Это странная книга, потому что она воспринимается цельно притом, что состоит из двух частей, соседство которых вначале представляется вычурным. Часть первая - "Швабский союз 1488-1534" (содержание соответствует, разумеется). И часть вторая - "Великая суббота" (Россия в 90-е годы XX века). Очевидно, что только лишь общим названием, "Две реформации", эти две части было бы не уравновесить, отчего - уже просто по факту наличия сочинения, реально сложившегося - следует приставить к делу некоторую материю-посредника (возможно - существенную только в данном случае), которая позволила бы склеить на ней обе разнородные части.

Представляется логичным ввести в рассмотрение какое-нибудь донельзя случайное словосочетание типа "анализ отношений фактур" - то есть анализ множества фактур, которые неминуемо взаимодействуют. Звери живут в лесу. Мамы имеют обыкновение мыть рамы. Тот, кто богаче, обыкновенно смотрит на того, кто бедней, сверху вниз. У кого щи постные, а у кого жемчуг мутнеет. Кто первый встал - того и тапки. Все хотят привилегий. Никто не хочет, чтобы его мучили, убивали, обманывали. Каждый хочет, чтобы его любили, а еще больше - чтобы о нем думали.

Речь не о том, чтобы придумать некую абсолютную таблицу Менделеева, на основании которой рассчитывать химию взаимодействия сущностей - хотя бы по той причине, что их количество нарастает, - но именно о том, чтобы предоставить некоторый лабораторный контекст такого взаимодействия, ограничивающий размах спекуляций.

Разумеется, такой подход принципиально бесчеловечен и не имеет никакого отношения к позициям, заявленным автором книги в предисловии: "Под идеологией я понимаю прикладную политическую аксиологию, то есть ту часть системы общественных ценностей, которая лежит в основе поведения различных лиц и групп. Часть не может быть больше целого, хотя так и было при тоталитаризме".

В предлагаемом бесчувственном подходе часть может быть больше целого, и вовсе не при тоталитаризме, а если она организована сложнее, чем целое (определяемое, скажем, как принятая система общественных ценностей). Эти ценности могут не учитывать многих фактур, лежащих в основании общественного договора или же просто присутствующих в данном историческом периоде.

Поводом к написанию рецензии - помимо внятного читательского интереса к данной книге, учитывая и ее беллетристические даже достоинства - послужило именно это: как, находясь в принципиально разных отношениях к действительности, эти два подхода (бесчеловечный и гуманистический) вполне согласуются друг с другом.

Автор сопоставляет две истории - Швабского союза и России конца XX века. В его дефиниции: "две реформации". Помимо желания произвести склейку ситуаций словом "реформация", эта история имеет и вполне субъективный уклон. Потому что первая часть написана научным сотрудником Института Всеобщей истории РАН Д.Шушариным, а вторая - составлена из статей Дмитрия Шушарина, опубликованных в минувшее десятилетие в различных печатных местах. То есть связка состоит и в том, что свои статьи относительно российской реформации писал человек, написавший ранее труд по Швабскому союзу и, соответственно, "швабская сетка" легла на авторское восприятие минувшего десятилетия России (которое автор называет лучшим периодом русской истории). То есть эти две истории просто не могли не сойтись - ну, по крайней мере в этой книге. Которой, соответственно, иначе бы просто не было.

Первая часть

"Социально-политическое развитие имперских городов Швабии на рубеже 15-16 веков". В действительности подобный эвфемизм и предполагает список конкретных и разнообразных фактур. Ими, фактурами, тут будут хотя бы города (плотность населения - 1 город на 100 кв. километров). Кто из них богаче, Аугсбург, Ульм. Где патриции, где кто. Гетерогенность цехов. Скольжение ремесленников в купцы; люди свободных профессий. Политико-правовой строй. Нормы бюргерского права. Города крупные, средние и мелкие. Следствия того или иного размера налога. Городское гражданство - отказ от городского гражданства. Особые городские права на преследования - например, лиц, виновных в разбое на дорогах. Права убежищ для убийц. Компетенция различных органов по части взимания исков в зависимости от величины иска. Судебная власть магистратов и их положение относительно имперских судебных институтов. Системы привилегий.

Совокупность подобных нюансировок заставляет понять, что происходит достаточно замороченное упражнение в различении того, кто является кем. Тут же и динамика подобных отношений, связанная с нахождением потенциально новых связей. При всей очевидной - по нынешним временам - избыточности подобных нюансировок. Соответственно - денежная форма подобных нюансировок в размерах платежей, потому что кто важней, тот меньше платит.

