Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Книга на завтра < Вы здесь
Дьявол в раю, американец в Париже и Миллер в России
Генри Миллер. Время убийц: Повести. - М.: Б.С.Г.-ПРЕСС, 2000.

Дата публикации:  25 Июля 2000

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Вопрос о русском Миллере - вопрос рецепции прежде всего. Известность Миллера у нас предшествовала собственно прочтению, и были в ней флер легенды об "американском Париже", и скромное очарование декаданса (к которому Миллер не поспел, потому что опоздал родиться), сексуальной революции (к которой Миллер опять же не поспел, потому что состарился), и сладостное предвкушение запретного плода. Когда Миллера наконец прочли, последовало законное недоумение и законное же разочарование, потому как ждали откровений иного рода, а тут уже и "Маленькая Вера" прошла, и Жан Жене на подходе, да и было это в самом деле многословно, вязко и скучно. И все же тотальное раздражение рецензентов этим не оправдавшим надежд Миллером некорректно, мягко говоря. Он не виноват, просто так получилось. Он не обманывал, просто мы обманулись, и непонятно, с кем сводит счеты брезгливо-ироничный рецензент из НРК, чья молодость совпала с "пиком читательской славы Миллера и модой на леопардовые стульчаки".

Очередной Миллер от "Б.С.Г.-ПРЕСС" скроен вполне грамотно: обложка способна уловить неофита, чья молодость как раз таки совпала с модой на Тарантино: слегка знакомое имя, полукриминальное название и голый дяденька-зародыш-в-яйце на картинке. Юный неофит тоже обманется, ну так что ж... - от судьбы не уйдешь.

Под обложкой между тем есть своя четкая логика, как и в коротком предисловии Алексея Зверева. Это "малые формы" позднего Миллера, они предпочтительней романов - просто потому, что короче. А "Дьявол в раю" - если понимать ее (повесть) как притчу, а не как самоупоительную исповедь (т.е. если читать ее так, будто это не Миллер написал, а другой совсем писатель, что вполне возможно), - обнаруживает некую парадоксальность сюжета и литературную хитрость. "Он вовсе не так прост, этот Миллер", - должен сказать читатель, впадая в интонацию рассказчика.

В самом деле:

До мозга костей испорченный француз с говорящей фамилией (русский эквивалент, должно быть, - Смердяков) оказывается в гостях у своего простодушного американского друга по имени Миллер. Новый Свет поначалу предстает райским садом, но не тут-то было. Смердящий продукт вредоносной европейской цивилизации не находит себе покоя, он ворчит, он жалуется, он чешется - он буквально сдирает с себя кожу. Он мучает своего доброго друга Миллера, он изводит его семью и донимает его друзей, он оказывается сущим дьяволом, этот безобидный на первый взгляд парижский астролог Морикан (он же - Моритурус). Спасения не произошло, спаситель наказан за свои благодеяния (что нормально), рай обернулся адом, идиллия на поверку оказывается памфлетом, и самое удивительное в этой насквозь литературной и вполне предсказуемой истории то, что это "не-литература". Конрад Морикан не книжный злодей, а вполне реальный человек, должно быть, и правда не самый симпатичный. Миллер пригласил его к себе в Калифорнию, и Морикан провел там несколько месяцев в 1948 году. В результате получилась повесть о несостоявшемся спасении, о том, что всякое благодеяние неизбежно наказывается, о том, что Старый Свет стар и плох, а Новый Свет нов и прекрасен, и им не сойтись никак. Еще там есть отдельный философский сюжет, наивный, как всегда у Миллера, - о безуспешности диалога двух фатализмов: староевропейской астрологии и новомодного (на тот момент) восточного дзэна.

У Миллера есть одно свойство, которое, при всей безнадежной "наивности" его прозы, выдает, тем не менее, ее "литературную причастность": любимый герой Миллера по имени Миллер может сколь угодно настаивать на своей правоте, он зачастую (и здесь тоже) будет ненавязчиво уверять читателя в своей простодушной мудрости, но он никогда не станет обманывать и обманываться насчет собственной способности к счастью. Поэтому, при заведомой антитетичности "Дьявола в раю", хотя разоблачение протагониста в известном смысле происходит, однако очевидного хэппи-энда: счастливый Миллер и несчастный Морикан, ангелоподобный и благоденствующий Миллер против погибающего злодея Морикана, - мы здесь не найдем. Возможно, Миллер в самом деле "в ладу с собою", но, кажется, его единственное существенное преимущество перед Мориканом в том лишь, что он не чешется. В буквальном смысле, по крайней мере.

А вторая "повесть" - и не повесть вовсе. Это апология Рембо, названная цитатой из "Хмельного утра" и давшая, в свою очередь, название всей книге.

