Михаил Эпштейн. Постмодерн в России. - М.: Издательство Р.Элинина, 2000.

Капитальный труд М.Эпштейна издан в правильное время и правильным тиражом. Многие из статей этой книги выходили в начале 90-х в "толстых" литературных журналах, вызывая полемику благодаря одной уже их тематике. (Столь же провокативны были так или иначе связанные с "постмодернизмом" статьи Александра Гениса, Вячеслава Курицына, Бориса Гройса.) Сейчас слово "постмодернизм" внятно даже главным редакторам и домохозяйкам, а критики так наловчились употреблять приставку "пост-" для обозначения дистанции меж объектом и его традиционным именем, что произвели на свет целый рой терминов:

- "пост-рок" (рок, заимствовавший черты попсы, но не слившийся с нею, вроде группы Tequilajazzz, автор определения - Максим Семеляк);

- "пост-панк" (так журнал "Афиша" определяет фильмы Люка Бессона);

- "пост-интеллигенция" (элита, заигрывающая со штампами массового сознания, термин встречается у В.Курицына);

- "пост-индастриал" даже (этим, как-то на MTV услышанным понятием мне лично хочется обозначить финскую группу Cleaning Women, извлекающую электричество из сушилок для белья под идеологическим соусом "очищения мира от мусора", и фильм "Бойцовский клуб" с аналогичным мессиджем).

Самое время собирать некогда скандальные статьи в тома - чтобы с тысячной аудиторией собратьев по перу обсуждать нюансы явления, ставшего уже родным, но от этого не более определенным. От прочих отечественных теоретиков Эпштейна отличает главным образом взгляд на "постмодернизм" извне, попытка вписать его в логику чередования эпох. Подход в духе классического структурализма, системный: "постмодернизм" со-противо-полагается не только "модернизму", но и "постмодерности" как эпохе, пришедшей на смену "модерности". Собственно, постмодернизм рассматривается как первый этап эпохи постмодерна. Жанровый диапазон книги Эпштейна - манифесты, критические заметки, теоретические трактаты. В 80-х - начале 90-х статьи писались с целью стимулировать отечественный ПМ-процесс, в середине 90-х появился материал для литературоведческого анализа, в конце 90-х автор взялся за прогнозы.

Манифесты и разборы (центральная часть книги) сегодня не так интересны, как теоретическая часть. Выявление постмодернистских приемов в текстах Парщикова, Еременко, Жданова, Искренко, Пригова, Рубинштейна - просто качественные литературоведческие работы. Любопытнее всего среди статей этого типа изящная классификация ПМ-"поэзий" (например, поэтика Аркадия Драгомощенко названа "континуализмом": "слово ставится в такой контекст, чтобы его значение стало максимально неопределенным") и наблюдения над текстами Андрея Синявского: в "Прогулках с Пушкиным" Эпштейн усматривает приемы, которым Жак Деррида только через несколько лет после их открытия Синявским даст фирменные названия вроде "рассеяния" (dissemination) и "различения" (difference).

В основе теоретической части книги - парадоксальный тезис о том, что российский постмодернизм есть иллюстрация к тезисам западных деконструктивистов, явившаяся на свет задолго до самих этих тезисов. Россия вошла в эпоху "модерности" (или в Новое время) намного позже, чем Европа, и принялась копировать и компилировать ее черты, тем самым сразу же начав из нее выходить: цитирование, эклектика, компиляция - все это признаки дистанцирования, заложенные в приставке "пост-". Первым приближением к "пост-модерности" в России были петровские времена. Вторая веха - 1917 год, установивший власть тотально симулятивной реальности (пионеры, субботники и т.п., придуманные в соответствии с идеологией). Согласно Эпштейну, социалистическая идеология сыграла в России такую же роль, как на Западе - СМИ и Интернет. Коммунистическое далеко не менее виртуально, чем телевизионная или интернет-реальность. Просто, в отличие от европейцев и американцев, советские граждане (по тем же идеологическим причинам) имели дело с постмодернизмом в неотрефлектированном виде. А сам термин появился у нас в начале 90-х вместе с иными приметами западной цивилизации.

"Западная жизнь, какой она проникает в Россию, имеет мало общего с жизнью на самом Западе, - пишет Эпштейн о собственно постмодернистском периоде в России. - Это вовсе не отраженный блеск, а какой-то особый, третий способ существования. Этот российский "гиперзапад" есть уникальная, единственная в истории форма существования, когда имитация другой культуры становится способом трансценденции своей культуры. Нет на свете цивилизации более пьянящей и порочной, прелестной и гибельной, чем архипелаг Запад на территории России". За пассажем, объясняющим причину привлекательности постсоветской России для иностранцев, следует не менее занятная мысль о том, что симулятивная сущность современной российской действительности выражена в слове "презентация", а жизнь современных граждан страны есть сновидческое скольжение по поверхности вещей. Надо сказать, сюжет теоретической части эпштейновского труда много теряет в пересказе, лишаясь, помимо ярких аллегорий, игры слов ("человек - увечье века") и наглядных обоснований вроде теории "гиперобъектов", демонстрирующей зависимость реальности от оптики, через которую ее рассматривают.

Финал этой теоретической одиссеи - смерть постмодернизма. Между тем, эпоха постмодерности не заканчивется, а лишь вступает в новый этап, который Эпштейн предлагает называть "протомодернизмом". Смена "пост-" на "прото-" означает переход от конечности к начальности как новому модусу мышления. Переход, согласно Эпштейну, был подготовлен Веничкой Ерофеевым и Тимуром Кибировым, в чьих сентиментальных произведениях слова приобрели "трансцитатность", сквозь многочисленные кавычки пробившись к своему исконному смыслу. Они реабилитировали простоту, но это - "вторая простота", наступающая после сложности. Эпштейн вспоминает пример из Умберто Эко: "Я тебя люблю, как сказала бы Барбара Картленд" - так должно звучать признание постмодерниста. Протомодернист не станет ссылаться на Картленд, но его "трансцитатное признание" "содержит презумпцию вины и жест извинения┘ "Да, люблю, хотя то же самое произносили и Пушкин, и Толстой, и Маяковский".

Дочитав это увлекательное произведение со счастливым концом, испытываешь легкое разочарование: столь сложные и красивые выкладки в итоге так и не выводят за рамки элементарной теории смены стилистических эпох, описанной Тыняновым: после традиционной эпохи (классицизм, реализм), культивирующей сложность, наступает авангардная (романтизм, декаданс), вспоминающая простоту. Жаль также, что глобальные выводы о "постмодерне в России" (а труд Эпштейна претендует на всеохватность) делаются исключительно основе словесности, как будто никакого постмодернизма и в помине не было, а на дворе XIX век, когда литература была великой, а реальность - литературоцентричной.

• Рецензия Александра Уланова
• Рецензия Александра Люсого
• Рецензия Маруси Климовой
• Книга на вчера: "Гамбургский счет" Виктора Шкловского
• Полный список книжных обзоров