Будем последовательны, как сказал кто-то у меня за спиной в очереди на Курском вокзале. "Очерк о природе и функции жертвоприношения" (1899), в соавторстве с Анри Юбером. Упражнение в классической логике, дотошный поиск точного определения, которое бы отвечало на вопрос что. Дерево Порфирия. Место жертвоприношения найдено, это маленький кружок в большом кружке, подписанном как религиозный акт. Какой? Такой-то. Затем переход к логике неклассической, место понятий занимают социальные факты. Все - социальные факты. Значит, жертвоприношение - социальный факт. Какой? Безусловно значимый для существования социума, как, впрочем, и все социальные факты. Акт отказа от чего-то удостоверяет идеальное существование коллективных сил, взамен индивиды себе и своим вещам передают социальную силу, определяя свое место в социальном порядке, социально освящая все события своей жизни. Словно бы проблема состояла только в том, чтобы высказать суждение Все религиозное есть социальное. Ну да ладно, идем дальше.

А точнее, забежим вперед. "Молитва" (1909), незаконченная докторская диссертация, Мосс ее забрал из издательства, где она уже была набрана. И правильно сделал. Метод - определение, наблюдение, объяснение. Определение - кружочек в пересечении двух больших кружков - религиозный ритуал и речевой ритуал. Какой? Такой-то. Дальше идет стадия наблюдения, но на этом рукопись обрывается. Объяснение можно предугадать: молитва - социальное явление. Играющее свою роль в санкционировании социальных сил.

Ну а теперь вернемся назад. "Набросок общей теории магии" (1904), опять с Анри Юбером. Тут все не так просто. Ставится вопрос, можно ли объяснить магию посредством симпатических формул вроде Подобное порождает подобное, Часть равнозначна целому посредством представления о магических свойствах вещей или же о духах и демонах. Оказывается, нет, поскольку тут мы используем логические формы, характерные для индивидуализированного сознания европейца - формы умозаключения по аналогии, ассоциации идей, сходства, подобия, тождества, субстанции и ее качеств, а также формы индивидуального опыта. Все указанные магические представления тем или иным образом производны от идеи магической силы. Оставляя в стороне вопрос, в какой мере здесь можно говорить об идее или производности, следуем дальше. Авторы обращаются к описанной Кодрингтоном мана как к слову, которое выражает некоторое опять же понятие, но только весьма неопределенное - это и сила, и сущность, и действие, и свойство, и состояние. Это и существительное, и прилагательное, и глагол. Идея, которая за всем этим стоит, тоже довольно расплывчата - это некий потенциал, способность производить тот или иной результат. Аналоги мана авторы находят и в брахмане, и в фюсис вкупе с дюнамис. Священное (например табу) - это лишь частный случай родового понятия (никуда не деться от этого Аристотеля) маны.

Но то, что так хорошо начиналось, заканчивается как всегда. Мосс заявляет, что магический акт - это суждение, а именно априорное синтетическое, вот ведь как. Мана как раз и играет роль копулы в этом суждении. Субъектом, который выносит это суждение, является коллектив. Существуют, мол, коллективные потребности группы, которые способны принудить людей этой группы одновременно осуществлять одно и то же обобщение. Мол, всеобщая вера есть результат общей потребности и единодушного желания. В сущности, общество расплачивается с собой фальшивой монетой своих грез. Априорный синтетический характер магического суждения состоит в том, что синтез причины и следствия происходит только в общественном мнении, а не в индивидуальном опыте. Магия, таким образом, - это система индуктивных умозаключений, a priori производимых под давлением потребностей группы. В основе магии лежит психология ожидания и иллюзии и тот факт, что состояние отдельного человека всегда обусловлено состоянием общества. Другое дело, что магия может индивидуализироваться, становиться частным занятием отдельных индивидуумов, и тогда она приобретает черты технологии и науки. Ну прям как если б кто-то пытался скопировать Маркса, но вышло не очень хорошо.

