Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Книга на завтра < Вы здесь
700 000 знаков живой философии
Г.Г.Шпет. Внутренняя форма слова. Этюды и вариации на темы Гумбольдта. - Иваново, 2000

Дата публикации:  24 Августа 2000

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Имя Густава Густавовича Шпета стоит особняком в ряду имен, составивших славу русского дискурса на рубеже XIX-XX веков. Он прежде всего ученый и лишь потом мыслитель. Отечественная же философия той эпохи сознательно дистанцировалась от академической традиции в надежде, что, преодолев дисциплинарную сухость, она обретет дополнительную степень свободы. За свободу пришлось заплатить высокую цену. Мыслительная дисциплина Н.Бердяева, С.Булгакова, В.Зеньковского и их последователей даже при первом приближении не может считаться безукоризненной. А они в ту пору решительно преобладали над поборниками строгого знания. Последние же, утверждавшие логические формы над либералистскими фантазмами, либо уклонялись от обсуждения насущных философских проблем (кн. С.Трубецкой), либо откладывали их на потом (Б.Кистяковский) в надежде виртуозно овладеть современным, как правило, неокантианским научным методом.

Шпет даже на их фоне выглядит совершенно особенным образом. Он сугубо академичен, но столь же ошеломляюще современен. Как и всю философскую науку первой половины ХХ века, его занимают проблемы философии языка, он диалектик, а не метафизик, как большинство его ученых коллег. И нужно ли говорить о том, что он не марксист? Более того.

Г.Шпет даже не неокантианец в традиционном смысле. Его дискурс уходит за Канта, за Когена. Ненадолго притормаживая на раннем Гуссерле эпохи "Логических исследований", мысль Шпета движется дальше, развивая наследие предшественников в весьма оригинальном и вполне содержательном направлении.

Выдвигаемая в его работах концепция языка, не несущая на себе отпечатка воздействия венской, оксфордской и кембриджской школ, вполне сопоставима по своей значимости с работами Л.Витгенштейна, Б.Рассела или Г.Фреге. Немногие философы XX столетия могут похвастаться тем же.

Своеобразие мыслительного облика Шпета до сих пор накладывает весьма любопытный отпечаток на восприятие его наследия и личности. Так, автор послесловия к рецензируемому изданию после беглого изложения особенностей научного метода Густава Густавовича считает необходимым дать представление о личности самого Шпета. По воспоминаниям одного из студентов МГУ: "Все его любили, девушки все были влюблены... Шпет пил водку стаканами, но никогда это не было заметно". Пугающее совершенство философии и по сию пору, по мнению издателя, необходимо расцвечивать эдакой милой человечинкой. Одним словом, узок нерусский человек - расширить бы.

В рецензируемую книгу вошли наиболее знаменитые работы - такие, как "Внутренняя форма слова" и "Язык и смысл". Не будучи профессиональным лингвистом, не возьму на себя смелость судить о степени сегодняшней убедительности логических построений Шпета в сфере формирования новых представлений о языке. Напомню только, что само понятие и принцип "внутренней формы слова" как одного из основополагающих законов дискурсивного мышления (а его утверждению и посвящены оба труда) ныне признаны практически повсеместно. Было бы серьезным упрощением приписывать всю славу трудам Шпета: до него сходную проблематику разрабатывали Гете и Кондильяк, Руссо и Шефтсбери, после и одновременно с ним - с десяток ученых, ничуть не уступавших Шпету по масштабу и направлению дарования, достаточно вспомнить хотя бы А.Марти и Э.Курциуса. Парадоксальным образом понятие внутренней формы слова и в России прививается независимо от "Языка и смысла": его славу выдающийся русский языковед А.Реформатский обязан разделить с Э.Гуссерлем, под решающим воздействием которого написана большая часть ставших ныне классическими работ. Вместе с тем справедливость требует указать, что именно Шпет был первым в России философом языка, начавшим оригинально разрабатывать проблематику внутренней формы слова, когда и сама-то философия языка в современном смысле этого слова еще только формировалась.

