Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Книга на завтра < Вы здесь
Взгляд и память
Михаил Ямпольский. Наблюдатель: Очерки истории видения. - М.: Ad Marginem, 2000.

Дата публикации:  21 Августа 2000

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Память управляет взглядом. Нил считался рекой, текущей через водопады (нильские пороги) из рая - и швейцарская речка с водопадами сравнивается с Нилом, даже растительность на берегах обнаруживается похожая. Вордсворт находит абиссинские пейзажи на озере Комо. В США на Миссисипи стоят Мемфис и Каир.

В середине ХIХ века художник все чаще узнает себя в старьевщике. Отчасти это связано с появлением в буржуазном обществе новой иерархии, в которой художник стремился играть роль аристократа-денди и смотрел на нищего как на единственно свободного человека, не озабоченного курсом бумаг на бирже. Художник и сам все более превращался в нищего из богатого исполнителя заказов богатых заказчиков времен Возрождения. Жизнь - театр, все - лишь непрочная ветошь, театральный реквизит или потерявшие свое место предметы в лавке старьевщика. Но в любой вещи может содержаться знак. Гете собирал всякие прейскуранты, театральные программки. И старьевщик раскрывает сущность за видимостью, ищет символы, спрятанные в хаосе вещей. Он визионер, человек Сатурна и ночи. Вещи помогают ему смотреть. Для Руссо гербарий - не столько растения, сколько опора для памяти о месте и времени, где они были найдены. Наблюдатель - тот, кто обладает многогранной душой, ощущает тысячу чувств одновременно, способен приобщиться к десяткам чужих жизней. Так взгляд учился пользоваться помощью предметов. Уходил от нормативности, чтобы видеть то, что есть, а не то, каким это должно быть. Ведь наблюдения раскрывают то, что нельзя выдумать - можно только увидеть.

И взгляд устремляется за динамикой. Появляются картины, в которых при перемещении источника освещения прозрачные краски переднего слоя уступали место изображению, написанному на заднике непрозрачными красками, - на изображении церкви загорались свечи, появлялись прихожане. А можно было организовать движение зрителя к полотну через покои, освещенные загадочным полумраком и полные неясных изображений. И перемены в природе воспринимаются как сеанс: Рескин каждый вечер садился в специально установленное кресло и созерцал закат. Вид вулкана привлекает именно изменчивостью. Начинаются сложные игры с дистанцией. "С одной стороны, наблюдатель должен интегрировать вулканическую катастрофу в общую гармонию пейзажа, то есть сохранять широкий обзор. Но в этом широком панорамном пространстве катастрофа исчезает, теряет возвышенный ужас всесокрушающего хаоса. Приблизиться слишком близко... - значит оказаться целиком во власти хаоса и, следовательно, утерять стороннюю позицию наблюдателя".

Созерцание пространств требует архитектуры из стекла. Возникают здания, дематериализующие собственную конструкцию. Исчезновение стен вокруг человека воспринимается как символ свободы. Стекло - материя утончившаяся и почти ожившая, ставшая прозрачным драгоценным камнем. Рескин описывает, как свет проникает через звездный узор окна, побеждает камень, "грубость промежуточного пространства". Фехнер утверждает, что ангел - глаз, орган света, живущий в свете. Были даже попытки сконструировать неоязыческую религию на основе культа прозрачности, света, преодолевающего материю. Русские футуристы тоже в стороне не остались. "Мы, сидящие в стекле, зовем: туда, где стеклянные подсолнечники в железных кустарниках, где города стройные, как невод на морском берегу, стеклянные, как чернильница" (В.Хлебников). Но стеклянные дома появились в реальности. Социально-духовной революции, ожидавшейся от широкого внедрения стекла, не произошло. Оказывается, что стекло не мешает видеть, но не позволяет приблизиться. Наблюдатель бьется о него, как муха на окне, в шизофренической раздвоенности между близостью и удаленностью, притяжением и отталкиванием. А за стеклом взгляду оказывается некуда проникать, он слепнет, исчезая в беспредельно расползающейся пустой бесконечности. Снаружи окно превращает здание в воронку для взгляда, Рильке пишет об окне-розе собора, затягивающем водовороте.

Взгляд сталкивается и с водопадом, движением в постоянной форме. Река дробит камни - но не может покинуть свое русло. Смотрящий на водопад участвует в его падении в динамическую безвременность. Привыкший к рациональности наблюдатель не знал, что делать с этими противоречиями, и водопад часто описывался "в категориях потери сознания, гипноза, захлеста зрителя изобразительным". Не какой-нибудь сюрреалист, а Гете предлагает для воссоздания водопада неправильную, асинтаксическую речь. Саути заменяет описание водопада потоком глаголов. Так становится ясно, что описать ничего нельзя. А потом оказывается, что весь мир - падающий неизвестно куда поток.

