Горан Петрович. Атлас, составленный небом. √ СПб.: Амфора, 2000.

Добру нет преград. Добро - всепобеждающая сила. Слушай, дядя Ваня: все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир. И вот еще: на душе легко, если вложенный труд тяжел.

Недобрый ли Ницше со своим советом не иметь дел с современностью тому виной или дело в лени (называют себя интеллигенцией, а... учатся спустя рукава, серьезно не читают, ровно ничего не делают, о науках только говорят, в искусстве понимают мало), но я очень плохо знаю, что такое постмодернизм. Кажется, это нечто, возникшее в результате вполне серьезных проблем, дискредитации одних взглядов и неубедительности других. Кажется, постмодернистская литература ведет сложные игры с взаимопроникающими текстами (опасные, как любые игры) и подразумевает умного читателя, цель которого - выбраться из лабиринта, построенного автором. Читатель этот должен, надо думать, быть в некоторой мере литературно образованным человеком, то есть, к примеру, если он англоязычный, то от него ожидается сносное знакомство с шекспировским каноном.

У нас, однако, более всего процветает постмодернизм, поставляемый братским сербским народом. Милорад Павич, на обложке книг которого сообщается, что он равен Гомеру, вот-вот освободит нас от тысячелетнего гнета линейного повествования. Всю историю человечество было занято чтением романов, в которых все происходит по порядку, конец этому пришел только ныне (надо полагать, любители поэзии к человечеству отношения не имеют, а мысль читать Библию с первого попавшегося места требовала гения, которого предыдущие века не народили: потребовался же гений Петера Корнеля, чтобы придумать роман - комментарий к несуществующей книге).

"Хазарский словарь", разумеется, тоже лабиринт. Справившемуся с загадками этой хитроумной книги следует дождаться полудня первой среды месяца и отправиться к кондитерской на главной площади города: там его ждет прекрасная особа с быстрыми глазами и ленивыми волосами. То, что последует дальше, касается только их двоих и стоит гораздо дороже, чем любое чтение; можно ли сомневаться в том, что автор, совершивший такое открытие, - первый писатель XXI века? Остается только вопрос, не существует ли специальной модификации "Словаря" для читателей из большого города: не следует ли во избежание давки вокруг кондитерской на главной площади перенести место встречи, например, к входу в муниципальное управление микрорайона? Кстати, обратите внимание: встречам следует происходить именно у кондитерской, какие там алкогольные напитки - даже кафе может оказать слишком растлевающее влияние на прекрасную особу и ее милого.

Павич является также "начштаба европейского модерна". Против кого ведет военные действия европейский модерн? Европейский модерн воюет со злом. Европейский модерн - на стороне добра, братства и милосердия. И скоро эти ценности наполнят весь мир.

Борцу со злом не следует, разумеется, слишком возиться с мелкими деталями: производство текстов, наполненных добротой, следует максимально удешевить. Лично мне кажется, что творчество Умберто Эко тоже по большому счету лишь промышленное производство добра. Но нельзя не согласиться, что производство это очень дорогое и изысканное, своим масштабом оно несомненно вызывает уважение. Тексты Павича явным образом дешевле. Книга Петровича покажется пределом экономии, если только не знать, что в иных странах существует производство постмодернизма, в котором основным сырьевым материалом служит компьютерная игра Serf City. Отличие нынешнего издания книги от публикации в "Иностранной литературе" (# 6, 1997) заключается в прилагаемом теперь списке "Основных источников и литературы". В этом списке есть замечательные пункты: "Хоббит", "Избранные рассказы" Чехова, "Золотая ветвь" Фрезера, "Осень средневековья" Хейзинги, "Экзамен" Кортасара, "Вымыслы" Борхеса, "Гаргантюа и Пантагрюэль", "Морфология сказки" Проппа, "Легенды мира" (Белград: 1984), "Лексикон здоровья" (!), "Сохранение и тренировка памяти" (!!). Создается впечатление, что автор перечислил все книги, которые ему в жизни случилось прочесть с удовольствием. Получается очень скромно. Наверное, мало свободного времени у работников вагоностроительного завода в Кралеве.

Мне кажется, что разобраться с этой книгой было бы очень полезно. Добро - это такой газ, от которого не продохнуть, от зараженных им людей следует прятать детей и произведения искусства: они готовы без сожаления (откуда быть сожалениям у этих гуманоидов?) уничтожить все прекрасное, что существует в мире. Книга Петровича - случай самого очищенного добра, какое я встречал в жизни. Может быть, понявший эту книгу сможет составить лучшее противоядие?