Затем: достигшая, что ли, предела изощренности в установлении внутренних различий система понимает, что учитывать все возможные нюансы отношений фактур - не нужно. Различия между ними - определены, но они вовсе не являются критическими, то есть возможно упрощение ситуации. Ищутся способы организации взаимного мира, формы нахождения равенства. Возникает структура Союза как естественный ход по дороге уравновешения частных фактур. Реакция на первый вариант - параллельные структуры из договора в Халле 11 апреля 1489 года, где возникает самостоятельный союз, не подчиняющийся императору. Этот Союз ведет себя так: "В апреле1492 года князья ответили, что могут оказать помощь, но не по указу императора, а по его просьбе" - что есть уточнение ситуации и включение в нее еще одного рода отношений.

То есть в ситуации избыточности фактур и отношений между ними на общественном поле начинается их движение навстречу друг другу, к какому-то взаимовыгодному гомеостазису, принимающему вид некоторых союзных отношений и содержащему в себе элементы вполне разных порядков.

Особенность "швабской ситуации" в том, что она была очень хорошо документирована, и - союз произошел быстро - взаимное расположение фактур прослеживается отчетливо. Практически описывается история возникновения из различных молекул некоего Голема. Голем в дальнейшем начинает жить в соответствии с заложенными в него "расами" - употребление сего индуистского термина правомерно, поскольку общая картина Швабского союза отчасти напоминает главу 11 "Бхагаватгиты" - йогу созерцания вселенской формы. Есть и в том и другом что-то от комиксов. В случае Швабского союза такое впечатление возникает, естественно, из знания того, как у них все в конце концов уютно получилось.

Некоторый объект собрался из составляющих и отправился жить навстречу полному забвению своих отдельных исходных элементов. Разумеется, итогом таких процессов может быть как простое рассеяние составляющих элементов, так и пресуществление их в нечто иное. "Реформация как системный кризис". Но раз уж именно реформация - так, следовательно, итогом будет появление Библии на немецком; и, раз системный кризис, - смена исторической эпохи.

Разумеется, такое описание первой части книги вовсе не корректно с точки зрения исторической, но подобный подход все же не представляется непристойным - учитывая вторую часть книги.

Между первой и второй

Основой первой части является персонификация власти - находящейся в прямой связи с отчуждением от общества как совокупности сословий; разрушение средневековых принципов принятия решений на основе общего согласия. "В управление обществом приходили личная воля и ответственность, санкционировавшиеся богословами и политиками, причем порой не принадлежащими к одной конфессии". То есть некоторая единица власти сплавляет вместе разнородные фактуры (в отведенный ей исторический срок). С тем, чтобы по его окончании вернуть фактуры в первобытное - хаотическое, по сути, - состояние. В котором они вернутся к горизонтальному взаимодействию - по естественным отношениям фактур - в соответствии с их свойствами.

"Швабский союз - возникший как ландфирид, то есть объединение различных сословий с целью поддержания мирного состояния путем реализации прав и привилегий, превращается в публично-правовой институт". Здесь же не обойтись без "массового восприятия Священного писания", которое оказывается основой для пресуществления фактурных: бытовых, естественных отношений. Как следствие, разрушается, к примеру, совокупность практически замкнутых систем средневековых городов. Здесь же возможно и физиологическое истолкование ситуации, поскольку ситуацию можно воспринять просто как взросление личности - обращавшей в подростковом состоянии избыточное внимание на, в сущности, не слишком важные вещи. Потому будет даже смешно, что такие мелочи могли волновать: почему в Гильдии одним положен кубок оловянный, а другим - серебряный?

Что помогает этому общественно-государственному взрослению? Монетаризация, стремление к унификации и концентрации власти, Вормский эдикт, общие требования, политическая программа городов. Понятно, что естественный путь образования подобных объединительных элементов возникает не из попыток внешнего регулирования сложившихся фактурных взаимоотношений - управления ими, но в результате их взаимного согласования.

Вторая часть

Соответственно, только из логики соединения и распада фактур и можно понять логику, по которой второй частью книги стала публицистика 90-х лет. Логика оправданная. То есть здесь нет речи о каких-то внешних интенциях автора, пожелавшего по своей прихоти, образованию и опыту сопоставить известное ему с тем, он наблюдает чисто конкретно в натуре.

