Русский Журнал / Круг чтения / Книга на завтра
www.russ.ru/krug/kniga/20000810.html

Перемещение книжных фондов как последний козырь советской охлократии в битве с мировым логосом
Фридрих Вильгельм Йозеф Шеллинг. Ранние философские сочинения / Пер. с нем., вст. ст., коммент., прим. И.Л.Фокина. - СПб.: Алетейя, Государственный Эрмитаж, 2000

Роман Ганжа

Дата публикации:  10 Августа 2000

Не будет слишком большим преувеличением заявить, что эту книгу никто читать не будет (прошу прощения за злоупотребление пессимистическим оборотом "не будет"). Поэтому естественно рассмотреть ее не как книжку писателя по фамилии Шеллинг, но как бенефис Переводчика по фамилии Фокин (позвольте называть его именно так - Переводчик с большой буквы П, ведь именно так он и представляется в посвящении, к которому мы еще вернемся). И раз уж этот Фокин - Иван Фокин - написал еще и предисловие Переводчика, вступительную статью, комментарий и примечания, то именно на страницах, написанных его рукой, мы и будем искать обоснование, цель и смысл данного издания, окрашенного в неповторимый психоделический цвет.

Вот что сообщает нам Переводчик. Лишь немногие великие умы осуществляли действительное развитие философии, и последними из этих титанов были Кант, Фихте, Шеллинг и Гегель. С тех пор в философии ничего не происходило, были лишь более или менее удачные попытки еще раз продумать то, что уже продумали Великие. Отныне предметом философии является мышление самого Гегеля, - если попытаться выразить мысль Переводчика словами, не столь перегруженными гегельянской терминологией, как его собственные. А мышление Гегеля, как известно, было единственной адекватной формой самопознания Духа. И вот теперь философ, пытаясь воспроизвести в своей черепной коробке то, что происходило в таковой у Гегеля, играет роль своего рода зеркала, в которое Дух заглядывает каждое божье утро, дабы побриться и высморкать сопли. Дух, понятное дело, без философа никуда. Но вот философу-то какой со всего этого прок? Отсюда первый вывод из рассуждений Переводчика, о котором он сам и не помышляет: Друзья! Дабы не служить инструментом отправления санитарно-гигиенических потребностей Мирового Духа, не становитесь философами! Не потакайте прихотям этого старого сифилитика, пропахшего сосисками и пивом!

Переводчик сетует, что немецкая классическая философия исчезла со страниц наших журналов и из учебных планов наших университетов. Это вранье. Но дальше следует фраза, бессмысленность которой оправдывает любое вранье: "На какой же ступени философской рецепции находится сегодня наша философская культура?" Вопрос к тому же оказывается не риторическим, и Переводчик намерен подробно на него ответить. В XIX веке "коперниканское дело Канта" стало забываться. "Научная мысль отдалась внешнему миру", и вместо того чтобы послушно транслировать бредовый внутренний монолог абсолютного Я, обратилась на "внешнюю чувственную природу с ее культом техники и утилитарного естествознания". - Еще одна бредовая фраза, после которой мы начинаем подозревать Переводчика в неладах с русским языком. Перелом наступил в 1860-м, когда вышел труд великого Куно Фишера и "начался процесс Возрождения немецкого идеализма".

Дальше - больше: "Революция 1917 года положила конец органическому развитию философской науки в России, а последующий разгон, начавшийся высылкой из страны в 1922 году известных мыслителей, казалось, навсегда искоренил у нас культуру мирового Логоса. Остатки мысли, под тяжелым ярмом интернационал-социалистического Левиафана, были в приказном порядке направлены на путь материализма и позитивизма, как бы и не ведая о великих открытиях кенигсбергского философа. В стране наступил затяжной период философского фантазерства (Schwаrmerei), как выразился бы Шеллинг, вместе с тиранией материализма, почерпнутого из так называемой "Системы природы" (1770) Гольбаха - французского современника Канта".

В данном абзаце мы не только черпаем лишние подтверждения косноязычию Переводчика, но и обнаруживаем странную вещь: с гневом обрушиваясь на ушедшую эпоху, он на деле копирует худшие образцы обличительного стиля этой эпохи, обнажая собственную в ней укорененность. Он сам принадлежит эпохе отсутствия Логоса, пустословия и косноязычия, если только под эпохой понимать не период времени, а личное отношение человека к тому времени, в котором он оказался.

"Но история советской охлократии... представляла собой прогресс в осознании свободы. Образ Левиафана со временем сменил более либеральный Гобсек - главным образом благодаря работам Энгельса, этого... апостола Павла марксизма... Однако живое воздействует только на живое... Поэтому идеи немецкой философии никогда в действительности не были известны в послереволюционной России, ожидая своего часа... Если сравнить догматическую точку зрения с детской, то можно сказать, что мысль обезглавленного русского народа оказалась в младенческом состоянии".