Книга эта, конечно, тоже борется с тысячелетним гнетом, поэтому состоит она из рассказов, рассуждений, примечаний, писем и подписей к воображаемым иллюстрациям. Впрочем, читать ее следует все-таки линейно. Попробую все же немного полистать этот каталог. Вот, например, таблица, приведу пару строчек:

Где:	Написано:	Следует читать
Везде	Деньги	широко распространенный вид идолов на каждом перекрестке
Везде	Политики	танцоры, танцующие на обочине кадриль

Или вот в комментариях поучительная история о некоторой реке: "...Но вечна только борьба добра и зла, все остальное длится непонятно сколько. Что произошло - то ли вода возгордилась, то ли водовороты взбесились, то ли быстрые волны поглотили медленные, то ли владельцы лодок захотели плыть гораздо быстрее?.. Только река стала бурлить, клокотать и бесноваться, нисколько не заботясь о своих берегах... В конце концов... превратилась она в стоячую воду, воду, которая никуда не течет и ничего не приносит". Короче говоря, уронила Маша мячик.

Разберемся с "Атласом" по порядку. Внутри суперобложки книги "Вавилонская башня" специалиста по творчеству Павича Гениса приводятся стихи Мандельштама: "Я получил блаженное наследство... И снова скальд чужую песню сложит / И как свою ее произнесет". Петрович, как и Генис, тоже получил наследство, причем досталось ему буквально все - безусловно, нет ничего, на что такой добродетельный автор не имел бы прав.

В предисловии Павич цитирует критика Ясмину Михайлович: "Дом ≈ главный герой романа... Дом населяют заговорщики духа, защищающие свое время, вечные юноши, доблестно сражающиеся за свою территорию - страну грез и мечты". Можно сказать, что эти слова дают полное описание книги. Говорят, что в детстве у людей бывает распространенное желание: переписать любимые книжки так, чтобы все в них было так же, только конец был совершенно счастливым. Герои нашей книги имеют очевидное сходство с персонажами "Игры в классики", только автор подвергнул их поголовной лоботомии. Чтобы легче было сражаться за страну грез и мечты. То есть это натурально "Игра в классики", в которой все хорошо и безоблачно. Хотя, конечно, случается "Добронамеренный гражданин", который пишет в "Городскую газету" жалобу на "безответственное поведение отдельных лиц".

С этими самыми безответственными лицами случаются всякие мелкие неприятности и диковинные приключения. Вот что пишет Ясмина Михайлович: "Кроме того, это каталог фольклорных мотивов сербского и других славянских народов, это миниатюрная антропологическая энциклопедия и справочник существующих и вымышленных растений, минералов, животных, предметов".

Представьте себе, что "Тлен, Укбар..." Борхеса заканчивается восторгами по поводу великолепного преображения вселенной. Представьте, что Фунес из монстра превратился в "прекрасного человека" (пожалуй, даже в "вечного юношу"). Что лотерея в Вавилоне названа великолепным изобретением человеческого гения. Что Бессмертные посвящают свою жизнь возвышенным наслаждениям. Что Книга песка - не "порождение кошмара, невыносимая вещь, которая бесчестит и отрицает действительность", уничтожить которую нельзя, поскольку "горение бесконечной книги может длиться бесконечно и задушить дымом всю планету".

Так вот, почти все эти чудеса присутствуют в "Атласе", например, "развеянные по всему миру соты Вавилонской библиотеки". А Книга песка и вовсе перенесена целиком - и это, безусловно, во всем великолепная книга. Записи в нее вносит Старик, сидящий в некоторой залитой золотым и серебряным светом комнате, причем пишет он "высоконебесносиними" чернилами. Пишет он хорошо и внимательно, его стараниями Башня "возрастает к добру".

В книге Петровича можно найти все. Вот, например, героиня именем Молчаливая Татьяна. Она умеет петь, слушать ее пение собирается 88 созвездий против обычных 53. Слушающие ее люди обретают "способность выходить за рамки обычных возможностей". Есть зеркало, одна часть которого отражает прошлое, одна настоящее, одна будущее. Есть стихотворение про Эрос:

люди по земле
ходят, в равной мере
страстно желая и
боясь
встречи с
его нежными или злыми
глазами.

Есть глава под названием "Творческое удовлетворение", есть и "Десять миллионов широких путей надежды".

Что, право, Мандельштам взъелся на Жака, который "родился и, прожив жизнь, умер"? Что с того, что нам покажут, "как разговаривают господа в лионском экспрессе, как бедная девушка страдает от того, что у нее всего сто тысяч франков"? Почитал бы, "на что похож поцелуй, простой, как пирожное, посыпанное сахарной пудрой", покушал бы крупнозернистого покоя и добра - о, как захотел бы он обратно Жака, пусть линейного.