"Я теперь чувствую себя по-другому и гораздо лучше, после того как побыл зеленым, пусть даже тошнотно-зеленым, пусть даже всего одну минуту". Есть от чего позеленеть. У собравшегося совершить самоубийство спрашивают: "И тебе потребовалось почти три недели, чтобы на это решиться? Знаешь, сколько бы это заняло у IBM 7094? Двенадцать микросекунд". Энергия одухотворяется, любовь механизируется. "Дева и динамо-машина в равной степени символизируют как любовь, так и энергию, и потому они, по сути дела, идентичны". Не компьютеры будут мыслить, как люди, а человеческое поведение станет запрограммированным. "Все меньше собственной личности и все больше личин. Он приходит на совещание, и комната внезапно наполняется людьми... Он - ходячий собирательный образ", которому жена - объект для интересного репортажа, а не для вопроса, как она себя чувствует, выбравшись из комнаты, где была заперта с вооруженным сумасшедшим. Эстрада растворяет. "Когда эти ребята поют "Она тебя любит", то я чувствую - да, любит; она может быть сразу множеством людей из разных частей света, из разных времен, разного цвета и возраста, но она любит. И слово "тебя" означает всех". Коллективность душит. Приходится отказываться от прав на любое изобретение, сделанное во время работы в компании. Необходима хитрость, чтобы скрывать, насколько ты умен. Все движется "от наименее к наиболее вероятному состоянию, от разнообразия к единообразию, от упорядоченной уникальности к некоему хаосу". Бежать некуда, мир снаружи вышит внутри той самой башни заточения, которая везде. Животик растет, волосы редеют. Отрада - море да психоаналитик. Хочется почувствовать себя вдребезги пьяным - да не получается. The crying of lot 49, оплакивание судьбы номер 49.

И вклинивается, в три ночи, телефонный голос, начавший со второго секретаря Трансильванского консульства, разыскивающего сбежавшую (очевидно, от графа Дракулы) летучую мышь, и трансформирующийся потом в речь бандита-чикано, потом - актера. Вклинивается песенка.

Негоже серферу мечтать
О том, чтоб слиться с серфингисткой,
Когда в нощи - как кот, как тать -
Гуляет Гумберт Гумберт склизкий.

А в новом районе застройки будет озеро, где на дне - галеоны с Багамских островов, обломки колонн Атлантиды с Канар, гигантские раковины моллюсков из Индонезии. Дорога - игла шприца, воткнутая в вену заядлого наркомана Лос-Анджелеса. "Талоны на скидку, розовые листочки, рекламирующие товары на рынках, окурки, расчески с выломанными зубьями, объявления о найме на работу, "желтые" страницы, вырванные из телефонной книги" - и люди, неизвестно зачем меняющие один кусок этого хаоса на другой, ездящие на "фольксвагенах" и смотрящие по телевизору "Сони" боевики о героях, тысячами убивающих японцев и немцев.

Можно одновременно плакать и рефлектировать. "Она подумала, что слезы заполнят все пространство за линзами и никогда не высохнут, если очки достаточно плотно прилегают к глазным впадинам. Тогда она сможет навеки сохранить печаль этого момента и смотреть на мир в преломлении слез, этих особенных слез, открывающих еще невиданное разнообразие связей в важных промежутках от плача до плача". Баллончик из-под лака летает по ванной, как ракета. То подростки угонят катер, то в театре идет пьеса XVII века. dt - дифференциал времени, малое мгновение, когда все пусть немного, но изменяется, - и delirium tremens, белая горячка. Мусорщик обожает Шестой концерт для скрипки Вивальди. Агенты полюбили свою неустойчивую жизнь и забывают понемногу, на какие правительства они работают. На осциллографе вместо фигур Лиссажу - фигуры Лесажа, автора плутовских романов "Хромой бес" и "История Жиль Блаза". Царь Николай II (вместо Александра с тем же номером) отменяет крепостное право и отправляет Дальневосточный флот на помощь Северным Штатам в гражданской войне. (Пинчон заражает. "Кинерет - большое озеро в Израиле. В данном случае - вымышленное место в Калифорнии. В 1954 году там же был открыт одноименный детский лагерь" - в вымышленном месте-то... Это уже не роман, это примечания.) Куда исчезает память, спрессовавшаяся в человеке? Где встречаются буквы сгоревшей книги? "Я хочу понять, есть тут связь или нет. Мне любопытно", - говорит Эдипа Маас.

