Мишель Фуко. Это не трубка. М.: Художественный журнал, 2000.

Предмет размышлений Фуко - на обложке книги. Рисунок Магритта 1929 года с изображением трубки и надписью "Это не трубка". Развивая его, на картине 1966 года Магритт поместил изображение трубки и надпись на изображение мольберта - а над мольбертом на фоне стены парит увеличенный силуэт такой же трубки.

Мы видим что-либо лишь потому, что сознание наводит порядок в хаосе пятен, поступающих от глаза. Видим потому, что видимое уже названо. Но сознание при этом часто слишком торопится. Во включенном в книгу комментирующем тексте Валерий Подорога говорит о повседневном механизме восприятия, "которое постоянно смешивает произносимое, называемое с видимым, а видимое - с произносимым, то есть "видит" вещь ее именем, полагая, что видит саму вещь". Этот автоматизм восприятия Магритт и стремится разрушить. И Фуко наблюдает разрыв. "Рисунок трубки, теперь пребывающий в одиночестве, может сколько угодно стараться быть похожим на форму, которую обычно обозначает слово "трубка"; текст может сколько угодно разворачиваться под рисунком со всей внимательной верностью легенды в ученой книжке: между ними теперь может проговариваться лишь расторжение связи." Смотрящий не может понять, в каком аспекте утверждение надписи верно - или ложно - или противоречиво. Отрицания ветвятся. "Едва он произносит "это трубка", он тут же осекается и бормочет: "это не трубка, но рисунок трубки", "это не трубка, но фраза, говорящая, что это трубка", "фраза: "это не трубка" не есть трубка..." А слова надписи кажутся нарисованной вещью, знаки обретают телесность.

Именно в таких провалах и привыкла двигаться современная философия. Фуко выявляет условия невозможности сведения видимого к высказанному, наблюдает взаимоотношения изображения и текста, говорит о роли слова на картине. Он соотносит картину Магритта с каллиграммой, написанием слов в виде называемого ими предмета, когда "видимая форма оказывается изъеденной письмом, словами... Трубка кажется заполненной смолотыми в порошок буковками, графическими знаками, сведенными к состоянию фрагментов и рассеянными по всей поверхности изображения". Фуко рассматривает картину как след уничтоженной каллиграммы (подтверждая, кстати, тезис, что западное сознание, в отличие от восточного, наблюдая черную пустоту, чаще мыслит о том, чего там уже нет, а не о том, чего еще нет).

Развертывается сеть голосов. Трубка на рисунке говорит, что это лишь линии, подобные трубке над мольбертом - "не знаю, реальной или нет, настоящей или нет"; трубка сверху отвечает: "То, что парит перед вашим взглядом, вне пространства и без всякой опоры, этот туман, не покоящийся ни на холсте, ни на странице, - ну как он может быть трубкой?" У надписи своя речь: "Эти составляющие меня буквы, от которых вы, приступая к чтению, ожидаете, что они назовут трубку, как эти буквы осмелятся сказать, что они и есть трубка, они, столь далекие от того, что называют?" Голоса могут и объединяться - например, рисунок (своей властью иллюстрирования) и надпись (своей властью означивания) "разоблачают трубку сверху, отказывают этому видению без ориентиров в праве именоваться трубкой". Любая картина - тоже текст, многозначное сплетение смыслов и голосов. В картинах Магритта "Природные блага" и "Вкус слез" "идет ли речь о растении, чьи листья улетают и становятся птицами, или же птицы постепенно утрачивают подвижность, становятся растительными, деревенеют, в последнем трепете зелени цепляются корнями за землю?" Окончательный ответ, к счастью, невозможен.

Фуко различает сходство (оригинала и копии, когда можно выделить некоторый первоначальный предмет) и подобие (предметы, указывающие друг на друга в разворачивающейся без конца серии уподоблений). В центре этого развертывания - пустота. Оригинал-судья в этом случае отсутствует. Фуко замечает, что сходство всегда указывает на одно и то же, а "подобие умножает всевозможные утверждения", оно оказывается богаче сходства.

Но отрицает ли подобие реальность? Оно - скорее суверенность вещей, явлений, изображений, слов, желающих иметь и собственную жизнь, оставаться собой, а не только быть отсылкой куда-то или знаком чего-то. Возможно, именно эту самоценность вещей подчеркивает Магритт, когда в письме к Фуко утверждает, что "вещи не имеют между собой сходства, они имеют или не имеют подобия". Символизм беден. "Видимое может быть скрытым, но именно невидимое ничего не скрывает: можно знать его или не ведать о нем, но ничего более. Нет оснований приписывать невидимому большее значение, нежели видимому, и наоборот", - продолжает Магритт.

В заключительной фразе эссе Фуко то ли предполагает, то ли опасается, что эти подобия будут размножаться в бесконечные серии, как банки супа "Кэмбелл" у Энди Уорхола. Но все-таки большинство вещей в их суверенности, в стоящих за ними памяти и ассоциациях отличаются друг от друга более, чем конвейерные изделия - а если не отличаются, то не они в этом виноваты. "То, что действительно не "лишено" значения, это тайна, к которой действительно взывают видимое и невидимое", - пишет Магритт. (Кстати, Фуко при анализе картины 1966 года совершенно игнорирует ее название: "Две тайны".) Может быть, это тайна того, как слой графита на бумаге или краски на полотне становится трубкой. Тайна нашего узнавания трубки, распознавания ее образа по немногим содержащимся в изображении признакам. Или тайна самого предмета - его истории. Тайна связанных с трубкой ассоциаций - ведь у каждого они свои. Магритт верен себе и тут - однозначно выделить только две тайны не получится.

Может быть, цель Магритта - чтобы имя перестало быть пределом видимого, чтобы смотрящий не ограничивался навешиванием ярлычка "это трубка", но понимал: "это тайна". Разрушить автоматизм восприятия, дать пространство для удивления, показать, что вещь больше своего имени. Пусть на картине объекты, а не вещи, но память о вещи, часть связанных с ней значений в объекте осталась (иначе бы для не знающего о весе камня - парящие в воздухе глыбы Магритта не содержали бы ничего особенного рядом с облаком и луной). Просто художник говорит при помощи того, что у него есть. И поэтому Магритт пишет на обороте посланной Фуко репродукции "Это не трубка": "Название не противоречит рисунку; оно утверждает иным способом".

Художник и философ - вместе. "Задача Фуко не в том, чтобы открыть предмет, а скорее организовать предметное поле, в котором предмет становится тем, что он есть", - говорит В.Подорога. Так и стремится идти современная философия - не впереди, но рядом, не диктуя, но помогая.

• Книга на вчера: "Шампиньон моей жизни" Майкла Уолцера
• Полный список книжных обзоров