Другое дело, что возникает упомянутая уже авторская двусмысленность - описав некоторую динамическую конструкцию консолидации власти и преобразования общества со стороны, автор первой части выступает во второй уже как участник преобразований, которые, по его мнению, совпадают по типу с теми, которые описаны в первой части. В этой связи любопытно, как при прямом участии меняется тип изложения, эмоциональность, как по-иному оцениваются ситуации. При этом - исходя из примерно той же позиции, сформулированной в первой части.

Основное положение второй части книги относит ситуацию России к словам Гоголя о неструктурированности, неоформленности русской нации. То есть - ситуация ровно обратная Швабскому союзу. Откуда и самоутверждение во внешнем мире путем противостояния этому миру - как следствие внутренней слабости нации, ее недостаточного развития. Это речь о начале века: "Наметилась альтернатива: каким путем решать национальные русские проблемы, - собственно национальным или наднациональным, на чем сосредоточиться: на внутреннем развитии или на внешней экспансии".

Психологически, конечно, такого выбора никогда нет - поскольку внутренне развитие если уж идет, так и идет, ну а внешняя экспансия... поди переведи ее энергию на внутреннее развитие: "В том-то и парадокс активной внешней политики несформировавшейся нации, что она лишала Россию внешнеполитической субъектности". Нет парадокса, и автор это знает. Об этом и пишет.

То есть в терминах фактурных отношений речь может идти о разломе фиктивного союза (каким был СССР), устроенного на привнесенных, категорически внефактурных основаниях, на основаниях надуманных и противоестественных, и возврате к естественным основаниям. Европейским основаниям, разумеется - в рамках легитимности, законности, в рамках этой культуры. Проблема, которая не была решена самодержавием и решена - с обратным знаком, путем ее аннулирования - "решена большевиками, противопоставившими свою государственную структуру иудео-христианской цивилизации".

Собственно, именно здесь становится понятным ремарка автора о том, что не важна суть конфессии - "причем не принадлежащими к одной конфессии". А иначе не миновать бы ему тут возражений об отличиях Восточных Церквей от Римской. Ему, понятно, важен общехристианский контекст, что совершенно естественно, коль скоро речь о типе цивилизации.

То есть речь здесь идет вовсе не о превращении Церкви в государственный орган, но прежде всего о приверженности открытому обществу - что является, пожалуй, основной чертой европеизма как христианской цивилизации. Разумеется, в стране, где Вселенскую Церковь хотят запихнуть в рамки национальной религии, такая позиция будет воспринята как действие экуменическое. В сущности, об этой проблеме книга и написана.

Логика же в сумме такая: требуется развестись с остатками предыдущего совкового состояния ума, вернуться к естественным основаниям национального государства, "к христианскому персоналистскому сознанию как основе сознания национального".

Вообще интересно, как новые технологии помогают реализовать рост национального сознания. Тут можно упомянуть множество гестбуков на интернет-сайтах, в которых по ходу дискуссий часто обнаруживается принципиальное разделение людей, живущих в России и уехавших. Общаться-то они публично общаются, но разница становится очевидной. Пример такого диспута можно посмотреть в сборнике "Русский Журнал. 1997- ..." ("Навiть навернулися сльози").

То есть никакое единение невозможно без осознания сложности отношений фактур, имеющихся в данный момент на данной территории. Процесс не представляется невозможным, поскольку обучение различать происходит регулярно, и, соответственно, учитывая СМИ, можно считать, что процесс становления нации совпадает с ее обучением жизни. Россия - это не то, чего пока нет. Россия это то, чем она станет, когда поймет, что она такое.

После общего определения российской ситуации в книге преобладает публицистика, демонстрирующая то, как все у нас может сойтись с другим. Из сопоставления двух частей книги возникает даже и мораль политтехнологического свойства. Проблема государства состоит вовсе не в том, чтобы придумать такую совокупность положений и правил, чтобы ее выучили наизусть и руководствовались далее все обитатели государства, но ровно в обратном - суметь перенять и, что ли, централизованно усилить тот навык понимать различия и сходства, отношения, который присутствует в обществе (а он, конечно, есть, иначе бы люди уже десять лет как убивали бы друг друга на улицах или ходили толпами, выделяя из себя революцию).

Задача, очевидно, решается с трудом по причине слабого развития в России инструментов гражданского общества. Где ж тут Вормские эдикты, политические программы городов - в нашем случае соответствующий документ будет иметь характер не более чем сговора губернаторов.

Материал публикуется с любезного разрешения редакции журнала "Логос"