность описаний ≈ с противоположным знаком. Обычно герои книг авторов-мужчин не замечают своего тела, тела же героинь выписываются тщательно и откровенно. Здесь же происходит инверсия. О своем естестве героиня говорит, не стесняясь никаких физиологизмов, но совершенно не описывая. Мы так и не знаем, какая она ≈ худая? толстая? блондинка? рыжая? Тело же Стивена описано в мельчайших подробностях, но с забавными фигурами умолчания: "Волосы обвивают все его тело ≈ скорее багряные, чем золотистые, так что отблеск солнца на его бедре вполне может сойти за портативный закат. Волосы потоком устремляются к пустырю на том месте, где положено быть пупку (ведь перед нами ангел, не забывайте. √ М.В.), и образуют там спираль┘ Далее волосы, переливаясь через край, опадают разлохмаченной веревкой в его геометрически-безупречный пах, где, кажется, становятся опорой для некоего органа". Да это просто феминистская книжка! ≈ скажут мне. Не совсем так. Во-первых, у феминисток не приняты никакие умолчания, а во-вторых ≈ не принято так откровенно расписываться в собственной слабости, в невозможности следовать своим же принципам: "Он (бывший любовник героини. ≈ М.В.) выходит из кабинет Люб-Вагонетки в посткоитальном затмении чувств. (То есть попросту получил вздрючку от начальницы. ≈ М.В.) Тут следовало бы его подколоть ≈ но я зачем-то дотрагиваюсь до его руки. Вот ведь херня какая". Вас не смутили слова "подколоть" и "херня"? Меня поначалу смущали. Мы не привыкли к подобной лексике в переводных текстах: "≈ Ни хрена ты про меня не знаешь, ≈ говорит Джо, отмахиваясь от него. ≈ Олицетворением страны я была один раз ≈ когда меня изнасиловал один богатый козел. На пару с налоговой инспекцией. Адвокат. Видал-миндал? О том, что необходимо обоюдное согласие, он в жизни не слышал. Ну да фиг с ним". Не все переводческие решения книги мне показались органичными. Но, безусловно, язык перевода в романе представляет отдельный интерес. 40 лет назад Протасов и Хинкис, переводя Пристли, писали: "Меня это не устраивает, ≈ сказал Диммок, бросая эскиз на стол. ≈ И фирму "Жуй-да-плюй" не устроит. А главное, покупатель не клюнет. Нет, не пойдет," ≈ и дурацкое, невозможное название фирмы воспринималось как должное: в реальности русского языка таких названий существовать не могло ровно в той же степени, что и самих таких реплик. Сейчас же приведенная выше фраза из "Тридцать первого июня" может прозвучать в московском офисе так же естественно, как и в лондонском. Поэтому переводчик просто обязан попытаться "укоренить" текст в родных языковых реалиях и заменить "Жуй-да-плюй" чем-то более правдоподобным. Этим Светлана Силакова и занимается на каждой странице своего текста. Насколько вправе переводчик производить эти смелые манипуляции? В данном случае ≈ безусловно вправе. Дело в том, что эти самые "интеллектуальные бестселлеры", заняв место на полках книжных магазинов, еще не успели, в отличие от переводных энциклопедий и коммерческих романов, стать "отраслью промышленности" ≈ реально жить на них переводчикам пока что невозможно (смотри отчет о подмосковном семинаре переводчиков "Переводчик in time" в "Ex libris НГ"). Так что схема и мотивы появления таких книг совсем иные: переводчик берется (для отдохновения от дубляжа боевиков, например) за "зацепившее" его произведение просто потому, что оно ему нравится, оно ему созвучно, и только когда работа почти или полностью готова, ищет издателя. Поэтому книги, подобные "Парику моего отца", хочется по-бахтински назвать двунаправленными: у переводчика так много общего с автором и они настолько сливаются, что уже невозможно отличить, кто из них что сказал. Этим они и интересны. Финал у романа, что называется, открытый и довольно легкомысленный. С головы отца соскакивает наконец парик, и героиня понимает, что ее родители ≈ в сущности, хорошие люди, прожившие жизнь в любви и согласии. А вот ангел, едва они стали нормальными любовниками, исчезает. Героиня едет на велосипеде навстречу новой любви, которая, по косвенным признакам, есть хорошо забытая старая. "Мертвецов много ≈ чуть ли не каждый встречный. Спереди член, сзади бумажник. Конечно, таких легко кадрить ≈ кто спорит? Зато они опасны ≈ заражаешься их снежной слепотой". По-видимому (пытаюсь я воспроизвести мужской логикой женскую), героиня смогла избавиться от снежной слепоты. Печально только, что для этого ей понадобился ангел ≈ нормальные мужчины в Ирландии, по-видимому, перевелись. И ≈ памятуя о "двунаправленном слове" ≈ неужели в России тоже?
поставить закладку написать отзыв
|
viesel @ lenta.ru URL |
|
||