Когда начальник 1-го отделения Черноморской прибрежной линии и ботаник-любитель Н.Н.Раевский-младший проходил вдоль солдатского строя со своим штабом, поздравляя войска с удачным десантом на кавказский берег, за поясом его торчал преогромный букет местной флоры, который он успел набрать во время, как тогда выражались, дела. Однако его цивилизаторская деятельность, отмеченная, к примеру, созданием в Сухуми в 1840 году "Военного ботанического сада", имела и один весьма пагубный для местного растениеводства результат. Крымское имение Раевского Тессели, позже оказавшееся дачей Горького, стало очагом распространения завезенной из Америки филлоксеры, до сих пор остающейся главным бедствием крымских виноградников.

Эти эпизоды вспомнились при знакомстве с вполне антиколониальным трактатом Жана Полана, изданным по-французски в 1941 году и только сейчас дошедшим до российского читателя. Полана вдохновляла как будто бы направленная на сохранность растительности, но на самом деле типично террористическая надпись, помещенная у входа в городской сад Тарба: "ЗАПРЕЩЕНО ВХОДИТЬ В САД С ЦВЕТАМИ В РУКАХ".

Понятие "террор" Полан трактует как романтическую реакцию на засилье риторики и власти языка. "Риторы - в те времена, когда существовали риторики, - с готовностью объясняли, каким образом, с помощью каких звуков и каких слов, каких ухищрений, каких цветов мы можем приблизиться к поэзии. Но современная риторика - запутанная, скажем честно, и почти что тайная, потому лишь более свирепая и упрямая, - учит нас прежде всего тому, какие ухищрения, звуки и правила могут навсегда отпугнуть поэзию. Наша литература взращена на опровержении".

Террор - это борьба с омертвевшими языковыми клише, отделяющими сознание от реальных вещей. "И кто еще слышит машину в государственной машине, душу в душе общества?" Однако в борьбе, которую Террор ведет против болезней языка, чтобы отдать власть мыслям, он действует как врач, приказывающий уничтожить заразных больных, и как воин-варвар, который жаждет ранения, чтобы зажать рану рукой. "Террор, без сомнения, направляет свою бдительность на уничтожение подозрительных выражений и тех слов, которые он считает уже в некоторой степени зараженными, способными вызвать утечку смысла, - помещая, таким образом, свою тревогу и всю энергию после заблуждения (с которым смиряется)".

По мнению Полана, сегодня каждый человек является террористом, как раньше он был естественным ритором; каждый из уцелевших представителей отмирающего класса в русле традиционной парадигмы возделывания собственного сада должен терпеливо строить здание собственной риторики заново. К счастью, литература по-прежнему предоставляет нам машину языка, "в которой элементарные выразительные средства удваивают силу, приобретают сверхочевидность, преувеличенность, становятся языком языка". Сад современной словесности более похож на опасную для непосвященных автостраду. "У какого идиота современные тексты могли бы вызвать желание посадить дерево или разбить газон? Тем не менее все мы по натуре веселы и доверчивы. Более того, чаще всего мы продолжаем жить и сажать деревья. Но редко встретишь книгу, которая не казалась бы написанной палачом... Почему Беккет так торопится? Просто он хочет догнать одну из своих жертв, которой удалось вырваться". И все же общая, исполненная внутренним филологическим драматизмом схема строительства Вавилонской башни остается неизменной. Давая каждой вещи или идее свое слово, приходится создавать новый язык, а для его подкрепления еще один, и так до бесконечности - с учетом изначального пизанского наклона этой башни, механизма саморазрушения, что несет каждое слово.

Полан предлагает радикальную реформу входной надписи в Тарбский сад: "ЗАПРЕЩЕНО ВХОДИТЬ В ОБЩЕСТВЕННЫЙ САД БЕЗ ЦВЕТОВ В РУКАХ" (прогуливающиеся тогда будут уже достаточно обременены своими цветами и им в голову не придет срывать другие). Это цветы сакральной многоязыкости (ведь каждый язык членит мир по-своему). После "Тарбских цветов" не могла не появиться книга М.Фуко "Слова и вещи" с ее переносом внимания от утопий к гетеротопиям, к букету знаковой многомерности мира.

• Книга на вчера: "Большая книга интервью" Иосифа Бродского
• Полный список книжных обзоров