Привести в порядок, создать созвездия смыслов. Но не сделали ли это уже, создав тайную почту для всяких странных людей - изобретателей вечного двигателя, желающих договориться с дельфинами, неудачливых влюбленных. Систему, "с помощью которой энное число американцев по-настоящему общаются друг с другом, оставляя всю ложь, все повседневные заботы, всю скуку душевной нищеты официальной государственной почте". Или все это - галлюцинация? Или - шутка миллионера, оставившего после себя заведенный механизм из людей, чтобы хоть как-то продлиться? Или дело не в выборе либо/либо, а в расширении возможностей? Закон исключения третьего - "дерьмо, которого следует всячески избегать". Не единицы или нули двоичного кода компьютера, но улицы, которые - иероглифы и просто земля, песни, которые - истина и просто звук, Америка, за которой есть еще одна; а если за Америкой не видеть ничего, то это - а не поиски тайной почты - и есть паранойя. Может быть, изобретатель устройства для превращения информации в энергию не такой уж псих: мы теперь живем в обществе информации. Зачем просто, когда можно сложно - девиз изобретателей всех времен и народов. "Мне нравится заниматься сексом, когда говорят про Вьетнам, но под Китай дело идет лучше всего. Мы думаем обо всех этих китайцах. Кишащих, размножающихся. Вот оно, изобилие жизни. Так ведь сексуальнее, правда?"

Самое главное - коммуникация. Вот Эдипа ее и ищет - как Эдип, искавший правду. "Ты говоришь девушке: "Я люблю тебя". Две трети проходит без проблем. Это замкнутая цепь: только ты и она. Но это пакостное словечко из пяти букв в середине - вот на что надо обратить внимание. Оно двусмысленно. Избыточно. И даже неуместно... Все это называется шумом". Но этим шумом, этой двусмысленностью мы живем; и человек человека никогда не понимает полностью. Передача информации от одного человека другому не уравнивает их, потому что в каждом из них эта информация порождает свое. Мелодия изолированной оранжереи, уголка порядка в городском хаосе, сталкивается с какофонией вечеринки этажом ниже, с джаз-квартетом и пятью пьяными матросами. Но, может быть, этот шум и поддерживал жизнь птенца, которого не смог отогреть спрятавшийся? Эдип находит себя; Эдипа - лично свою связь с миром?

Голос снаружи зовет выйти на тайную тропу, уводит со свалки в глубины земли - да только и там те же гобелены, от которых сбежал, тот же уют. Или все же другой? Ведь альтернативная жизнь с ее героями, попойками и помойками клишированна не меньше обычной, и альтернативная почта Тристеро, если она есть, тоже слишком похожа на банду, а ее пользователь обязан - обязан! - писать не реже раза в неделю. Не лучше ли анархистское чудо глухонемых, которые отплясывают кому что в голову взбредет, но никто друг с другом не сталкивается? Или Тихий океан - след отрыва Луны от Земли, который видится "зеленовато-серой пустыней, бесплодной пустошью, простершейся до самого горизонта, и дабы ее пересечь, надо просто шагнуть за борт и идти; взяв палатку и провизию, можно путешествовать таким образом из города в город"? Не мессией по волнам аки посуху - а так просто. Тристеро боролась с правительственной почтой "Турн-и-Таксис" - но именно в замке графини Турн-и-Таксис написал первые строки "Дуинских элегий" Рильке.

"Действие метафоры, следовательно, является прорывом либо к правде, либо ко лжи, в зависимости от того, где вы в данный момент находитесь: внутри в безопасности или наружи в смятении". Но куда - в каком случае? И где мы?