Вацлав Нижинский. Чувство. - М.: Вагриус, 2000.

Галину Погожеву, благодаря которой тетради Вацлава Нижинского наконец-то удалось опубликовать безо всяких купюр, переполняет чувство гордости. "Итак, только семьдесят с лишним лет спустя дано было Нижинскому сказать то, что он так хотел успеть сказать людям", - пишет Погожева в предисловии, нимало не сомневаясь в своей способности разобраться в желаниях человека, которому уже был вынесен убийственный диагноз "шизофрения". Полностью записки Нижинского не решились опубликовать ни его жена, ни его дочери. Галина Погожева решилась.

Что остается от гениев, когда они умирают? Музыка - от композиторов, тексты - от писателей, картины - от художников. Творчество. От танцоров, которыми восторгались в начале ХХ века, - только воспоминания, несколько фотографий, старые костюмы. От Вацлава Нижинского остались еще тетради, в которых он лихорадочно писал что-то в течение полутора месяцев, перед самым своим отправлением в клинику для душевнобольных. Поток бреда, в котором нет ни одной не опровергнутой сразу же мысли, ни одного не растоптанного здесь же чувства, а факты принимают настолько причудливые формы, что вопрос об их достоверности даже не возникает. Поток бреда - почти без абзацев, из коротеньких предложений с "Я" в начале большинства, как сценарий хорошего фильма ужасов, завораживающий и страшный одновременно.

Сны, наблюдения, рассуждения, воспоминания, фантазии - бессвязные, противоречивые, обгоняющие и подавляющие друг друга. Спускающиеся на уровень детского лепета: "Я не мля я мля земля. Я земля, а ты не мля. Я земля, а ты не мля. Не мля, не мля, я не мля. Мля, мля, не мля, я земля. Ты есть мля, а я земля. Я земля и ты земля". Претендующие на значимость: "Я люблю, чтобы уничтожили фабрики, ибо они наносят грязь на землю. Я люблю землю, а поэтому хочу оберегать ее. Я не хочу погромов. Я хочу, чтобы люди поняли, что надо бросить всю дрянь, ибо жить осталось немного. Я чувствую задыхание земли. Земля задыхается". Притягивающие странностью: "Я знаю, что такое глаз. Глаз есть театр. Мозг есть публика. Я есть глаз в мозгу. Я люблю смотреть в зеркало и видеть один глаз на лбу. Я рисую часто один глаз. Я не люблю глаз в красной с черными полосами шапке. Я люблю глаз с волосами на голове. Я есть глаз Божий, а не воинственный". Отталкивающие странностью: "Я не индюк в стальных перьях. Я индюк с Божьими перьями. Я булюкаю, как индюк, но я понимаю, что я булюкаю. Я буль-буль дог, ибо у меня глаза большие. Я буль-буль, потому что люблю англичан". Утомляющие чисто шизофреническим пристальным вниманием к похоти, онанизму, пищеварению, естественным отправлениям.

"Но и эти больные строки, вознесенные страданием гибнущего духа, стоят на равной высоте с чудными отрывками, озаренными последним светом его детского гения", - убеждена Г.Погожева. Вознесение, дух, чудо, свет, гений - это очень красиво. Только немного не по адресу. В тетрадях Нижинского уже нет ни духа, ни света, ни гения - "эти больные строки" гораздо комфортнее чувствовали бы себя в психиатрических исследованиях, скрытые от любопытных глаз любителей сплетен и скабрезностей.

Впрочем, выставить напоказ - особенно после смерти гения и его дражайших родственников - можно все, что угодно. Только бы старые чердаки, шкафы, чемоданы были живы. Глядишь: там завалялся грязный носовой платок, там - пыльный клок волос, там - порванная непристойная картинка. И ведь совесть заест, если не представишь всего этого на глаза публике: как же она, бедняжка, сможет разобраться в значении гения для мировой культуры, если не увидит этих важных фрагментов его жизнедеятельности.

• Две книги на вчера: "Завещание" Сэйса Нотебоома и "Наследие" Конни Палмен
• Полный список книжных обзоров