Не так часто нам представляется возможность судить о современном состоянии какой бы то ни было науки - нынешний случай из этого ряда. Да, сочинение Хабермаса датировано 1983 годом, но семнадцать лет для философии не такой уж серьезный срок. Ученому, предполагающему осуществить прорыв в морально-этической сфере, нужно предпринять что-то уж очень экзотическое, чтобы за это время его гипотеза стала преобладать в косной академической среде.

Хабермас не из оригиналов. Он, живой классик, по-немецки основателен: опровергает аргументы Дюркгейма и Апеля, Дильтея и Кольберга, Витгенштейна и Стросона и последовательно выстраивает собственную концепцию.

Еще Ницше провозгласил гибель традиционной морали. Знаменитый афоризм "Бог умер", по всей видимости, следует понимать в том смысле, что стремительно обновляющаяся действительность перестает отвечать традиционным представлениям о должном/недолжном и потому не может быть исчислена традиционным инструментарием. Собственная попытка Ницше создать нечто альтернативное не могла окончиться удачей, тем более что по своей сути она носила глубоко архаический характер. Этика Ницше провалилась, но обнаружила пустоты там, где прежде все казалось раз и навсегда установленным.

Технологическое переустройство социума, свидетелями которого являлись в равной степени и Ницше, и Хабермас, и мы с вами, способствует как качественным изменениям общества в целом, так и частичному пересмотру тех моральных норм, которыми оно руководствовалось прежде. При этом неравномерность развития различных сообществ и даже отличных друг от друга сфер деятельности внутри единого сообщества смещает баланс метаиндивидуальных этических доктрин, приводя их в видимое противоречие друг с другом. Этика брокера с Уолл-стрит отлична от моральных принципов фермера из Пенсильвании, а правовое сознание инженера "Фольксвагена" существенно разнится с нормами поведения воронежского фрезеровщика. По прошествии времени расхождение это не скрадывается, но, напротив, становится все более и более явным.

Практическим следствием возникающего противоречия является перенос интереса исследователя из сугубо индивидуальной сферы этики субъекта в область межличностных коммуникаций речевых деятелей, акторов, как называет их Хабермас.

Если прежде философия морали в принципе могла иметь дело с некоей обобщенно-личной интерсубъектной коммуникацией (вообще-разговор вообще-людей), то теперь границы этого "вообще" существенно сужаются. Адекватная коммуникация (Хабермас подозревает, что любая коммуникация в принципе) возможна лишь в том случае, если ее акторы в высокой степени соотносимы по своим ценностным установкам.

В дальнейшем это одновременно спорное и бесспорное положение отходит на второй план, но очевидно, насколько принципиальный характер оно носит. Ведь им допускаются всего несколько типов удовлетворительной коммуникации.

Первым и главным из них следует считать общественный диалог в широком понимании этого термина. Если некая группа людей встает перед необходимостью осознать себя как сообщество, основу его консолидации составляет единство моральной установки. Последняя же формируется в процессе совместного дискурса. Чем больше поводов к дискурсу, тем внятнее моральный тип, перенимаемый данным сообществом, тем "чище" социальный объект. Таких "чистых" объектов по меньшей мере четыре: семья, профессиональная группа, государство и надгосударственное объединение.

Судя по тому, как Хабермас строит свое сочинение, наиболее внятным видом коммуникации он склонен полагать дискурс второго рода, реализующий себя внутри того, что прежде следовало бы именовать цеховым сообществом. Из всех "цехов" его занимает главным образом предпринимательский. Неудивительно: представители именно этого сообщества в наибольшей степени вовлечены в процесс технологического переустройства.

На сегодняшний день мы не имеем ни одной концепции, удовлетворительно разрешающей противоречия между стремлением бизнес-корпорации к индивидуальному успеху и традиционными моральными установками. Сколько ни ссылайся на протестантскую этику Вебера, кейнсианский мультиэкономический универсализм или же онтопсихологические штудии Менегетти, проблема остается. По сей день этика успеха приводится в соответствие с общественно значимыми нормами либо силой закона, либо силой противодействия. Деятельный индивид оказывается вовлечен в конфликт с окружающей его действительностью, поскольку он лишен всяких положительных аргументов как по отношению к нормам поведения себе подобных социально активных единиц, так и по отношению к социуму в целом. Насилие, принуждение и страх не являются удовлетворительными регуляторами современных общественных процессов - такова основная посылка Хабермаса.