Леви-Строс (послесловие) поясняет, в чем тут дело. Мосс, оказывается, вышел на своего рода коллективное бессознательное, в чем-то очень похожее на язык, и мана была тут одним из его главных козырей. При желании Мосс мог бы опередить всех юнгов и лаканов вместе взятых, но что-то ему помешало. Пожалуй, он не решился в явном виде признать, что язык и социальное - это одна и та же реальность. Что же касается маны, то Мосс не оценил универсального характера "понятий" подобного типа. Леви-Строс приводит примеры французских словечек того же сорта: truc - "штуковина", machin - "штука". Первое слово восходит к средневековому обозначению удачного хода в азартной игре, и слово мана, по некоторым данным, имеет точно такую же этимологию в индонезийском языке. Второе слово напрямую отсылает к идее силы и мощи. А в американском сленге есть словечко oomph - "энергия", "драйв", "живость", но также и "сексапильность", и это чуть ли не адекватный перевод мана. Можно также вспомнить слова "фигня", "хреновина", "номер" и многие другие. Просто в нашем обществе употребление этих "понятий" имеет расплывчатый и случайный характер, а у туземцев на них основываются продуманные и нормативные системы интерпретации. Но, считает Леви-Строс, везде и всегда эти "понятия" служат для представления величины неопределенного значения, лишенной внутреннего смысла, а потому способной принять любой смысл, единственная функция которого состоит в устранении зазора между означающим и означаемым. Когда Мосс попытался объяснить ману исходя из чувств, волевых актов, верований, он покинул почву науки, поскольку эти понятия не освещают изучаемые явления, а участвуют в них.

Леви-Строс рисует следующую картину. Язык появился одномоментно и сразу целиком. Но знание, в отличие от языка, создается постепенно. Став значащим, мир не стал от того более познанным. Категории означающего и означаемого устанавливаются одновременно и в связи друг с другом, познание же - это медленный процесс идентификации друг относительно друга некоторых частей этих двух совокупностей, как бы все более точная подгонка карты к территории. Постоянное несоответствие означающего и означаемого выливается в избыток первого по отношению ко второму, на которое оно может быть положено. Так вот, понятия типа маны представляют как раз это текучее неустойчивое означающее, являющееся тяжким бременем любой законченной мысли и вместе с тем залогом поэзии. Их семантическая функция состоит в продолжении работы символического мышления. Мана - это абстрактное и конкретное, сила и действие, качество и состояние, но в действительности - ничто из этого. Это простая форма, символ в чистом виде, способный принимать любое символическое содержание, это нулевое символическое значение, противопоставленное отсутствию какого бы то ни было значения, даже притом, что само оно не содержит никакого положительного смысла.

Наконец, небольшая заметка, о которой нельзя не упомянуть. "Анна-Вирадж" (1911). Речь идет о том, что стихотворный размер, как указывается в брахманах, - это своего рода пища (anna), - духовная пища, приносимая богам. Идеал для брахмана - с помощью собрания гимнов, песен, упорядоченных согласно разной символике, составить живое существо - птицу, животное или человека мужского пола и преподнести этот высший мистический дар богу - пожирателю и творцу мира. Повторение стиха есть жертвенная пища и способ получить от неба съедобные вещи. Из всех размеров свойство быть пищей и создавать пищу наиболее часто приписывается размеру вирадж, трехстопному размеру по 10 слогов в каждой стопе. Вирадж обожествляется, ему воздаются почести, в него переделываются стихи другого размера. Обоснование всегда такое: потому что вирадж имеет 10 слогов, потому что вирадж - пища. Иногда обосновывают само число 10: пальцы на руке, отверстия в теле первочеловека - вселенской пищи и вселенского поглотителя пищи. Но название вирадж было также эпитетом солнца, луны, огня, а также - в этом и состоит наблюдение Мосса - названия выигрышного броска кубиком. При этом броске выигрывает не 4, а 10, так как к 4 прибавляют все меньшие очки - 3, 2, 1. Анна в терминологии азартных игр - это богатство всех ставок со всех игровых столов. Достаточно вспомнить, что было сказано выше об этимологии слова мана, а также французской штуковины, чтобы обнаружить потрясающую контаминацию символического и телесного, несъедобного и съедобного, которая открывает для нас в новом свете все казавшиеся незыблемыми завоевания мировой кулинарии.

• Книги на вчера: малая серия издательства "Языки современной культуры"