Та же справедливость заставляет сказать и о том, что шпетовский слог может считаться образцовым в части уяснения читателем философских понятий. Нам, успевшим привыкнуть к тяжеловесным переводам немецких авторов, впору удивляться стилистическому совершенству "Внутренней формы слова". Боюсь ошибиться, но, пожалуй, нигде на русском языке с таким мастерством не была представлена сущность кантовской "вещи в себе", не было объяснено упразднение субъектно-объектных отношений, столь важное для постфеноменологической мысли, не была продемонстрирована ограниченная годность психологических подходов в деле уяснения сути "эстетического". Вообще, литературное, а также литературно-критическое дарование Шпета - тема отдельного разговора. Напомним только, что именно ему мы обязаны появлением самого первого культурологического комментария к классическому тексту. Изданный в Academia том примечаний к "Посмертным запискам Пиквикского клуба" предшествует по времени даже набоковскому комментарию к "Евгению Онегину", не говоря уже о позднейших опытах Ю.Лотмана, В.Мануйлова, С.Фомичева и других уважаемых авторов.

Слово, не столько Дискурс, сколько Логос, было ключевым понятием его творчества. Им опосредовалась совокупность инструментальных, социальных и эпистемологических воззрений. Развивая гумбольдтовские идеи о языке как социальном предмете ("эргон" в терминологии предшественника) и культурно-социальном акте ("энергейа"), Шпет приходит к утверждению поэтического языка как особенной сферы общественной деятельности, обладающей своей внутренней формой и тем самым демонстрирующей возможность принципиально иной логики межъобъектных взаимоотношений. Задолго до М.Бахтина он обращает внимание на совершенно особое место, на которое в современной ему действительности начинают претендовать новейшие повествовательные формы, и обнаруживает дидактико-ригористический механизм воздействия романического повествования. И, хотя определение романа как разновидности "моральной пропаганды" не получает дальнейшего развития во "Внутренней форме слова", следует признать, что ни один из российских теоретиков этого жанра, будь то Б.Грифцов, В.Шкловский, Л.Гинзбург или все тот же Бахтин (с понятными оговорками), не брал на себя смелость столь определенно утверждать его внебеллетристическое целеполагание.

При должной мере уважения к шпетовским текстам подобных "идей" и "установок" можно обнаружить в избытке. Отечественным политологам впору рекомендовать ознакомиться с различением социального факта и объекта-посредника как частной реализации данного социального факта (взять, к примеру, общественное движение, обнаруживающее тенденцию к построению национального государства, и военные операции на окраине государства как одно из проявлений этой тенденции), отечественным - да и не только отечественным - историкам впору пересмотреть роль и место социально-психологических механизмов социальной жизни после детальной проработки шпетовской идеи национального языка как предмета и инструмента общественного сознания. Особенно несладко придется методологам и методистам. Невозможно мириться с тем, насколько бездарно, неумело и безо всякого соотнесения с истиной едва ли не повсеместно осуществляется сегодня преподавание гуманитарных дисциплин. Одним словом, никому мало не покажется. Стоит лишь с книжкой внимательно ознакомиться.

И, сдается, подобных книжек на русском языке написано - читать не перечитать.

А не на русском? И подумать страшно...

Р.S. В заключение - о страшном. Такого количества опечаток и редакторских оплошностей ваш покорный слуга не встречал никогда. Внутренняя форма слова в который раз капитулирует перед внешней. Не о том ли полтора века назад сокрушался Вильгельм фон Гумбольдт?


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Иван Давыдов, Чтобы сельские леди и джентльмены продолжали свой утренний чай /23.08/
Кадзуо Исигуро. Остаток дня. - М.: Иностранная литература; Б.С.Г.-ПРЕСС, 2000.
Андрей Ковалев, Новый Карфаген /22.08/
Анатолий Брусиловский. Время художников. - М.: Магазин искусства, 1999.
Роман Ганжа, Мнемонический детектив /21.08/
Михаил Ямпольский. Наблюдатель: Очерки истории видения. - М.: Ad Marginem, 2000.
Александр Уланов, Взгляд и память /21.08/
Михаил Ямпольский. Наблюдатель: Очерки истории видения. - М.: Ad Marginem, 2000.
Елена Высочина, Листок у тебя в руке нашептывает стих /17.08/
Юлиан Шуттинг. Попытка чтения. √ Киев: Гамаюн, 2000.
предыдущая в начало следующая
Илья Лепихов
Илья
ЛЕПИХОВ

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Книга на завтра' на Subscribe.ru