Единственным средством, способным хоть сколько-нибудь повлиять на ситуацию, оказывается дискурс (в данном случае нечто вроде "свободного обсуждения") не ангажированной посторонними соображениями общественности. В диалоге кроется возможность нахождения не просто компромисса, но нового понимания себя, другого как себя и некоего третьего (другого, не находящегося в дискурсе) как системообразующих элементов новой социальной действительности.

Все описанное выше и представляет собой коммуникативное действие, которое может заложить основания адекватного современности морального сознания.

Несмотря на известные сложности, сопровождающие всякий философский текст, сочинение Хабермаса доступно пониманию не только моральных философов. Более того, отрешившись от всегдашенего скептицизма в отношении современной западной мысли, нетрудно обнаружить его сугубую пользу. Многие принципиальные моменты сознания западной цивилизации, которые прежде могли представляться не более чем демагогическими увертками, переходят в разряд содержательных аргументов. Вот, к примеру, диалог; сказано о нем - пересказано. Но по прочтении книги явствует: диалог есть основание для коммуникативного действия, важнейшая предпосылка для взаимного перетворения личностями себя - по уяснении этого обстоятельства многие процессы, в том числе и социально-политические, предстают в измененном свете.

Иное дело, что русскому читателю сложно оценить несомненные достоинства книги Хабермаса. У него (читателя) за последнее время сформировалось весьма и весьма своеобразное представление о философии. Мыслителям подобного рода там не находится места. Публика предпочитает метафизиков диалектикам, сенсуалистов рационалистам, агностиков позитивистам. Так ее научили.

Переводы, предположим, Гуссерля датированы девяностыми годами, а сочинения какого-нибудь Сартра набирались еще в типографиях бывшего СССР. Ролан Барт отвоевал себе место под неверным северным солнцем, а какой-нибудь Гартман - нет. Нас приучали и мы выучились тому, что философия - это вовсе и не поиск истины, а так, игры взрослых мужиков, не годных ни к какому прочему употреблению - не иначе, там, наверху, сидел тайный адепт Витгенштейна и последовательно претворял в жизнь его концепцию философии как "языковых игр". Отечественная гуманитарная общественность, сперва объевшаяся Марксова наукообразия, а после мучившаяся изжогой структуральной премудрости, взмолилась об умном агностике. Более других для этой цели подходил Хайдеггер, но - не срослось.

На его место заступил Бахтин. И свой, и вроде пишет о понятном, и говорит так складно - ничего не разобрать! И когда подоспел срок, когда все стало модно, когда следовало выбирать, беллетристический эксперимент русского неокантианства оказался доступнее и востребованнее, чем посткантианская традиционная наука, выпестованная философами франкфуртской школы, несомненно испытавшими на себе воздействие кантовских "критик", но вместе с тем разрешавших с помощью современного философского инструментария в том числе и вполне утилитарные вопросы.

Блестящим подтверждением обретенного умения и является книга Хабермаса. Она предстает образцом новейшего социально-философского синтеза, она демонстрирует практическую вменяемость современного философского дискурса. Она вовлекает в круг вопросов, с которыми нам неизбежно предстоит столкнуться в будущем. Далеком?

На сегодняшний день крупнейшими специалистами в области коммуникативного действия российского общества в целом и его бизнес-элит в частности по праву считаются г-да Калашников и Макаров. Не вполне ученые, но более чем серьезные ребята. Куда там Бахтину! Невозможно измерить длину пути, который предстоит одолеть, прежде чем на место вышеозначенных господ заступят д-ра Хабермас и Апель.

Так что увы... Основной проблемой морального сознания наших социально активных групп остается проблема боеприпасов.

Конкретная, научная, экзистенциальная, в сущности, проблема.

Всюду этот Сартр! Merde!

• Книга на вчера: Итальянская поэзия в переводах Евгения Солоновича.