Восторг Миллера перед Рембо (равно как восторг его перед Достоевским, или Ницше, или Буддой) сродни упоению провинциального подростка, узнавшего о существовании иного мира, не привычного "мещанского" - серо-скучного, тесного и пошлого, но неправдоподобно яркого и прекрасного, открытого во все стороны, увлекательного и ни на что не похожего; в общем - это довольно обычное дело: превращение буржуазного мальчика в "книжного юношу", семейный бунт, поспешно истолкованный "в сторону Фрейда", и горделивое подвижничество литературного неофита. Замечательная особенность Миллера в том единственно состоит, что он это подростковое упоение сохранил до глубокой старости, всегда пребывая не столько даже писателем, который пишет книги, сколько человеком, который "ведет себя как писатель" и потому, кроме всего прочего, еще и пишет книги.

И эта "повесть" (эссе на самом деле) не о Рембо, конечно же, а о Миллере, даже там, где несколько страниц подряд речь будет идти о Рембо исключительно, а первое лицо не встретится ни разу. Миллер видит в Рембо своего двойника, Миллеру все время хочется сказать: "и он как я" (или "и я как он"), - пусть образцы сомнительны, а сходство ограничивается все тем же семейным бунтом:

"Подобно мадам Рембо, моя мать принадлежала к нордическому типу женщин... etc", "...подобно Рембо, я тоже в весьма нежном возрасте начал кричать: "Смерть Богу!", "...подобно Рембо, я ненавидел город, где родился", и, наконец, "подобно Рембо", который обыкновенно подписывал письма: "этот бессердечный негодяй Рембо", "эпитет бессердечный мне очень нравилось слышать применительно к себе. У меня не было никаких принципов, для меня не существовало таких понятий, как верность или честь; блюдя собственные интересы, я мог обойтись самым беззастенчивым образом равно и с врагом и с другом. На добро я обычно отвечал оскорблениями и клеветой. Я был нагл, высокомерен, нетерпим, полон предубеждений, неумолимо упрям. Короче говоря, я был крайне неприятным человеком..." И тут же: "По сути же я был, что называется, славным малым".

По большому счету, сходство Миллера с беспримерным Рембо заканчивается в тот момент, когда девятнадцатилетний Рембо перестает быть писателем. Миллер же оставался романтическим писателем до 89 лет, что довольно трогательно. "Время убийц" мало что объясняет в Рембо, но многое объясняет в Миллере и в текстах Миллера. Тот же "Дьявол в раю" откорректирован через многократно процитированный "Сезон в аду". Наверное, аморальный Рембо, по мысли Миллера,

- антипод аморального Морикана, притом что оба они носят ад в себе. Если, уподобившись Миллеру, впасть в романтическую метафорику, Рембо все же - ангел, падший ангел, оказавшийся "у врат преисподней", ибо только там "маячит призрак спасения". Случись так, что, подобно Морикану, Рембо собирал бы коллекцию порнографии, Миллер бы, надо думать, нашел это поэтичным.

Есть еще одна замечательная особенность у этой книжки: она лишний раз доказывает, что Генри Миллер - неисправимо французский писатель. Дело тут не в биографии и не в "материале". (Миллер - не единственный американский писатель, проживший некоторую часть жизни в Париже и писавший о нем.) При всем своем американском напоре и "несоразмерности", американском простодушии и невежестве, Миллер остается писателем французским просто потому, что он пишет как француз. Он красноречив и риторичен, он цветисто-многословен, как старые французы, даже жанры он здесь избирает исключительно французские: от moralite до essai.

Наконец, Миллер - писатель "лирического нерва": его материя - он сам. Он слишком влюблен в литературу, чтобы быть "литератором", чтобы видеть литературу как "материю" и "шить из нее штаны" (см. пушкинский анекдот об импровизаторе, пересказанный затем Маяковским: "Я сошью себе штаны из бархата голоса моего"). Его проза держится исключительно на эмоции, на назойливой непосредственности, он более всего раздражает т.н. "общими местами", но, как сказал однажды Тынянов о Есенине, "эмоциональный поэт имеет право на банальность". Поэтому - вернемся к началу - Миллер не заслуживает ни раздражения, ни разочарования, литература - вредная профессия, а старина Миллер "был, что называется, славным малым".


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Илья Лепихов, Кивинов-брэнд /24.07/
Предсказамус настрадал нам будущее: Лучшие афоризмы и шутки миллениума. - М.: ОлМа-пресс, 2000.
Александр Уланов, Не жалейте шляпок /20.07/
Гертруда Стайн. Автобиография Алисы Б.Токлас - СПб.: ИНАПРЕСС, 2000.
Иван Давыдов, Брат /19.07/
Сказание о Есицунэ. - СПб.: Евразия, 2000.
Роман Ганжа, Общие места закрываются до лучших времен /18.07/
И.Е.Данилова. Итальянский город XV века: реальность, миф, образ. - М.: РГГУ, 2000.
Илья Лепихов, Общество мертвых философов, или Странная история доктора Хабермаса и герра Хайдеггера /17.07/
Юрген Хабермас. Моральное сознание и коммуникативное действие. - СПб.: Наука, 2000.
предыдущая в начало следующая
Инна Булкина
Инна
БУЛКИНА
inna@inna.kiev.ua

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Книга на завтра' на Subscribe.ru