Русский Журнал / Круг чтения / Книга на завтра
www.russ.ru/krug/kniga/20000525.html

Промежуточный стиль
Александр Люсый

Дата публикации:  25 Мая 2000

Федор Абрамов. Чистая книга: Незаконченный роман / Публикация Л.В.Крутиковой-Абрамовой. - СПб.: Журнал "Нева", 2000.

Четверть века работал Федор Абрамов над своим главным произведением, но завершить не успел. И лишь теперь, через семнадцать лет после смерти писателя, эта книга, благодаря усилиям Л.В.Крутиковой-Абрамовой и учредившего свою книжную серию журнала "Нева", встретилась с читателем.

Книга состоит из 18 глав авторской беловой рукописи и 13 глав, составленных из множества черновых заметок, что стало своеобразным путеводителем по огромному архиву этого неоконченного романа. Есть еще приложения к отдельным главам, что в совокупности позволяет понять масштабы писательского замысла эпопеи о народной жизни на архангельской земле в первой половине ХХ века - заставить "историю, не перестав быть историей, работать на современность".

В нынешнем виде, на фоне текущего книжного потока, "Чистая книга" Абрамова самим своим названием невольно перекликается с тоже долго вынашивавшейся, но не написанной "Книгой" Стефана Малларме и оказывается открытой, вероятностной, виртуальной (позволю себе применить расхожий термин) книгой. Автор приглашает читателя задуматься над возможными вариантами судеб своих персонажей, как и над возможными вариантами развития страны.

Маскировка под священника!

Например, Савва Порохин из презираемого, подобно касте неприкасаемых, пинежского рода икотников, благодаря своей силе и прямоте сумевший снять родовое заклятие. При организации побега революционеров он замаскирует главного политического ссыльного под простого священника или под настоятеля монастыря ("такой же черный")? А интеллигент-революционер Юрий - сам придет в гости к посчитавшей себя ранее покинутой возлюбленной Огнейке или та его к себе позовет? Соблазненный же и покинутый опустившейся Огнейкой монах Артемий Праведный, "может быть, не найдя выхода, повесится или застрелится, перед этим ополоснувшись чистой водой в ручье". Вот истинная проблема русского Гамлета с его кратким моментом чистоты: не "Быть или не быть?", а "Как не быть?". Писатель поясняет от себя: "Историческая беда России - мы раньше научились умирать, чем жить".

"Чистая книга" - как чистый лист. Историческому року писатель пытался противопоставить варианты альтернативной истории. В проблемном измерении это панорама земского движения в дореволюционной России, участником которого становится брат Саввы Иван (позднее белоэмигрант). В художественном - образы деловых людей, которым не повезло в русской литературе: она так навалилась на сторонников "малых дел", что житья не было. Писателя занимало, как создать новые стимулы производительности и заменить ими индивидуалистический, собственнический инстинкт (в противном случае он предвидел "возвращение на круги своя"). Русскую литературу Абрамов рассматривал как восстание под знаменем совести против буржуазного порядка, основанного на законах права, не сделавших жизнь людей более человечной. Вместе с тем отмечен правовой дефицит в самом обществе. Мертвый правопорядок, ввергающий в кризис западное общество, писатель пытался "осветить светом совести", оговариваясь, что "в западных языках даже термина этого нет". Особенности российской терминологии позволяют сделать вывод, что "революция - это, в конце концов, те же самые разговоры об особом пути". "Чистая книга" как чистая книжность... В итоге вся история оказалась у Абрамова уплотнена, как в квазар, в образ сказительницы Махони (в жизни Марии Дмитриевны Кривопленовой), которая умеет свободно путешествовать из одной эпохи в другую, как по молодости умела "изменять" нелюбимому мужу: "А я лягу на кровать со своим, а головой-то я┘ сегодня с одним, завтра с другим".

Среди литературных оппонентов автора в книге назван и один из современников, который когда-то включил Абрамова в число достаточно почитаемых писателей (хотя пока, кажется, еще не удостоил персонального критического разбора). "Россия нуждается в утверждающем слове. В положительном идеале. Солженицын не дает этого. Идеалы славянофилов тоже не пригодны. А официальная идеология давно уже скомпрометировала себя (к тому же вне России - так называемый интернационализм). Нужно новое знамя. Новое знамя" (написано 29.Х.1973).

Ход писательских размышлений над вариантами трагической по замыслу судьбы ссыльного врача Полонского, может быть, обманным путем завлеченного в белогвардейский стан, тогда как там "кровопийцы еще больше", - показывает, что Абрамов в ходе своей этической и эстетической полемики пользовался менее достоверной статистикой, чем, получается, главный для романа оппонент. Не столь уязвима историософская формула принятия одним из персонажей Февральской революции, но неприятия Октябрьской, которая привела к "диктатуре плебея", "диктатуре демагога".

Заставить вспомнить об Абрамове сейчас может именно такой, я бы сказал, живой, не облаченный в традиционную романную форму Абрамов. Вряд ли он передоверил бы кому-либо из своих персонажей, независимо от степени их интеллигентности, образованности или народности свой, абрамовский сочный диагноз, в то же время вряд ли не смягчив его в прямом публицистическом обращении: "Гражданская импотентность мужика". Промежуточный стиль недовоплощенного замысла созвучен времени, если не всей нашей истории как таковой.

"Чистая книга" - может быть, один из последних традиционных писательских черновиков (представленных довольно нетрадиционным, неакадемическим способом). Средоточие виртуальности - компьютер - разнообразит сам процесс так называемого нелинейного мышления, но объективно ведет к исчезновению черновиков как класса. В новой виртуальной реальности появились, как известно, произведения, приглашающие к игре в сюжет, в самые разнообразные метаморфозы с заданными персонажами, но вряд ли все это потребует когда-нибудь такого романного путеводителя, как этот, по задуманной книжной чистоте.