Случайность, невыносимая и для теологии, и для рационализма, с их кризисом в XIX веке проникает и в точные науки. Случай - неустойчивость конуса, опирающегося на вершину (ведь нельзя сказать, в какую сторону он упадет), и балансирование балерины на большом пальце ноги. Так балерина становится метафорой движения мира. Случай - это прыжок по ту сторону закона, проявление свободы. Центр - Бог? - не участвует в этом движении и потому ассоциируется со смертью. "Смерть - это утоление голода мысли, она больше не распространяется бесконечно вовне, ее окружность, слепой к свету зрачок, стягивается к центру. И таким образом она становится Богом" (А.Жарри). Хаос вулкана или водопада воспринимается уже не как деградация, распад космоса, а как неисчерпаемость стихии. Если природа - игра возможностей, постоянное разрушение старых комбинаций и создание новых, то человеку нет смысла пытаться ее упорядочить, любое его действие только утверждает случай, а идея порядка - не более чем миф, проекция на хаотический мир единства нашей собственной личности. И произведение искусства возникает из хаоса и в принципе не может быть вполне связным и завершенным.

Вклад человека - непредсказуемое. Бергсон пишет, что модель, краски, стиль художника известны зрителю - и если он обнаружит в портрете лишь это, без непросчитываемой добавки, он скажет, что художник повторяется, исчерпал себя. Зрение упрекается в чрезмерной рассудочности. "Большинство людей чаще видят интеллектом, чем глазами... Для них белесая кубическая форма, вытянутая ввысь и пробитая отражениями стекол, - это сейчас же дом... Если они смещаются в пространстве, движение цепочек окон, переход пространств, постоянно оформляющих их ощущения, не замечаются ими, так как понятие не меняется. Они воспринимают скорее словами, чем сетчаткой, они столь плохо приближаются к предметам, они столь смутно знакомы с удовольствиями и страданиями зрения, что они придумали красивые места" (П.Валери). Взгляд стремится к свободе от рассудка - и обращается к случайным формам. В 1914-м Дюшан фотографирует развевающийся под форточкой кусок тюля. Такой же хаос сюрреалисты вносят в язык. За автоматическим письмом следует алеаторическая музыка.

Разрыву между восприятием и осмыслением воспринимаемого способствует и техника. Быстрая смена движущихся картин - не только кино, но и вид из окна появившегося в те же годы автомобиля. "Скорость уничтожает естественную темпоральность восприятия и обработки информации, тем самым подменяя сознание в "центре" машины тем, что Жарри или Руссель представляли как "живого мертвеца"... Жизненный опыт исключается вместе с исключением длительности восприятия". Наблюдатель, обладающий памятью и рефлексией, проживающий восприятие, исчезает, превращаясь в бессознательную "машину видения".

И тут мы оставим Ямпольского. Утрачивает ли наблюдатель память? Может быть, именно соотнесение с формами, хранящимися в памяти, и превращает случайные наблюдения в нечто значимое? Если отделение зрения от наблюдателя - его смерть, то зачем совершать самоубийство? Зачем смотреть, если видеть уже некому? Не обязательно сдаваться в плен движению, сжиматься в мгновение, если некогда вспоминать. Можно нырять в поток и выходить из него, пользуясь преимуществами движения и остановки, это вопрос выбора, воли. Наблюдатель не исчезает, он просто получает новые возможности. Наблюдение не вместо мысли, но рядом с ней. Так Мандельштам видит готический собор как водопад: "Я видел озеро, стоящее отвесно..."


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Елена Высочина, Листок у тебя в руке нашептывает стих /17.08/
Юлиан Шуттинг. Попытка чтения. √ Киев: Гамаюн, 2000.
Илья Лепихов, На сопле и веревочке /17.08/
Александр Митта. Кино между адом и раем. - М.: Подкова, 2000.
Роман Ганжа, Defecatio mundi /16.08/
Мери Дуглас. Чистота и опасность: Анализ представлений об осквернении и табу. - М.: КАНОН-пресс-Ц, Кучково поле, 2000
Ирина Каспэ, Дженнифер мертва, а я еще нет /15.08/
Мартин Эмис. Ночной поезд. - М.: Махаон, 2000
Дмитрий Ольшанский, Мушкетеры и сироты кардинала /14.08/
Анатолий Найман. Любовный интерес. - М.: Вагриус, 2000.
предыдущая в начало следующая
Александр Уланов
Александр
УЛАНОВ
alexulanov@mail.ru

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Книга на завтра' на Subscribe.ru