Спасти Россию от догматического сна был призван "петербургский философ Евгений Линьков". Это случилось в 1973 году. Но почему тогда "петербургский"? И почему в ссылках на книги того периода Переводчик упрямо ставит "СПб." вместо "Л."? Видимо, хочет сказать, что никакого Ленинграда и в помине не было, что все это и вправду было лишь сном, что Великая Идеалистическая Традиция вовсе и не прерывалась, а подспудно готовила свое Возрождение стараниями отважных питерских рыцарей Духа, к числу которых относится и он сам. Так вот, Линьков "впервые за полвека в России высказал истинное понимание кантовской проблемы". Вот эта гениальная формула: "Фихте, Шеллинг и Гегель пытаются преодолеть как дуализм, так и натуралистическое понимание формы мышления кантовской философии. Субъект со всеми его способностями и формами познания должен быть продуктом собственной деятельности. Такова основная идея послекантовской философии". Ничего более плоского и догматического я лично не встречал. Но вот что пишет Переводчик: "Эта же мысль повторяется в диссертационной работе Б.И.Селезнева о Канте, написанной в 1984 году. Кроме этих двух мест из произведений Линькова и его ученика, такого понимания проблемы критической философии, пожалуй, больше и не встретишь во всей нашей философской литературе".

Пора бы чуть приоткрыть завесу тайны. Как вы уже догадались, Фокин - тоже ученик Линькова. Это подтверждается ссылкой на лекцию Линькова от 19 декабря 1984 года и посвящением. Ссылка примечательная. На этой лекции Линьков очень смешно, как кажется Фокину, пошутил насчет того, что представителей вольфовской школы "в тогдашней Германии было не меньше, чем сегодня у нас марксистов". Эта шутка призвана продемонстрировать, что мы, мол, не марксисты и что марксисты достойны всяческого осмеяния, каковым мы легко и беззаботно занимаемся нынче - в 1984 году, подумать только! - на лекциях по истории философии. Посвящение безмерностью своего косноязычия словно призвано подчеркнуть безграничный пиетет, о коем оно и повествует: "Настоящий сборник переводов посвящается Линькову Евгению Семеновичу, моему дорогому учителю, ко дню 60-летия, 8 апреля 1998 года. Быть может, это слегка запоздавшее приветствие скрасит немного Ваше воспоминание о верных и благодарных слушателях, желающих Вашего скорейшего возвращения к преподавательской деятельности. Переводчик".

Воодушевившись примером своего учителя, Переводчик смело набрасывается на Маркса, "этого авторитетнейшего из тридцати тиранов советской философии, не создавшего, однако, ни одного философского произведения (и тем более системы, ибо, конечно, и речи быть не может о какой-либо философской, т.е. монистической системе, если хотя бы не предполагается абсолютное единство как высший принцип)". Слабоумие, самолюбование и возвышенная абракадабра достигают своего апогея в следующем абзаце, который мы не можем не привести полностью:

"Таким образом, наша официальная философия 70 лет трудилась, чтобы основать и утвердить царство несвободы, и теперь, чтобы пойти вперед к идеализму (как к монистической системе свободы), нам - так же как и немцам середины 19 века - надо сначала вернуться назад к Канту. При этом нам, всем философски образованным, критически мыслящим русским умам, не следует впадать в односторонний сектантский дух "старого" и "нового" кантианства. А чтобы наше исследование Кантовой философии, излагаемой порой противоречиво и догматически, не носило узкоисторический и буквальный характер, пусть системы великих мыслителей послекантовского периода - Фихте, Шеллинга и Гегеля - станут нашими философскими Евангелиями, опираясь на которые мы, выражаясь языком Якоби, будем исповедовать среди иудеев и язычников чистого разума свой философский Символ Веры".

Вводная статья "Основная идея послекантовской философии" должна явить образец философской проповеди среди иудеев и язычников чистого разума. Credo зиждется на том основоположении, что история философии есть единый процесс развития человеческого Духа. Гегель тут, конечно, профанируется и окосноязычивается, но и поделом ему. Ну а что же дальше? А дальше следует текст, более всего напоминающий подробный и бесполезный конспект немецких классиков или, в лучшем случае, дурно написанный учебник для технических вузов, из которого все равно никто ничего не поймет, так что не стоит и стараться быть понятным. Помимо ссылок на оригинальные тексты, Переводчик цитирует единственный второисточник - Линьков Е.С., "Методические указания по истории философии". Следует пояснение: "В этом пособии, написанном прекрасным научным языком, последовательно проводится мысль, что изучение истории философии лишено всякого научного смысла и значения, если философские системы рассматриваются изолированно от всего исторического развития философии. (К сожалению, единственный экземпляр этого небольшого по объему (около 40 страниц) произведения, находящийся в петербургской Публичной библиотеке, оказался недоступен по причине перемещения книжных фондов; поэтому страницы указаны здесь и в дальнейшем лишь приблизительно.)" Следовало бы усмотреть в этом дьявольскую хитрость разума, уготовавшего последнее решающее испытание рыцарям мирового Логоса в канун великой битвы с погрязшим в материализме Вавилоном советской охлократии.